Настоящее имя

Многозначительно посмотрев на подчиненного, Золотарев нахмурил брови, вспоминая, о чем шел разговор.

— Итак, с Худым никто не станет работать. И возможностей заглянуть в Уормвуд — Скрабз у нас нет. То есть вы свои возможности исчерпали?

Яскевичу стало неуютно. У генерала была фраза: «Человек, пропащий для разведки». Услышав её в свой адрес, можно было тут же собираться на пенсию. А сейчас, похоже, она уже вертелась у начальника на языке.

Заработал факс на приставном столике. Белый язык плотной финской бумаги полез наружу, загибаясь и словно дразня. Золотарев подошел к аппарату, рассеянно прочитал сообщение, отложил в сторону.

— Очевидно, я не совсем точно выразился, товарищ генерал, — промямлил Яскевич голосом, который был противен ему самому. — Просто обстановка очень сложная, мы испытываем немалые трудности… И я надеюсь на ваш совет и подсказку…

Начальник управления многозначительно покивал. Ему нравилось, когда перед ним склоняли голову. Не торопясь потянувшись к сейфу, Золотарев открыл тяжелую дверцу, извлек красную пластиковую папку. В таких обычно хранились личные дела нелегалов.

— Вы забыли, что у Птиц был сын! — он резко повернулся к Яскевичу. Когда они сгорели, его вывезли в Союз! Это было в июне семьдесят первого, операцию проводил капитан Веретнев, псевдоним Слон!

Яскевич опустил голову и покраснел. Он чувствовал себя школьником, не выучившим урок.

— Парень вырос, поступил в ПГУ3, прошел все мыслимые проверки и очень хорошую подготовку, работал в Международной Экспедиции ЦК КПСС, в девяносто втором следы его затерялись! А он, между прочим, родился в Лондоне и по английским законам является гражданином Великобритании! Вот метрика!

Генерал извлек из папки официальную бумагу с водяными знаками и четким английским текстом, потряс ею перед носом окончательно раздавленного Яскевича.

— И ему сам Бог велел официально прийти в администрацию тюрьмы и поинтересоваться судьбой своих родителей!

— Вряд ли «МИ-5» поверит в чистоту и невинность этого визита, — глухо произнес Яскевич, чтобы хоть что-то сказать.

Золотарев улыбнулся. Это была улыбка превосходства, причем не того примитивного должностного превосходства, которое признавал в нем Яскевич, а превосходства профессионального, интеллектуального, наконец, в котором начальник сектора напрочь ему отказывал.

— Наплевать. Даже если в Лондон заявится Иисус Христос, собственной персоной, контрразведка в него не поверит. Контрразведка и не должна никому верить! Но интерес сына к родителям — достаточно обоснованный повод, чтобы на нем можно было строить легенду. Разве не так?

Теперь он показательно драл Яскевича на его поле.

— Так…

— К тому же, если Макс… Кстати, вы знаете, что его оперативный псевдоним Макс?

Яскевич, конечно же не знал, но кивнул.

— Так вот, если Макс проявит хорошие способности и подтвердит свои прежние характеристики, то мы можем вернуть его на службу! Высококвалифицированные специалисты нам не помешают, верно ведь?

Яскевич кивнул ещё раз.

— Вопрос только один: где он сейчас? И сопутствующий, но немаловажный: где он был и что делал все эти годы?

Яскевич распрямился, лихорадочно вспоминая доклады подчиненных.

— Сейчас он в Москве, Иван Федорович. И мои люди имели с ним контрольный контакт.

Генерал откинулся на спинку кресла, аккуратно вложил свидетельство о рождении обратно в папку, тщательно закрепил зажим. Пауза затягивалась. У Яскевича вспотели ладони.

— Ну что ж, подполковник, — наконец Золотарев поднял глаза. — Надеюсь, что вы ещё не пропащий для разведки человек. Держите!

И как спасательный круг протянул подчиненному личное дело Макса Карданова.

Гигантский, из темного стекла, тетраэдр «Консорциума» был подобен вулкану накануне извержения. Лава ещё не выплеснулась наружу, она кипела внутри — в обитых кожей и дорогими дубовыми панелями кабинетах, в Мраморном зале, где проходило прощание с Куракиным и Бачуриным.

