Страница 16 из 16
Эрхарт абсолютно убежден, что рукописи не погибли, — на том любопытном основании, что такого рода древние артефакты обладают собственным характером и уничтожить их не так просто. Он ведет бурную переписку с наследниками капитана Марша и его семейными адвокатами, надеясь все-таки напасть на след «Некрономикона».
На данной стадии…
Примечание редактора. Вышеприведенные слова были написаны моим дядей за несколько минут до того, как он получил телеграмму от сенатора Джеймса Р. Пинкни из Виргинии — дядиного школьного приятеля, по-видимому из числа тех, кто «воздержался от суждений о его психическом здоровье». Телеграмма гласила: «СРОЧНО ПРИЕЗЖАЙ В ВАШИНГТОН, ПРИВОЗИ ВЫРЕЗКИ, ЖДУ У СЕБЯ, ПИНКНИ». Сенатор Пинкни подтвердил мне, что министр обороны согласился уделить дяде время, а если на него удастся произвести впечатление, то он, вероятно, поможет устроить встречу и с самим президентом.
Дядя и полковник Эрхарт не смогли взять билеты на рейс Шарлоттсвилл — Вашингтон в 3.15. Они приехали в аэропорт и записались в «лист ожидания», надеясь, что в последний момент кто-нибудь сдаст билеты. Место нашлось только одно, и, посовещавшись, полковник Эрхарт согласился с дядей: разумнее держаться вместе, чем лететь в Вашингтон разными рейсами. В этот момент капитан Гарви Николс, один из четырех совладельцев «Цессны-311», согласился сам доставить их в Вашингтон.
Самолет стартовал с запасной взлетной полосы в 3.43 19 февраля 1969 года. Небо было ясное, прогноз погоды — лучшего и желать нельзя. Десять минут спустя в аэродром поступил загадочный сигнал: «Вхожу в низкую облачность». На тот момент самолет должен был находиться где-то над Гордонсвиллом; никаких облаков в той области зарегистрировано не было. Последующие попытки связаться с пилотом по радио успеха не имели. В пять часов мне сообщили, что радиосигнал вообще пропал. В течение последующих нескольких часов надежда воскресла: начались поиски, но ни о какой аварии нигде и слыхом не слыхивали. К полуночи мы все уже не сомневались: самолет потерпел крушение и о катастрофе вот-вот сообщат — это только вопрос времени.
Никаких сообщений так и не поступило. С тех пор прошло два месяца; ни о дяде, ни о самолете до сих пор ничего не известно. По моему мнению (и многие знатоки летного дела со мной согласны), у «цессны» отказали приборы, ее занесло куда-нибудь в Атлантику, и в конце концов самолет рухнул в океан.
Дядя уже договорился с шарлоттсвиллским издательством «Блэк-кокерелл-пресс» о публикации подборки своих газетных вырезок. На мой взгляд, уместно будет использовать эти дядины заметки в качестве предисловия.
За последние два месяца в печати появилось немало статей, посвященных моему дяде: зачастую предполагается, что он был психически болен или, по крайней мере, страдал галлюцинациями. Я так не считаю. Я много раз встречался с полковником Эрхартом, и, по моим представлениям, этот человек доверия не заслуживал. Моя мать описала его мне как «скользкого типа». Это явствует даже из дядиных рассказов о нем — вот взять хоть их первую встречу. Будем милосердны и предположим, что Эрхарт сам свято верил всему, что писал в своих книгах, но мне трудно это признать. Книги его — сенсационная дешевка, а местами так и вовсе чистой воды вымысел. (Так, например, он не сообщает ни названия, ни местоположения индуистского монастыря, где сделал свои потрясающие «открытия» касательно континента Му. Не называет он и имени монаха, который якобы научил его понимать язык надписей.)
Мой дядя был человеком простодушным и покладистым: как есть карикатура на рассеянного профессора. Наглядная тому иллюстрация — его наивный рассказ о собрании по адресу: Гауэр-стрит, 83, и о реакции аудитории. Он просто не представлял себе всех масштабов человеческой двуличности, которая, по моему мнению, прекрасно просматривается в писаниях полковника Эрхарта. Что показательно: дядя ни словом не упоминает о том, что сам заплатил за перелет Эрхарта через Атлантику, равно как и за апартаменты на Гауэр-стрит. Доходы полковника оставляли желать лучшего, а дядя, как мне кажется, был сравнительно неплохо обеспечен.
Однако ж, сдается мне, не следует сбрасывать со счетов и другую версию: ее предложил Фостер Деймон, дядин близкий друг. Все студенты и коллеги обожали дядю за сдержанное чувство юмора, даже с Марком Твеном зачастую сравнивали. На этом сходство не заканчивается: дядя, подобно Твену, смотрел на род человеческий с глубоким пессимизмом.
Я хорошо знал дядю в последние годы его жизни и часто с ним виделся, в том числе и незадолго до его гибели. Ему было хорошо известно, что я не верю в его россказни о «ллойгор» и считаю Эрхарта шарлатаном. Фанатик, несомненно, попытался бы меня переубедить, а не преуспев, вероятно, перестал бы со мной разговаривать. Но дядя относился ко мне с неизменным добродушием, и мы с матерью частенько подмечали, что при взгляде на меня в глазах у него вспыхивают озорные искорки. Уж не поздравлял ли он себя с тем, что его практичный племянник ни за что не купится на тщательно продуманный розыгрыш?
Мне хотелось бы в это верить. Ибо дядя был человеком достойным и честным, и все бессчетные друзья искренне его оплакивают.