Страница 20 из 33
Давеча возле трактира подождала меня, назвала - как положено - великолепным волшебником, свитерок свой невесомый подняла - АХ! - если бы не вьюга, что налетела с конём и ослепила меня, увидел бы я груди Кристины, ополоумел бы, повел вдову в Загс и на третий день после свадьбы - чёрт в зеркале не соблазнил бы меня - помер бы с завещанием квартиры на Кристину.
Вы - Кристина, девушка, одурманили мой свинцовый мозг, запудрили глаза веселой болтовней Принцессы - не похожи внешне на Кристину, но чёрт вас отлакировал, изменил вам внешность, Кристина из Жмеринки, послал за мной, чтобы мы с вами в лорда и корову сыграли!
Убью, казна Швейцарии вы, а не девушка! - старичок замахнулся на Алёну альпенштоком - мода у старичков - вместо трости с дубинами и альпенштоками за барышнями бегают; оглушат жертву, посмотрят в глаза и дальше на охоту, как за белками в тайге.
Алёна взвизгнула - не по-Принцессовски, раскрыла руки-перья, полетела от сумасшедшего - черти в его глазах пляшут - старика.
Опомнилась на Арбате, среди медведей и худых китайских философов с трехлитровыми банками кваса в руках; квас заменяет фотоаппарат.
- Насмешка над Судьбой, таинственные тени в уголках глаз ваших - укор обществу! - интересный мужчина с ляжками-бревнами, упругой куриной грудью, смоляными волосами и коричневой кожей покорителя Африки кусал губы (свои), кланялся, приседал перед Алёной, размахивал камнем - орудием пролетариата. - Вы - Принцесса, великолепная волшебница, жемчужина в стае петухов, и одна, некормленая, с морковкой в созерцательной душе.
Удивительнейшую историю вам поведаю о гамбургере, об амстердамском гамбургере и его друге - сосиське в масле, жирной, словно только что её произвели в фельдмаршалы.
Выпала мне честь в Амстердам без трусов по делам лететь, в гущу науки и Европейской культуры, когда в каждом водопроводном кране звучит реквием.
Возле музея Востока остановился, голубей кормлю, и в душу мою цивилизованную благодать вливается, радость бытия, оттого, что я - честный, можно доверить мне кошелёк с деньгами - не съем деньги.
Осанкой своей горжусь, в Амстердаме спину выгодно выгибаю, чтобы струи воздуха - да что воздух, пусть молекулы из дальнего Космоса меня огибают, создают образ законченного гения.
Вдруг, словно две стихии, огонь и пламя - рыжая девушка балерина и брюнетка - красавицы, но не годятся вам даже на сапоги - подхватили меня под руки, потащили - крепко держат, полицейские в душе, а по жизни - феи.
Я отбиваюсь, кричу, что против насилия, и лисицы пустыни меня не прельщают, как и дурные забавы до свадьбы.
Не слушали, глумились, хохотали, притащили в Амстердамскую баню - глаза у меня вылезли в Амстердамской бане, едва пальцами ног и рук обратно шары глаз в череп затолкал.
В бане девушки показали мне камерное искусство, рассказали о скульптурах Древней Греции, преподали урок древней иудейской истории, когда патриции варили кашу из топора.
Измочаленный, с пробкой во рту лежал я на полатях и мечтал о непорочной чистой любви Принцессы, верил, что, если не повешусь в бане на ремне от брюк, то по приезду в Москву встречу Принцессу - милую, в кастрюле вас не сварить, потому что вы не устрица.
Машина у меня - по морскому дну не пройдёт, захлебнется солёной водой с планктоном; кит голубой не захлебнется, а "Жигули" по дну не ездят.
Благо, что нет машин под водой, и развилок нет, и дпсников, иначе водолазов на машинах давили бы несмышлёные нетрезвые подводные водители.
Я в кино видел, что люди под водой разгуливают, целуются, и страшно сказать - любовью занимаются, как проклятые ведьмы с чертями.
На подводных людей машина наехала бы, если бы по дну океана ползла со скоростью морского огурца.
По городу на автомашине катаюсь - товары развожу по точкам, и вас в ресторан на машине довезу; в ресторан шикарный приглашаю - отметим дружбу стаканом недорогого вина - за мой счёт; мушкетеры приглашают дам!
