Страница 23 из 80
Самое замечательное в этих показаниях, данных есаулом Унгерном военному следователю штаба 8-й армии 26 октября 1916 года, — это предельная искренность и непосредственность самого барона. «Я страшно жалею, что оскорбил не того адъютанта… а другого…» Затем следует дежурная оговорка любого провинившегося: «… вообще сожалею о случившемся…» И, наконец, фраза, действительно сказанная от всего сердца: «Особенно мне неприятно, что я оскорбил человека, который ничего худого мне не сделал…»
К пояснениям, данным при расследовании сего происшествия самим бароном, нам следует сделать одно примечание. Во все времена, во всех армиях и на всех войнах существует глубокая неприязнь между боевыми фронтовыми офицерами и офицерами штабов, комендатур, тылового обеспечения, то есть всеми теми, кого фронтовики именуют «тыловыми крысами». В большинстве случаев следует заметить, что «тыловые крысы» свое прозвище вполне оправдывают, умудряясь проворачивать различные коммерческие сделки, махинации и прочие «гешефты». Не зря говорит русская пословица: «Кому война, а кому — мать родна». Так что то презрение, что испытывает любой фронтовой офицер к тыловику, если и не оправдано, то понятно и извинительно.
Пока шло следствие и собирался военный суд, делегация 1-го Нерчинского полка отправилась в Петроград. Унгерн, как георгиевский кавалер и один из самых лучших офицеров Нерчинского полка, по праву мог претендовать на поездку в столицу. Однако вместо встречи с наследником престола он был вынужден давать показания армейскому суду. Аттестацию на Унгерна для суда составлял командир Уссурийской дивизии генерал-майор А. М. Крымов.[14] Выше мы уже приводили из нее ту блестящую оценку, которую дал барону его командир. И все же давайте еще раз перечитаем эти строки: «Во всех случаях боевой службы есаул барон Унгерн-Штернберг служил образцом для офицеров и казаков, и этими, и другими горячо любим. Лично преклоняюсь перед ним как пред образцом служаки Царю и Родине…» Когда генерал так пишет о своем офицере — это дорогого стоит. Замещавший отбывшего в Петроград командира полка П. Н. Врангеля полковник Маковкин, в свою очередь, дополнил аттестацию словами: «Его боевая служба — сплошной подвиг во славу России».
Многие из авторов, писавших об Унгерне, утверждали, что командир полка барон Врангель не слишком-то жаловал своего офицера. Однако, даже находясь на представлении цесаревичу, Врангель не забывает о своем подчиненном и телеграфирует из Петрограда председателю суда: «Офицер выдающийся во всех отношениях, беззаветно храбр, рыцарски благороден и честен, по выдающимся способностям заслуживает всяческого выдвижения…» Телеграмма послана 19 ноября 1916 года. Слова, сказанные об Унгерне всеми возможными его начальниками, — не формальное желание «отмазать» своего подчиненного, не просто корпоративная солидарность. Это искреннее желание насколько возможно смягчить участь «выдающегося офицера» и «любимого товарища», каковым в действительности был Унгерн и для своих казаков, и для своих командиров. И никакие современные беллетристы, объясняющие и этот, и последующие поступки барона Унгерна болезненными патологиями и фрейдистскими толкованиями, не в состоянии опровергнуть данных свидетельств командиров барона Унгерна.
Приговор военного суда прозвучал 22 ноября 1916 года. Корпусной суд 8-й армии постановил: «Есаула 1-го Нерчинского полка… Романа Федоровича барона Унгерн-Штернберга, 29 лет от роду, за пьянство, бесчестие и оскорбление дежурного офицера словами и действием во время исполнения сим последним служебных обязанностей подвергнуть заключению в крепости на два месяца с ограничениями некоторых прав и преимуществ по службе…» Срок отбывания наказания считался подсудимому с момента задержания, то есть с 22 октября 1916 года. Фактически, однако, барон наказания более не отбывал — в тот же день, согласно выданному предписанию, есаул барон Унгерн был отправлен в свою часть, находившуюся на передовой. Война продолжалась, боевые опытные офицеры, недостаток которых уже ощущала русская армия, необходимы были в строю.
