Страница 62 из 80
С подобным восточным вероломством, проявленным китайцами, Унгерну уже довелось столкнуться во время боев у урочища Баян-гол в марте-апреле 1921 года. Окруженная белыми войсками группировка китайцев приняла предложение Унгерна сложить оружие. Начальник китайского отряда дал письменное согласие на капитуляцию, тем более что барон гарантировал своим словом сохранение жизни и личного имущества своих врагов, оставлял им перевозочные средства и продукты и даже давал конвой в пути для охраны от враждебных монголов. Тем не менее из-за невнимательности, проявленной отрядом чахаров, значительной части китайцев удалось ночью сняться из лагеря и бежать. Раздраженный до последней степени вероломством китайцев, Унгерн отдал приказ: «Догнать! Рубить без пощады всех стриженых (т. е. революционеров), но монархистов (с косами) не трогать!» Правда, то были гамины. Жизнь, однако, показала, что монголы также были готовы нарушать все возможные соглашения, если только это отвечало их интересам… Всего барон Унгерн раздал монгольским ламам не менее 150–200 тысяч золотых рублей, сумму для тех времен более чем солидную. Однако в перерасчете на общее количество служителей культа деньги, выделенные Унгерном, оказывались незначительными — всего в тогдашней Монголии насчитывалось до 150 000 лам. «Нужны были десятки миллионов рублей, чтобы купить душой и телом лам и сделать их послушным орудием в своих руках, — отмечал один из сподвижников барона. — Таких денег у генерала Унгерна не было… Ламы на 95 % плохо разбирались в «красных» и «белых», тянулись к более сильным русским, которые дадут им защиту от китайцев, да и денег у сильного больше». Ненавидевшие китайцев монголы также выражали свое недовольство гуманным отношением Унгерна к военнопленным-гаминам, защитой имущества остававшихся в Урге китайских купцов. Монголам было совершенно непонятно, почему они должны сражаться за освобождение далекой России от «красных русских» — коммунисты, большевики в тот момент являлись для монгольских кочевников далеким и отвлеченным понятием. Для самого же Унгерна Монголия продолжала оставаться плацдармом для развертывания полномасштабной борьбы за освобождение России от коммунистической власти.
Чтобы постараться понять истинные намерения барона, нам представляется чрезвычайно важным внимательно прочесть текст его письма, направленного есаулу А. П. Кайгородову, командовавшему весьма значительным отрядом (Сводный Русско-инородческий партизанский отряд войск Горно-Алтайской области), который вел партизанскую борьбу против красных в Горном Алтае и Западной Монголии. Александр Петрович Кайгородов, до войны занимавший скромный пост пограничного стражника, а в Великую войну воевавший на Кавказском фронте, получивший все свое образование в Тифлисской школе прапорщиков, являлся убежденным и бескомпромиссным противником большевизма. Своих политических взглядов на будущее обустройство России Кайгородов не афишировал. По мнению современного исследователя белоказачьего движения в Сибири В. А. Шулдякова, «Кайгородов полагал, что необходим военно-политический союз белоэмигрантских вооруженных формирований с партией эсеров и создаваемыми на территории Сибири нелегальными крестьянскими союзами». Несмотря на некоторый «левый», «проэсеровский уклон», просматривавшийся в политических взглядах алтайского есаула, Унгерну определенно импонировало в Кайгородове то, что, оказавшись вытесненным красными с территории России в Западную Монголию, Кайгородов и не думал складывать оружие, продолжая вести вооруженную борьбу. (Впрочем, следует заметить, что Кайгородов только отчасти разделял эсеровские взгляды, да и то лишь в отношении земельного вопроса. Ближайший сотрудник Кайгородова — начальник штаба полковник В. Ю. Сокольницкий — был убежденным монархистом. Воззвание Кайгородова, обращенное к населению Горно-Алтайской области, свидетельствует скорее о правых и о националистических взглядах алтайского есаула: «Четвертый год… гнется спина русского народа под игом самодержцев-коммунистов и их приспешников — мадьяр, латышей, китайцев. Слишком легковерно народ бросился в бездну бесправия, в объятия иностранных выходцев — жидов Троцкого, Каменева и других. Увлекся красивыми словами льстецов, обещавших народу свободу, равенство, братство, прекращение войны — одним словом, все, что ни пожелает народ». Покойный историк Е. А. Белов указывал, что «отмену продразверстки и смертной казни Кайгородов называет «милостыней народу», «хитрым приемом жидов». Коммунисты преследуют одну цель — ослабление мощи великой России, «подчинение Русского богатыря жидовскому кагану».) Взгляды же есаула Кайгородова на перспективы вооруженного сопротивления большевизму были полностью созвучны взглядам барона Унгерна: Кайгородов считал, что необходимо из Монголии вторгнуться на территорию России и, используя крестьянские восстания, наступать через Бийск и Барнаул к Транссибирской магистрали. Перерыв железнодорожного сообщения между Центральной Россией и Сибирью, являвшейся в то время наряду с Северным Кавказом главным источником продовольствия, приводил к лишению советской власти возможности получать сибирское зерно. С Кайгородовым барон Унгерн был вполне откровенным и не считал себя вправе что-либо скрывать от него, вести с ним какие-то закулисные игры.
