Котов

Больничный туалет было вернее назвать грязным сортиром. Пробитые в бетонном полу отверстия нависали прямо над выгребной ямой, поэтому запах в помещении был ужасный. Все очки были сейчас заняты мучавшимися запорами пациентами. Туалет был в то же время и курилкой, и местом для умывания. В противоположной от отверстий стороне находились две металлические раковины, когда-то имевшие белый цвет, а сейчас почти полностью покрытые бурыми подтеками. Вода в кранах была только холодная, причем ни одного чистящего зубы или умывающегося в туалете не было.

Вдоль оставшихся двух стен сортира расположились больные, которые жадно дымили, причем одна сигарета приходилась на три-четыре человека. Чинарик гоняли по кругу, выкуривая его до того, пока терпели пальцы и губы. Сигареты курили компанией, в которую попасть новичку было практически невозможно. Несколько человек сидели около помойного ведра и дожидались, чтобы в него кто-нибудь бросил подходящий окурок.

“Это, наверное, и есть петухи”, — вспоминая наставления Карася, подумал Андрей. Очень хотелось курить, но пристраиваться к какой-нибудь группе новичок не решался. В сортир зашел Илья.

— Ну что, уши, наверное, пухнут без курева? — спросил он у Котова.

— Сил нет. Ты мне сигарету обещал, дай, пожалуйста, я больше суток не курил!

— Так и быть, угощу, только, когда к тебе приедут, поделиться передачкой не забудь, — ответил ушлый Карась.

Андрей принял сигарету и, к удивлению, заметил, что его руки сильно трясутся, причем унять дрожь усилием воли он не может. Карась заметил:

— Нейролептиками тебя лечат, вот и дрожь у тебя, врачи это тремором называют, бывает, так колотит, что сигарету прикурить не можешь.

Андрей глубоко затянулся термоядерной “Астрой” без фильтра. Длительное никотиновое голодание и действие нейролептиков сделали свое дело. После второй затяжки все поплыло перед глазами. Больной попытался схватиться руками за стену, и от падения на грязный, заплеванный пол его удержал только Илья, который схватил Андрея под мышки. К великому сожалению вновь прибывшего, сигарета, которую он курил, упала на пол. В этот же момент к чинарику бросились несколько человек. Завязалась небольшая потасовка, победителем в которой оказался вертлявый долговязый пациент Леня Ухов.

— Ну что, Ухо, повезло тебе?— спросил начавшего дымить окурком больного Илья.

— Угу, вы же не заберете чинарик обратно? — ответил обладатель окурка.

— Вподляк после петуха курить, — с издевкой в голосе ответил Карась.

— Ухо, оставь покурить! — набросились на везунчика несколько больных, составлявших низшую касту пациентов.

— А вы мне оставляли? Сам курить буду, отвяньте!

— Ну выбрасывать-то будешь, тогда дай докурить!

— Я не буду выбрасывать, я забычкую, после обеда покурю! — отбрил всех Ухо.

Андрей, который с трудом справлялся с головокружением, прислонился к стене и спросил:

— Карась, здесь что, всегда так?

— Это еще что, иногда носы друг другу разбивают, петушня поганая! Окурок готовы изо рта вырвать, чинарик из любого помойного ведра вытащат!

— Котов, — прокричал санитар, — к врачу!

7

Услышав свою фамилию, Андрей вздрогнул. “Ну, наконец то к врачу, я ему все объясню, я докажу, что держать меня здесь никто не имеет права, скажу, если что, я пожалуюсь тамплиерам, и всю эту тюрьму разнесут по бревнышкам”. Новенького провели в кабинет врача, причем все время его за рукав придерживал санитар. К этой специфической форме передвижения в больнице Андрею еще было необходимо привыкнуть.

— Доброе утро, — поприветствовал Андрея Игорь Николаевич.

Андрей не ответил на приветствие и уставился в пол. “Пусть почувствует свою вину передо мной: чем я больше буду молчать, тем лучше!” — думал пациент.

— Ну, не хотите говорить, молчите, — дружелюбно сказал врач.

— Вы не имеете права держать меня в тюрьме! — не выдержал больной.

— Это не тюрьма, а больница.

