Страница 4 из 5
– Ваше величество, позвольте мне… – начал Дриниан, но Каспиан его перебил:
– Нет, нет, капитан, все уже решено. Вы с Ринсом (Ринс был помощник капитана) ведете корабль, и вечером, когда мы поем и беседуем, трудитесь вовсю, так что оставайтесь, где были, наверху, нам с королем Эдмундом и тут хорошо. А как наш новый знакомец?
Позеленевший Юстэс мрачно спросил, скоро ли стихнет буря.
– Какая буря? – удивился Каспиан, а Дриниан засмеялся.
– Скажете тоже, буря! – проревел он. – Да сейчас погода – лучше некуда.
– Кто это? – раздраженно спросил Юстэс. – Скажите ему, чтобы он ушел. От его смеха голова лопнет.
– Мы принесли лекарство, ты поправишься, – сказала Люси.
– Ах, оставьте меня в покое! – простонал Юстэс, но все-таки отпил из бутылочки; и хотя он сказал: «Какая гадость!» (по всей каюте разлился дивный запах), лицо его порозовело, вообще ему стало лучше. Он перестал жаловаться на бурю и головную боль и принялся требовать, чтобы его высадили на берег, где он немедленно свяжется с британским консулом. Когда же Рипичип спросил, что такое «свяжется» и кто такой «консул» (он решил, что это – особый вид поединка), Юстэс пробормотал: «И этого не знает!..» В конце концов, его удалось убедить, что они и так плывут на всех парусах к ближайшей земле, а отправить его в Кэмбридж, где жили дядя Гарольд и тетя Альберта, не легче, чем на луну. Тогда он хмуро согласился переодеться и выйти на палубу.
Каспиан показал им корабль, хотя многое они уже видели. Они поднялись на полубак и посмотрели, как впередсмотрящий стоит на скамеечке внутри золоченой драконовой шеи и вглядывается вдаль сквозь его раскрытую пасть. На полубаке был камбуз (корабельная кухня) и каюты, в которых жили боцман, корабельный плотник, кок и главный лучник. Если вам кажется, что неудобно помещать камбуз на полубаке, ибо дым из его трубы летит назад, вы представляете себе пароход, который идет навстречу ветру, а не парусный корабль, где ветер дует сзади и относит вперед и запахи, и дым. Гости поднялись по вантам на самую верхушку мачты и поначалу им было страшно – так и казалось, что упадешь, и притом в море, а не на далекую, маленькую палубу. Потом они прошли на полуют, где Ринс и еще один моряк стояли у штурвала, а за ними поднимался вверх золоченый драконий хвост, внутри которого стояла невысокая скамья.
Корабль назывался «Покоритель Зари». Он был гораздо меньше наших кораблей и даже тех бригантин, галер и галеонов, которые застали в Нарнии Люси и Эдмунд, когда царствовали под началом короля Питера. При той династии, к которой принадлежал Каспиан, плавали очень мало, и когда его дядя, коварный Мираз, изгнал семерых лордов, ему пришлось купить корабль в Гальме и нанять тамошних матросов. Каспиан решил сделать Нарнию морской державой, но «Покоритель Зари» – лучший из построенных при нем кораблей – был так мал, что на палубе перед мачтой, между передним люком, корабельной лодкой и клеткой с курами (Люси тут же их покормила), почти не оставалось места. Но все же он был красив, изящен и ярок, и все в нем было сделано поистине мастерски. Конечно, Юстэсу ничто не нравилось, и он хвастался, что «у нас» есть пароходы, самолеты и подводные лодки («Много он в них понимает», – ворчал Эдмунд), зато Люси и Эдмунд были в восторге. Когда, осмотрев корабль, они вернулись ужинать в каюту и увидели, что небо на западе охвачено алым пламенем, и ощутили соленый вкус моря, и подумали о неведомых землях на восточном краю света, Люси просто говорить не могла от счастья.