Вскоре после занятия Урги Унгерн пишет Кайгородову: «Зная Вас как человека, посвятившего свою жизнь на борьбу с большевиками, и зная Ваш авторитет среди населения Алтая, для пользы общего дела нашего прошу согласовать свои действия с моими, выходя из непогрешимого военного закона, что только в единении сила. Прошу Вас… занять Улясутай, уничтожив здесь всех китайских революционеров, не затрагивая, однако, для пользы нашего общего дела освобождения родины, самолюбия находящихся здесь высших китайских властей… По занятии Улясутая прошу немедленно связаться со мной через мой штаб в Урге, и получите совместные указания о дальнейшей с Вами работе. Если Вам нужны оружие, деньги, боевые припасы — все может быть запрошено Вами через мой штаб, отказа не будет. Для облегчения будущего наступления в Россию прошу принять меры к тому, чтобы довести недовольство местного населения советской властью до крайних пределов, все это можно сделать путем усиленной агитации, а самое главное — лишить население всех предметов первой необходимости, привозимых в Советскую Россию из Монголии… Зная Вашу любовь к родине и глубокий патриотизм, я искренне уверен, что отзоветесь на мой горячий призыв для совместной со мной работы для освобождения дорогой для нас родины — Матушки-России…» Освобождение России от большевизма — вот что является первоочередной задачей для Унгерна. Все остальное рассматривается им лишь как подсобные средства, которые должны вести к главной цели. Повторим, с Кайгородовым Унгерну нет никакой необходимости «темнить», прибегать к дипломатическим уловкам. Ему с ним вместе воевать и, если надо, умирать. Письмо предельно конкретно: Унгерн не агитирует, не рисует грандиозных картин построения будущего Срединного государства… В сугубо военном отношении план Унгерна в общем-то представляется достаточно простым: единое наступление всех белых отрядов на советскую Сибирь, активное использование недовольства крестьян политикой большевиков, организация всеобщего крестьянского антикоммунистического выступления. И к этому имелись определенные основания и предпосылки: зимой и весной 1921 года по всей территории советской Сибири прокатились многочисленные крестьянские восстания. К мощным внутренним выступлениям, направленным против власти комиссаров, должны были прибавиться и удары извне — и весь русский народ поднимется против большевиков. «Появись сильный противобольшевицкий кулак на Руси, он будет расти как снежный ком, катящийся по рыхлому зимнему полю, увеличиваясь и увеличиваясь в объеме по мере движения до размеров, страшных для большевиков», — писал о своих надеждах тех лет один из участников Белого движения в Монголии.
Присоединившемуся к дивизии енисейскому казаку К. И. Лаврентьеву барон Унгерн обрисовал задачи своего отряда со свойственными ему четкостью и краткостью: восстановление монархии в лице Михаила Александровича, нещадная борьба с коммунистами до уничтожения не только их, но и их семейств… «Мой выход, — говорит (Унгерн — А. Ж.), — с востока связан с несходством моих взглядов с оставшимися генералами, которые начали «розоветь», это мне не по пути». Обратим внимание на эти слова Унгерна: действительно, ряд заслуженных белых генералов и высших офицеров, принимавших участие в войне с красными едва ли не с начала 1918 года, стали почти в открытую наводить мосты для переговоров с победителями. Еще в декабре 1919 года произошло вооруженное выступление против власти Верховного правителя адмирала А. В. Колчака в Новониколаевске, где стояли части бывшей Сибирской армии. Выступление возглавил полковник А. К. Ивакин, выпустивший воззвание с требованием прекращения Гражданской войны и пытавшийся арестовать командующего 2-й армией генерала С. Н. Войцеховского. По счастью, в события вмешались бойцы одного из полков Польской дивизии во главе с полковником И. О. Рымшой, которые, оставаясь верными адмиралу А. В. Колчаку, сумели прекратить ивакинскую авантюру. Мятежный полковник сдался и был расстрелян. Следует отметить, что польские национальные части, воевавшие против красных на Восточном фронте (несмотря на все многовековые сложности, существовавшие в русско-польских отношениях), проявляли исключительное мужество в боях и не запятнали себя предательством или негласным пособничеством красным, подобно печально известному Чехо-Словацкому корпусу или менее известному Добровольческому полку сербов, хорватов и словенцев имени майора Благотича. «Братья-сербы» отказались выступать на фронте против Красной армии, мотивируя свое решение «необходимостью сохранить солдат для обезлюдевшей за время войны Сербии». Вместо боев с красными добровольцы-югославы из полка имени майора Благотича (около 2500 штыков и шашек!) предпочли несение гарнизонной службы, успешно совмещая ее со спекуляцией и грабежами. Измотанные в боях с красными польские части, сохранившие верность Верховному правителю России, так же, как и русские белогвардейцы, подвергались нападениям со стороны чехословаков, беззастенчиво грабивших эшелоны с польскими ранеными и членами семей польских офицеров.