Шесть часов в ресторане поговорим, посмотрим на затасканных официантов - они денег хотят, чаевых, ради денег живут, а душа, зачем официанту, не каменная душа.
Я в детстве душу человека искал, свою душу - ножиком ради эксперимента себя разрезал, думал, что под кожей душа прячется.
Душу не нашел, но в больнице в зеркале чёрта видел - худой чёрт, изможденный, не по годам мудрый, на доктора похож.
Нет души у докторов, продали за склянку спирта - случается, что даже со знакомыми врач не пьёт, а с трупами - всегда, пожалуйста, на брудершафт с покойниками, потому что покойники не буянят, выслушают внимательно, слОва поперёк не скажут, проявят почтительность, не упрекнут за дурной запах изо рта.
В себе душу не нашел, поэтому на пляже, в песке яму рыл, надеялся, что до ада докопаюсь, а в аду душ человеческих - Чёрное море.
Посмотрю на души, как они выглядят - любопытно, я в зоопарке гориллу видел без трусов, и верил, что душа человеческая мохнатая, как обезьяна.
Глубокую - почти до царства мёртвых - яму выкопал на пляже - старички и старушки в яму падали, ноги, руки ломали, проклинали меня, а я не любил проклятия - по старушкам лопаткой саперной бил, а старичкам свистки между ягодиц вставлял, чтобы выглядели потешно.
Смешной человек жалок, и награда ему - танк вместо могильной плиты.
Однажды я силился - не докопал до ада два сантиметра, утомился и заснул в яме на груде копошащихся стариков и старух - сказка "Золотая рыбка".
Вдруг, слышу слова золотые, будто бусинки по мраморной лестнице в Акрополе скачут:
"Душа моя, раздевайся!"
Я поднялся по ступенькам, ноги дрожат, в руках усталость грузчика после ночной смены с бочками соленых огурцов.
Приподнимаю голову над краем ямы и - О! Ужас! Подобный стыд я только на картинках скабрезных в городских туалетах наблюдал - выколоть мне очи за чрезвычайное удивление.
С воплем я выскочил из ямы, пробежал по людям, рыдал, и эхо моего детского голоса, сломленного ураганами, отдавалось в верхушках сосен, распугивало белок-сутяг.
Мужчина и женщина - виновники моего страха - тоже испугались, с ответными криками:
"Чёрт выскочил из ада!" (меня за чёрта приняли, потому что я для них из-под земли появился), понеслись в противоположную сторону, сшибали пляжные кабинки, ломали лежаки - Мещанский суд их оправдает, полуночных любовников.
"В пляжном песке душа не прячется, а только - шепот, конфуз и красные щёки!" - я злился на себя, ругал мать-природу за тяжелый песок, и с тех пор решил больше не копать до ада, а душа - моя душа, нужная мне, появится в нужном месте и в нужное время, в бальном платье Принцессы, очаровательная воссияет Звездой Давида.
Поедемте, же со мной, красавица, мы - родственные души, у нас много общего, как у Президентов всех стран, которые объединяются. - Мужчина поклонился, присел в реверансе, жестом приглашал в машину - "Жигули" - не новая и не старая, а - в возрасте Карлсона.
- Распутство! Чревоугодие и мертвец в одном лице! - Алёна покраснела, с любопытством осматривала незнакомца, искала в нём черты Александрийского маяка. - Убежала бы от вас, исчезла в дымке города - так исчезает любимая собака безутешного собаковода.
Вы - убийца, но убиваете не плоть, а - надежду!
Несколько минут назад меня пенсионер обвинял, принял меня за аферистку - воровку, которая стариков совращает большой грудью, а у меня груди - да, большие, но я бы назвала их - соразмерные, не безобразные, не бочки.
Заподозрил меня в лихоимстве, шептал, руку целовал, ближе пододвигался, чтобы жар моего тела его согревал в безутешной старости человека-скворца.
Дедушка думал, что я после свадьбы отравлю его, а квартиру заберу себе, чтобы с молдаванином молодым жила, плоть тешила непотребствами индийскими - по реке Ганг трупы плывут с книжками "Камасутра" в скрюченных руках - страшно, но не так, как страшное обвинение.
Неужели, я настолько плоха, что со мной молодые парни станут жить только за квартиру - чушь - не скажу, что чушь собачья, потому что легче покойника на золотой трон усадить, чем оправдаться перед невинной собакой.