В эти же дни в Петроград прибыли казаки и офицеры Нерчинского полка для встречи с наследником престола. 26 ноября 1916 года, в день праздника кавалеров ордена Святого Георгия, все кавалеры Георгиевского креста и Георгиевского оружия были приглашены в Народный дом, где в высочайшем присутствии императора Николая II был отслужен торжественный молебен и дан обед всем георгиевским кавалерам. Если бы не пьяная драка в Черновцах, барон Унгерн вполне мог бы присутствовать на этой встрече. Командир 1-го Нерчинского полка барон П. Н. Врангель, бывший на вечере в Народном доме, в своих мемуарах дал одно из последних изображений русского государя во время его царствования: «Встреченные дежурным флигель-адъютантом, мы только что вошли в зал, как Государь в сопровождении Наследника вышел к нам. Я представил Государю офицеров, и сверх моего ожидания Государь совершенно свободно, точно давно знал их, каждому задал несколько вопросов; полковника Маковкина (того самого, что несколькими днями ранее писал на Унгерна аттестацию. — А. Ж.) он спросил, в котором году он взял Императорский приз; есаулу Кудрявцеву сказал, что он знает, как он во главе сотни 22 августа первым ворвался в окопы противника… Я лишний раз убедился, какой острой памятью обладал Государь, — во время моего последнего дежурства я вскользь упомянул об этих офицерах, и этого было достаточно, чтобы Государь запомнил подробности…»
Война продолжалась. Жить Российской империи оставалось чуть больше трех месяцев.
Глава 6
Революция. Крушение
Событиям так называемой Февральской революции 1917 года, приведшим к крушению русской монархии, посвящены десятки, если не сотни, тысяч исследований, монографий, воспоминаний. Мы не ставим перед собой всеобъемлющей задачи проанализировать экономические, политические, социальные причины, приведшие Российскую империю к трагическому концу. Нас интересует духовный, мистический смысл падения Русского государства, а также те частности и детали, напрямую или косвенно связанные с Р. Ф. Унгерн-Штернбергом, с превращением его из вполне рядового офицера Русской Императорской армии в грозного «бога войны», объявившего «священный крестовый поход» против большевиков — могущественных властителей Советской России, возникшей на обломках некогда великой «белой империи» русского царя.
Замечательный русский философ А. Ф. Лосев однажды в частном разговоре сказал своему собеседнику, что сокровенный смысл и все духовные последствия возможного падения Российской империи, русской монархии, были понятны в начале XX века считаным единицам.
Подавляющее большинство из тех «видных общественных деятелей», кто расшатывал империю, призывал к упразднению монархии, в то же время вполне искренне желал служить новой, «демократической, республиканской России», позже встав на борьбу с новым большевистским режимом, не понимали, что русский император является не просто легкосменяемым главой государства, вроде французского президента или английского премьер-министра, а представляет собой сакральную, мистическую фигуру. Ликвидировав сам институт монархии, завели механизм собственного самоуничтожения. Русский царь был не просто верховным лицом государства. Личность царя сама по себе носила на себе отсвет иного бытия, Горнего мира (знаменитый итальянский философ-традиционалист Ю. Эвола писал о существовании «божественной расы королей»), что подтверждалось таинством помазания на царство. Подобных тонких, «нематериальных» вещей не могли понять представители армии и церкви — структур, которые в силу своего положения должны были бы являться главными инструментами проведения монаршей воли. Они воспринимали царя как всего лишь политическую фигуру. О том, сколь опасно подобное заблуждение, прекрасно сказал английский ученый Д. Фрэзер, автор известной книги «Золотая ветвь»: «Божественная личность является источником как благодеяний, так и опасности, ее надлежит не только оберегать, но и остерегаться. Священный организм вождя… содержит в себе мощный заряд магической и духовной силы, разряжение которого может иметь фатальные последствия для всякого, кто приходит с ним в соприкосновение… Божественная личность подобна огню. При соблюдении надлежащих запретов из него можно извлечь много полезного, но опрометчивое прикосновение или пренебрежение границами обжигает или губит нарушителя». В связи с этими словами Д. Фрэзера мы можем задуматься о весьма печальной судьбе, постигшей первооткрывателей гробницы Тутанхамона, или о тех воистину трагических обстоятельствах, последовавших за вскрытием гробницы Тамерлана 22 июня 1941 года… [15]
14
Александр Михайлович Крымов — один из наиболее перспективных старших офицеров русской армии начала XX века. Родился в 1871 году, окончил Академию Генерального штаба. Во время учебы в академии был близок к военному неформальному кружку, организованному думцем А. И. Гучковым, получившему название «Петербургской военной ложи». В 1916 году произведен в генерал-майоры и назначен начальником Уссурийской конной дивизии. Зимой 1916/17 г. принимал активное участие в подготовке дворцового переворота, направленного на отстранение императора Николая II. После февральского переворота был произведен в генерал-лейтенанты и в марте 1917 г. назначен командиром 3-го конного корпуса после увольнения за монархические настроения действующего командира корпуса графа Ф. А. Келлера (о нем — см. ниже). Добился включения в состав корпуса Уссурийской конной дивизии. Один из руководителей так назывемого корниловского выступления в августе 1917 г. После провала «мятежа», 31 августа 1917 года, по официальной версии, покончил с собой — застрелился.
15
Подробнее на данную тему см. исследование историка и философа Юрия Соловьева «Могила Рюрика и возвращение Государя». Б/м, 2004.