Страница 41 из 80
Есть, конечно, другой исход: ударными частями арестовать армиском[21] и вмешаться в борьбу за власть, но при данной обстановке это бессмысленно по соотношению сил и гибельно для интересов фронта, так как немедленно вовлечет его в эту борьбу. Единственный исход в том, что, может быть, миражи мира и беспечального жития, сулимого большевиками, скоро рассеются; тогда наша задача состоит в том, чтобы собрать и организовать все благоразумные и все инертно-пассивные элементы для того, чтобы, когда наступит подходящее время, вступить в борьбу с известным шансом на успех… Советы же, комитеты и комиссары пусть занимаются политикой и пасут, как умеют, свое бурливое стадо…»
Дальнейшее развитие событий показало, сколь слепы и малодушны были те, кому предстоит возглавить Белое дело. Мы еще неоднократно будем обращаться к дневниковым записям барона А. П. Будберга, и не только потому, что генерал-лейтенант Будберг служил во время Гражданской войны на Восточном фронте, занимал видные посты в Белом движении и оставил интересные и ценные свидетельства о бароне Р. Ф. Унгерне, атамане Г. М. Семенове, положении в Забайкалье и в Маньчжурии… Главное заключается в том, что благоразумный и системный генерал-лейтенант белой армии барон А. П. Будберг являлся полной противоположностью внесистемного генерал-лейтенанта белой армии барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга. Оба были, безусловно, честными людьми, оба ненавидели большевизм, не искали с ним компромиссов и понимали, что победить его можно только с оружием в руках. И настоящей трагедией всего Белого дела стало то, что во главе его оказались исповедовавшие «умеренность и аккуратность» генералы, подобные Будбергу, а действительно харизматические лидеры и вожди вроде барона Унгерна, атамана Семенова, атамана Анненкова (в частности, Анненков с глубоким презрением относился к большинству колчаковских генералов, называя их «старым хламом»; известен еще один его отзыв о генералах Ставки Верховного правителя: «Большая часть спекулянты, остальные алкоголики»), генералов Дроздовского и Каппеля старательно вытеснялись на периферию, искусственно маргинализировались, и в результате многочисленных интриг «в верхах» даже натравливались друг на друга… «Дневник» барона А. П. Будберга, отражающий типическое умонастроение образованного, интеллигентного, антибольшевицки настроенного генерала, помогает нам понять, почему так неуютно чувствовали себя большинство колчаковских офицеров, оказавшихся волею судеб в частях под командованием барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга.
Самому Унгерну тактика «сидеть и выжидать», пока советская власть сама не восстановит против себя население России, представлялась неприемлемой и порочной. Как мы уже отмечали, в большевиках Унгерн видел не только (вернее, даже не столько) политическую силу, сколько демоническое порождение темных начал «зла и хаоса», которые, по его словам, уничтожают и растлевают «саму душу народа». В борьбе с силами зла преступно занимать выжидательную позицию, преступно дискутировать о способах и методах борьбы. Известно, к чему привели уже подобные дискуссии… Да, нет приказов начальников, нет единого руководства. Керенский — ничтожество и отвратителен. Большинство генералов пассивны… Но неужели русские офицеры должны жить и действовать только по распоряжениям сверху, а не проявлением духа и дел снизу? Нет возможностей бороться? Необходимо найти такие возможности, нужно создавать их самому!
Путешествие по железным дорогам через охваченную великой смутой Россию только убеждало барона в правильности его выбора. Железнодорожный транспорт, еще недавно составлявший гордость России, пришел в полнейшее расстройство. Коридоры вагонов были заполнены «товарищами», ехавшими со всевозможных фронтов: расхлябанные, нахальные, с постоянной матерщиной на языке, типичные представители пролетариата и деревенского босячества. Многие ехали с винтовками и ручными гранатами. По дороге встречались поезда с вагонами без стекол, с выломанными дверями. Выходившие на своих станциях «товарищи» тащили все подряд: оконные занавески, коврики, вспарывали мягкую обшивку купе, снимали дверные ручки, выковыривали медные гвоздики… На революцию большинство старых солдат-фронтовиков смотрело с точки зрения перехода к ним земли, поднявшегося беспорядка, в большинстве своем не одобряли. Все ждали и желали получить в полную и неотъемлемую собственность по сотне две десятин на брата. Роман Федорович старался не привлекать к себе излишнего внимания и избегал вступать в дорожные разговоры, но однажды не выдержал и поинтересовался, что получится, если раздать все церковные, помещичьи и государственные земли? Солдаты не ответили, смотрели со злобой и недоверием.[22]
Зато прекрасно и весьма свободно чувствовали себя торговцы опием. Попутчик, ехавший до Владивостока, рассказывал, что опиоторговля получила за последние месяцы прочную организацию и имеет целую сеть нелегальных контор и агентств вдоль железной дороги. Высококачественный продукт шел в Россию из Персии и Туркестана, в Петрограде заделывался в стенки вагонов экспрессных поездов и таким образом переправлялся в Харбин.
