Дети блокады

Второй вид соревнований — бег с картофелиной в ложке. Надо было пробежать те же двадцать метров, не выронив картофелину. Соревнующиеся стояли в очереди, каждому хотелось попробовать свои силы. Зрители бурно болели за своих друзей.

Но самый главный потешный аттракцион я оставил напоследок и преподнес его как сюрприз. К нему я стал готовиться за неделю до Дня смеха. Вылепил из папье-маше круглую голову с раззявленным в улыбке ртом до ушей и с выпученными, круглыми глазами. Расписал ее — нос и щеки красные. Голова получилась большая: через отверстие снизу в нее легко проходила моя голова. Дырочки для глаз я не проделал сознательно — так было задумано.

Когда ребята закончили соревнования по бегу, я пригласил двух желающих провести потешный бой. Одному надел на голову маску и дал в руки подушку, другому завязал глаза полотенцем и дал в руки колокольчик. Дальше по моему свистку тот, у кого был колокольчик должен был убегать от своего противника и время от времени звонить, а другой должен был его догонять, ориентируясь на звук колокольчика, и лупить подушкой.

Эта игра проходила под общий хохот. Партнеры не видя друг друга бестолково метались по кругу, натыкались друг на друга, на зрителей, разбегались в стороны. Маска остервенело лупила подушкой направо и налево по воздуху и по зрителям, а колокольчик звенел то тут, то там, иногда под самым носом противника. Полный восторг у ребят вызвал момент, когда подушка просвистела в воздухе рядом с головой нашей кастелянши Евгении Борисовны, вовремя шарахнувшейся в сторону.

24 июня. Пошел уже третий год войны. Самое время открыть второй фронт. Хоть бы превратилась в реальность эта всеобщая мечта. Нашей армии стало бы намного легче. Дни бегут быстро, но почему же время движется так медленно?

Веру сняли с отряда, очень жаль. Думаю отвлечься от всего постановкой пьесы А. Бруштейн «Голубое и розовое».

27 июня. Чьи-то козы сожрали капусту на нашем личном участке. Жаль. Хорошо хоть картофельную ботву не едят: есть надежда, что картошку убережем.

Сегодня сидела и мечтала о будущем. Когда-нибудь я снова попаду в Ленинград, увижу Публичку, Эрмитаж.

30 июня. К Наде приехал муж, правда, только на сутки. Но и сутки — большой подарок после двухлетней разлуки. Он много и интересно рассказывал о войне, мы засыпали его вопросами. Когда закончится война? Почему не выступают союзники? Пустят ли нас в Ленинград?

Лева тяготится своей работой пионервожатого. Ну какой он воспитатель в свои семнадцать лет? 3-й отряд тридцать человек, они младше его всего на три-четыре года. На днях он вообще сорвался: его воспитанник дал ему в глаз, а он, не выдержав, дал ему сдачи по зубам.

Победа на Белгородском и Орловском направлении — ура! Сталин сказал: нужны еще три-четыре таких удара, и немцы будут разбиты. Когда же будет нанесен последний и мы глубоко вздохнем на освобожденной нашей Родине? Но он будет. Это время придет. Надо терпеливо работать и ждать.

26 июля. Муссолини скинули. Одним фашистским вождем меньше. Отразится ли это на войне? Ускорит ли ее конец?

8 июля. День рождения Ревекки прошел скромно. Подарили миску земляники. Земляника кончается, зато полно черники. Вчера набрала семь килограммов.

13 июля. Ходила в Мантурово — провожала девочек в ремесленное училище. Почти всю дорогу шли пешком. Телега с вещами шла рядом. Девочки выдохлись. На место пришли поздно вечером. Ночевали в школе. Потом канитель с оформлением. Сфотографировались вместе и расстались. Пошла в кино на «Сталинград».

26 июля. День рождения Ольги. Торжественная линейка с подарками. Цветы, голубой передник, лукошко черники и четыре банки варенья. Именинница была в белом шелковом американском костюме.

2 августа. Ровно год, как мы в Угорах. Итоги для себя: хотя физически приходилось работать, как никогда, но обогатились разнообразным опытом. Начинать учиться будет трудно. Многое позабыто, речь засорилась местным диалектом. Успехи на фронте — взяты Орел и Белгород.