То, что осталось от них, — куски обгоревшего мяса, черные остовы тел, — все это лежало в массивных ореховых гробах, укрытое от взоров близких и друзей тяжелыми полированными крышками, в которых отражался яркий свет хрустальных люстр. При жизни они хорошо делали свою работу, они обеспечивали безопасность фирмы, они кусались и хватали, вовремя нажимали на нужные рычаги, они привыкли жить под давлением, как хищные глубоководные рыбы… И само их предназначение сводилось к тому, чтобы умереть первыми, спасая членов Совета управляющих или Директорат. И они свое предназначение выполнили. Поэтому их и хоронят в гробах по десять тысяч долларов, поэтому устроена торжественная церемония, на которую прибыли не только рядовые сотрудники, но и высшее руководство. Ибо похороны — это завершающая оценка всей жизни, назидание другим сотрудникам, подсказка как надо себя вести, чтобы со славой и почетом отправиться в мир иной.

Прощание началось сразу после полудня. Струнный квартет на галерее играл «Реквием» Верди. На противоположной стороне за колонной стоял Фокин и, незамеченный, смотрел вниз. Две вдовы в черных туалетах неподвижно застыли на стульях рядом с закрытыми гробами. Рядом стоял юноша с вытянутым бледным лицом — шестнадцатилетний сын Бачурина. Для семей погибших заканчивалась привычная — устроенная и обеспеченная жизнь и начиналась другая, неизвестная.

Фокин подумал, что «Консорциуму» смерть квалифицированных специалистов по большому счету безразлична. Неудобство — да, досадная потеря, но отнюдь не невосполнимая. Не на них опиралась жизнедеятельность огромного организма. Они были лишь видимой частью айсберга, исполнителями, движущимися фигурками на фоне могущественных молчаливых теней. И их место обязательно займет другая марионетка.

Контрразведчик внимательно наблюдал за развитием событий у гроба. Смерть, подобно чувствительному химическому реактиву, проявляет негатив жизни, обнажает истинную суть вещей, демаскирует тайные связи и отношения. Именно на похоронах приобретают видимость скрываемые дружба, заинтересованность, симпатии, появляются из тени неизвестные друзья и покровители, а зачастую и хозяева… Недаром коллеги из криминальной милиции тщательно фиксируют проводы в последний путь застреленных и взорванных «братков»… Но в «Консорциум» милиции путь закрыт, да и присутствующие здесь люди им явно не по зубам…

Зенчук, вице-спикер Госдумы, отстояв рядом с гробами положенные минуты, подошел к вдовам, произнес несколько ободряющих слов. Молча потрепал по щеке Бачурина-младшего.

Пигарев, начальник тыла министерства обороны, — высокий пожилой человек в черном, — положил сухую руку на плечо Куракиной, сказал негромко что-то типа: «Фирма позаботится о вас.»

За ним подошел Локтионов, замминистра топлива и энергетики, — грузный, вельможный, с пронзительными серыми глазами.

Макарин, председатель Комитета по госресурсам.

Налютин, председатель одного из Думских комитетов…

Все они упоминались в оперативных материалах, как истинные хозяева «Консорциума». Сейчас сообщения источников получали наглядное подтверждение.

Черные костюмы, размеренное бесшумное движение, известные по телеэкрану и газетам лица, властные манеры. В одном фантастическом боевике так выглядели замаскированные инопланетяне, задумавшие уничтожить человеческую цивилизацию и заселить Землю своими соплеменниками. Когда неустрашимый герой направил на респектабельных джентльменов факел огнемета, маски слетели и отвратительные черные фигуры наглядно подтвердили факт существования чудовищного заговора, в который не хотели верить ни полицейские, ни политики, ни газетчики, ни даже Президент страны…

Внизу появился Закатовский — лидер самой опереточной партии и одноименной думской фракции, его сопровождали два депутата, известные первобытным примитивизмом суждений и склонностью к кулуарным дракам. О его причастности к Совету учредителей Фокин ничего не знал. Скорей всего он просто трется сбоку, реагируя на запах силы и огромных денег — о любви и к тому и к другому он неоднократно заявлял публично, с той же истовостью, с которой когда-то клялся в любви к родине и демократическим идеалам…