Несколько раз Унгерну и его спутникам пришлось пережить обыски с перетряхиванием всех вещей и выворачиванием карманов: искали оружие, драгоценности, спиртные напитки. Во время остановки в Иркутске пришло сообщение, что атаман Семенов выступил против новой власти, попытался арестовать совдеп в Чите, а сейчас на станции Даурия формирует части добровольцев для борьбы с большевиками. Унгерн без промедления решил отправиться к Семенову. Ехавшие вместе с ним Альфред Мирбах, а также сводные брат и сестра барона приняли решение прекратить путешествие и возвращаться в Ревель.
В самом конце ноября 1917 года на станции Даурия вместе с есаулом Семеновым собралось всего десять человек, первыми поднявших знамя белой борьбы и выступивших против захваченной красными бесами обезумевшей России. В своих воспоминаниях Г. М. Семенов перечисляет их поименно: штабс-капитаны Усиков и Опарин, несшие службу в дружине, охранявшей лагерь военнопленных, расположенный близ станции, барон Р. Ф. Унгерн, хорунжий Мадиевский, подхорунжий Швалов, младший урядник Батаков, старший урядник Медведев, казак Батуев. Вместе с Семеновым в Даурию прибыли младший урядник Бурдуковский (позже ставший одним из наиболее приближенных к барону Унгерну людей) и солдат Замкин, бывший в Чите членом местного совдепа и завербованный там Семеновым.
Даурия являлась последней относительно крупной станцией перед русской границей. Ее гарнизон состоял из одной ополченской дружины, единственной обязанностью которой являлась охрана лагеря военнопленных. По воспоминаниям самого Г. М. Семенова, «состояние совершенно разложившейся дружины было таково, что не ополченцы окарауливали военнопленных, а скорее последние контролировали дружину». Гарнизонный комитет, как и в остальной России, практически полностью контролировался большевиками. Вполне естественно, что комитет занял по отношению к небольшой группе белых добровольцев открыто враждебную позицию. Для того чтобы иметь хоть какую-то организованную опору в противостоянии большевикам, Семенов принял решение сформировать в Даурии военно-полицейскую команду, набранную из военнопленных немцев и турок. Начальником этой команды и был назначен барон Унгерн, бывший одновременно и заместителем Семенова. Выбор на Унгерна пал вполне естественно: он свободно владел немецким языком, отличался хорошими административными способностями.
Среди военнопленных попадались чрезвычайно интересные лица: например, капитан турецкого генерального штаба Элькадири (или Аль-Кадири), происходивший, по его словам, по прямой линии от пророка Магомета. Освобожденный Унгерном из лагеря как человек явно благородного происхождения, Элькадири добровольно поступил на службу в штаб семеновского отряда. Вскоре после заключения перемирия на Западном фронте к Семенову обратился генеральный консул Великобритании в Харбине с просьбой предоставить возможность принцу Элысадири выехать на родину. Однако, как вспоминал позже Г. М. Семенов, Элькадири «как истый рыцарь долга и чести отказался воспользоваться… предложением и просил… разрешить ему остаться… до конца борьбы с большевиками… к которой он считал себя приобщенным с того момента, как из положения военнопленного он был назначен в состав моего штаба».
21
Армиском — Армейский исполнительный комитет, выборный орган, возникший после Февральской революции 1917 года и состоявший из солдат и офицеров данной армии.
22
Известный лозунг «Земля — крестьянам!» был величайшей ложью большевиков. По подсчетам специалистов, раздача крестьянам помещичьих и государственных земель ни в коей мере не могла разрешить аграрного кризиса, поскольку прирезка составила бы всего по 0,8 гектара на семью. Российский земельный вопрос заключался не в нехватке земли у крестьян, а в устаревших способах землепользования, экстенсивности крестьянского хозяйства. Даже если бы большевики выполнили свои обещания, то наделение крестьян помещичьей землей привело бы не к расцвету сельского хозяйства, а к сохранению малоэффективных способов земледелия и к новому росту трудностей. Всех, кто интересуется данным вопросом, отсылаем к работе российского историка Л. В. Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса». (М., 1998.)