3 августа. Сегодня «Праздник урожая, или Ешь сколько хочешь!». Прошел торжественно. Пятому отряду — Красное знамя за хорошую работу, сообщение директора о результатах: собрали пшеницы 500 кг, ячменя 230 кг, гороха 400 кг, картофеля 30 тонн, капусты 3.5 тонны.

Потом был праздничный обед, ребята съели по две порции. Потом разыграли литературный монтаж. Появился Урожай в костюме из соломы, пояс из брюквы, на голове тыква. Урожай:

— Добрый день! А вот и я! Рад вас видеть всех, друзья! Кто же я, вы угадайте, быстро имя называйте. Ну, кто первый? Соображай, мое имя…

Ребята:

— УРОЖАЙ!

Потом были песни, танцы, выступления дошколят.

1 сентября. Мой отряд пошел в школу, а я провела политинформацию в колхозной бригаде. Женщины ближе всего приняли рассказ о героизме солдат. Но при этом ворчали, что их без хлеба гоняют в поле. Теребим лен, потом околачиваем на риге — помощь колхозу.

5 сентября. Пришел долгожданный пропуск в Ленинград.

11 сентября. Италия капитулировала! Скорей бы немцы пришли к краху, так же, как Наполеон.

Собрались у Люси Роговой на день рождения. Мирра довела всех до коликов в животе от смеха своими рассказами о хозяевах, о поле и о суде, который недавно состоялся в сельсовете.

16 сентября. Три картофельных дня. Три дня в мокрых лаптях. Все тело болит. Пришлось перемерить и разделить всю картошку с коллективного участка. Получилось по 15 пудов на человека. Занимались этим с девяти утра до двенадцати ночи. Уже при луне догнала Мирру и в последний раз помогла ей донести до дому мешок с картошкой. Прощай, Угоры!

Июль закончился событием знаменательным и долгожданным — Шурка-письмоноска принесла мне повестку из Мантуровского райвоенкомата. Я обязан явиться для приписки 2 августа к 9.00.

Только вечером вышел из Угор. До Шулево было светло, хотя и моросил мелкий дождик, а дальше стало темнеть. Скоро уже шел в полной темноте, угадывая белеющую дорогу и минуя большие лужи. Лапти быстро промокли, поэтому на середине дороге, километров за двадцать от Угор, постучался в крайнюю избу, попросился ночевать.

Хозяева открыли не сразу.

— Чего надо?

— Я из Угор. Иду в Мантурово на приписку. Нельзя ли переночевать?

— Кто такой?

— Я из детдома.

Дверь открылась, и меня впустили. В избе было чисто и красиво. На полу лежали домотканые цветные дорожки. Хозяева, худой мужчина лет пятидесяти и его жена, оказались очень добрыми людьми. Позвали к столу, накормили густым гороховым супом. Хлеб, вынутый мной из котомки к столу, велели убрать назад («еще долго попойдешь»), а дали своего.

Стали расспрашивать про детдом, искренне удивлялись, что я «с самого Ленинграда». В тепле, за ужином я разговорился, рассказал о блокаде, бомбежках, голоде, о родителях. Хозяева слушали сочувственно, с большим вниманием. Они ничего не знали о блокаде! Лапти мои поставили сушиться в печурку, а мне постелили на полу.

Рано утром хозяйка разбудила меня и, провожая, сунула мне в котомку пару крутых яиц и две луковицы, а хозяин сказал:

— Буде, паря, еще мимо нас ходить — не проходи мимо!

В райвоенкомат я пришел вовремя, ровно к девяти. Грязное, тесное помещение, суета шумных парней в очереди к столу, грубость и резкие выкрики служащих военкомата — какой контраст после теплоты и радушия простых крестьян! Всех прибывших на приписку остригли под машинку. До чего же смешной у меня будет вид, когда явлюсь в детдом!

6 августа 1943 года. Леву побрили, сейчас он дома и ждет приказа явиться. Сразу как-то повзрослел и возмужал. У меня новости: пока я болела, меня перевели на другую работу — теперь я секретарь директора, короче канцелярская крыса.