“Да, — подумал врач, — на самом деле первое впечатление от нашей богадельни именно такое и может сложиться. Я сам, когда впервые сюда приехал, первым делом подумал, что заведение на тюрьму сильно смахивает. Почти что все больные так и воспринимают больницу. Объяснить обостренным пациентам, что их привозят сюда для лечения, а не отбывания срока, практически невозможно”.

В этот момент Андрей посмотрел на лампочку, стоявшую на столе, и увидел в ее свете обветренное, мужественное лицо командора. Рыцарь протягивал руку, в ответ больной стал протягивать свою.

— Вы хотите обменяться со мной рукопожатиями? — спросил Игорь Николаевич.

Рыцарь исчез, и раздосадованный больной ответил врачу: “Нет!”

— Вы кого-нибудь видите еще в комнате? — спросил начавший что-то быстро писать Игорь Николаевич.

— Нет.

“Так, у пациента наверняка зрительные галлюцинации, думаю, и “голоса” еще есть. При этом скрытность бреда, такое сплошь и рядом случается на начальном этапе болезни. Завтра надо собрать комиссию для освидетельствования, но диагноз уже ясен, шизофрения”, — думал врач.

— Скажите, могу я съездить домой? — тихо спросил больной.

— Нет, пока нет.

— А позвонить близким я хотя бы могу?

— Я сам позвоню вашим родственникам, скажите, по какому телефону.

Пациент назвал номер. На этом первая беседа закончилась. Врач вызвал санитара Мишу, и тот повел Андрея в наблюдательную палату. По пути в отделение больной попытался рвануться к выходу, но опытный санитар быстро выкрутил пациенту руку и сказал:

— Будешь так прыгать, из больницы не выйдешь!

— Вы не имеете права! — закричал Андрей, но санитар еще подвернул больному руку, и пациент застонал от боли.

8

В палате Андрея впервые в жизни привязали к койке. Наказание одно из самых обычных в психиатрической больнице, но абсолютно дикое для того, кто попадает сюда впервые. Когда конечности пациента стали обвивать лямками, больной попытался сопротивляться. На помощь санитару пришел Ухо. Предатель держал Андрея за руки, в то время как санитар накидывал на голову новичка наволочку. Придушив сопротивлявшегося, Миша уселся на больного и прочно привязал Андрея к металлической кровати.

— Будешь трое суток лежать, — запыхавшись от борьбы с пациентом, сказал санитар, — по смене передам, чтобы тебя не отвязывали. А тебе, Ухо, за помощь на, держи, — с этими словами Миша вытащил папиросу из пачки. Ухо схватил беломорину и сразу засунул ее куда-то в штаны.

Тугие матерчатые вязки врезались в ноги и руки проштрафившегося; в таком состоянии не то что приподняться, даже головой и то подвигать было большой проблемой.

— Ну что, попался? — с сочувствием спросил Карась.

— Какое право они имеют меня бить и привязывать? — негодующе произнес Андрей.

— Они здесь все права имеют, а ты для них овца бессловесная, букашка. Тебя и привязать могут, и лекарствами заколоть до растительного состояния имеют право.

— Я пожалуюсь на них!

— Кому?

— В милицию!

— Ха-ха-ха. Помнишь песню покойничка Высоцкого про Канатчикову дачу: “Если вы не разберетесь, мы напишем в спортлото!”

— У меня еще есть кому словечко замолвить!

— Кому?

— Иногда ко мне приходит командор, рыцарь ордена тамплиеров, он за меня заступится!

— А, теперь понятно, не зря тебя сюда привезли!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да галюны у тебя, вот что. Галоперидолом тебя, наверное, лечить будут, “галушкой” по-нашему!

— А что такое “галушка”?

— Нейролептик, вот что. Сначала тебя сковывать будет, потом медленно все делать будешь, будешь как робот, заторможенным. Да что говорить, посмотри вон на других: у них вся дорога — до туалета и обратно. И так до тех пор, пока ты сам не скажешь врачам, что твои мысли об этих, как ты их назвал, “тарплиерах”, — бред, и что ты сам считаешь, что болеешь.

— Я не болею, храмовники живы!

— Да, надолго ты здесь.

В это время на соседней кровати двое больных вытряхивали из собранных в мусорном ведре чинариков крупинки табака. Один из них, долговязый Славик Кирпичников по кличке Кирпич, беседовал с бедолагой Вовой Сухоплюевым, у которого по причине сложной фамилии было два погоняла: Сухарь и Плевок.