О чем думал Юстэс, лучше всего расскажет он сам, ибо наутро, получив назад свою сухую одежду, он тотчас достал из кармана черный блокнотик и карандаш. Этот блокнотик всегда был при нем: он записывал туда свои отметки – ни один предмет его не занимал, но отметки он очень любил, и вечно спрашивал: «Мне поставили столько-то. А тебе?» Но здесь отметок ждать не приходилось, и он решил вести дневник. Вот первая запись:
«7 августа. Если это не сон, я более суток плыву на каком-то мерзком паруснике. Бушует буря (хорошо, что я не боюсь морской болезни). Набегают огромные волны, и это корыто много раз чуть не утонуло. Все делают вид, что ничего не замечают – наверное, хотят себя показать, а может, и правда не видят (Гарольд говорит, что простые люди закрывают глаза на реальность). Как глупо выйти в море на этом корыте, чуть побольше шлюпки! Конечно, здесь ничего нет – ни салона, ни радио, ни ванной, ни шезлонга. Вчера вечером меня таскали по всем закоулкам, и Каспиан так хвастался, словно это океанский лайнер. Я пытался ему рассказать, что такое корабль, но он ничего не понял, слишком туп. Э. и Л., конечно, меня не поддержали. Л. еще мала, и не понимает опасности, а Э. подлизывается к К., как все. Его, то есть К., называют королем. Я сказал, что я – республиканец, а он спросил, что это такое! По-моему, он абсолютно ничего не знает. Поместили меня, конечно, в самой плохой каюте. Это истинный карцер. Л. дали целую комнату на палубе, вполне приличную. К. сказал, это потому, что Л. – девочка. Я пытался ему объяснить, что, как говорит Альберта, такие штуки только унижают женщин, но он не понял, слишком туп. Мог бы хоть понять, что мне нельзя оставаться в этой дыре, я заболею. Э. говорит, не надо ворчать. К. отдал свою каюту Л. и теперь живет вместе с нами. Что с того? У нас еще теснее. Да, чуть не забыл: тут ходит какая-то наглая мышь. Другие – как хотят, а я ей хвост оторву, если она меня тронет. Еда, конечно, хуже некуда».
Первая стычка между Юстэсом и Рипичипом произошла раньше, чем можно было ожидать. На следующий день, перед обедом, когда все уже сели за стол (на море всегда хочется есть), Юстэс вихрем влетел в каюту, поддерживая одной рукой другую и вопя:
– Ваша зверюга чуть меня не убила! Смотрите за ней! Я буду жаловаться! Да, вам прикажут ее ликвидировать!
Тут в дверях появился Рипичип со шпагой в руке. Усы его воинственно торчали, но он, как всегда, был предельно вежлив.
– Прошу прощения у всех, – сказал он, – особенно у ее величества. Если бы я предвидел, что побеспокою вас, то выбрал бы более удобное время…
– А что случилось? – спросил Эдмунд.
А случилось вот что. Рипичип, которому всегда казалось, что корабль плывет слишком медленно, любил сидеть рядом с драконьей головой и, вглядываясь в небо на востоке, тихо напевать тонким голоском песню, которую сочинила для него дриада. Какой бы сильной ни была качка, он ни за что не держался, легко сохраняя равновесие; возможно, ему помогал длинный хвост, который свешивался по фальшборту вниз, почти до палубы. Все на корабле знали эту привычку, и морякам она нравилась, поскольку на вахте было с кем поговорить. Я не знаю, зачем Юстэс ковылял, спотыкаясь, по палубе (он так и не научился ходить по ней). Быть может, он высматривал на горизонте землю, быть может – просто околачивался возле камбуза. Как бы то ни было, он заметил свешивающийся хвост, – конечно, зрелище соблазнительное – и решил, что будет очень приятно этот хвост схватить, дернуть вниз, крутануть Рипичипа разок-другой, убежать и вволю посмеяться. Сначала все шло прекрасно. Мышиный рыцарь был ненамного тяжелее крупного кота. Юстэс в мгновение ока сдернул его за хвост и захохотал, глядя на нелепо растопыренные лапки и открытый рот. Но Рипичип, опытный боец, никогда не терял самообладания и сноровки. Нелегко вытащить из ножен шпагу, если тебя крутят в воздухе за хвост, но он это сделал. Юстэс почувствовал дважды сильную боль в руке, и выпустил хвост, а мышиный рыцарь, словно мячик, отскочил от палубы, – и сверкающая молния замелькала у Юстэсова живота (нарнийские мыши не соблюдают правила «выше пояса», поскольку им до пояса не дотянуться).
– Перестань! – вопил Юстэс. – Сейчас же убери эту штуку! Это опасно! Ты меня ранишь! Ну, сколько можно! Я Каспиану скажу! Тебе намордник наденут… тебя свяжут…