Чудесные знаки

И вот тогда вышли горные люди, они сняли меня и завернули в кислую козью шкуру, которая была грубая внутри и царапала меня. Но это было лучше, чем бесконечная бездна со всех сторон, и в этой шкуре меня отнесли вниз. Горные люди были черные с ног до головы, кроме зубов. Меня это поразило. Пока я была на камне, я видела, что вокруг только сине и бело. Значит, чем ближе к небу, тем светлее должен быть человек. Я была глубоко расстроена из-за горных людей. Я не понимала, как они умудрились так почернеть, когда вокруг них одна синева.

Я сказала Фаине:

— У вас в горах много света. Очень сине и бело. Вы живете фактически под самым небом.

Я хотела напомнить ей про ее родину, я знаю, это приятно людям. Кроме того, я надеялась, что она проболтается, почему они такие черные, хотя живут так далеко от земли и так близко к небу. Фаина сказала мне:

— Я работаю в «Комсомольской правде». Я напишу про тебя, что ты сволочь.

Я посмотрела на Орлова, но он наклонил лицо с кормом над своими водяными товарищами.

— Но умеет хоть Феликс читать? — спросила я.

— Тебе было сказано! — закричала хриплая Фаина. — Ребенок просится к Ленину!

— Иди отсюда! — закричал Орлов в аквариум, а потом мне: — Иди к своему Юрке! Дай нам поесть хоть!

А Феликс, семеня, как японка, выбежал вперед и застеснялся: он любил на меня смотреть, но он был застенчивый.

Я сказала:

— Как хотите. Я пытаюсь с вами общаться.

— Иди, не общайся с нами! — закричал Орлов.

Когда он переходит на визг, это значит, что скоро запой.

— Не трогай мою жену и моего сына! — завизжал Орлов. — Раньше надо было общаться!

Фаина и Феликс, как две маленькие черные бабочки, припали к плечам Орлова и прижали свои смуглые лица к его бледному испуганному лицу.

— Поняла? — сказал Орлов.

Но я не ответила. Догадка… но смутная… она мелькнула вдруг у меня. Она полоснула по душе, как алая Феликсова кофта, как первый взгляд на Фаину, и она осела, растворилась на дне души, оставив досаду непонимания.

— Ну что, что ты окостенела-то? — визжал Орлов. — Что вылупилась?

Я подняла вверх руку — это знак, чтоб они замолчали. Они замолчали, а я медленно повернулась и пошла к себе, сидеть на кровати. Я сидела на кровати, слегка попрыгивая на пружинах, но догадка не возвращалась. И Юра молчал за стеклом. Он спал, побледневший от усталости. Я слегка рассердилась на Юру, но будить не посмела, поменяла только воду для розы: я люблю, чтоб на стенках вазочки серебрились пузырьки от свежей воды.

Вечером Орлов достал бутылку с черным вином и пошел, заперся в ванной. Я знала, что он пробудет там недолго. Попив, он захочет говорить. Так и случилось: посвежевший, с блистающими глазами, Орлов вышел из ванной, а на губах его было намазано липкое черное вино, и ржавый, душный запах этого вина тут же расплылся по всей квартире.

Фаины не было дома. Она ушла к депутату в Моссовет. Дома был только Феликс. Но он сидел в комнате и играл своими волосами. (Феликс не хотел игрушек и играл только своими волосами.) А я вышла на кухню. Потому что я всегда разговариваю с Орловым.

Орлов начал с того, что начал молчать. Он сопел, дышал, вздымал грудь, хрустел пальцами, раздувал ноздри… Он наклонялся над своими аквариумами, заглядывал в них, говорил туда: «Ау!» На знакомый голос рыбки сплывались, и казалось, что Орлов с ними целуется. На самом деле рыбки вдыхали винные пары, Орлов давно приучил их к этому. Потом они расплывались по углам, пошевеливаясь, как Феликс, а Орлов им стучал, чтобы они опять на него посмотрели.

Я терпеливо ждала. Я знала, что нам есть о чем поговорить.

Орлов поднял голову от аквариума и посмотрел на меня. Я твердо встретила его взгляд. Тогда Орлов отошел от аквариума, сел напротив меня и налил полный стакан черного вина. Я ждала, когда он выпьет свой стакан и черное вино проступит на бледном лице Орлова красным огнем. Орлов выпил в три глотка вино и аккуратно поставил липкий стакан на стол.

— Ну? — сказал Орлов.

Я промолчала. Я ничего менять в своих позициях не собиралась.

Но тут Орлов неожиданно для меня заговорил совсем о другом. Он сказал:

— Думаешь, я не знаю, кто такая Фаина?

Вот на это мне действительно нечего было ответить. Я только знаю, что их нигде нет — Дырдыбаевых. Я узнавала в РЭУ.

— Фенька — бродяжка, — сказал Орлов. — Потому что ей негде жить.

— Если б людей можно было расселять по другим планетам…

— Заткнись! — взвизгнул Орлов. — С планетами! Фенька хочет, чтоб я на ней женился и дал ей прописку.

Мне это было неинтересно.

— И я женюсь, — сказал Орлов. — Поняла?

— Поняла, — кивнула я терпеливо.

— Ты не поняла, Октябрина! Ничего не поняла! После прописки она меня выгонит из дома.

Этого я действительно не поняла.

— Ты говоришь глупости, Орлов. Это твой дом. Наш с тобой напополам.

— Ты дура, Октябрина! — крикнул Орлов. — Напополам. Фенька пропишется и посадит нас с тобой куда-нибудь! Она очень хитрая. А я ведь пьющий. Про тебя я вообще молчу! Обоих посадит. Поняла?

Поняла.

— Тогда ты не женись на ней, Орлов, — разумно предложила я.

— Я на ней женюсь, — сказал Орлов, и лицо его запылало пожаром от черного вина.

И опять, опять у меня мелькнула догадка, которую я уже пыталась удержать и не смогла…

— Подожди-ка… — сказала я. — Фаина с Феликсом из-за волнистой линии гор.

— Ты можешь говорить по-русски?! — взвился Орлов.

— Но разве я не права? — удивилась я.

— Говори просто: чурки они, вот и все.

— Орлов, я не люблю, когда ты применяешь все эти словечки: чурки или там… ну, самка собаки… ты понимаешь…

— Сука, что ли? — уточнил Орлов.

— Орлов! — крикнула я.

— Ну хорошо, хорошо, поехали дальше! — сказал Орлов. — Из-за волнистой линии. Ну?

— Горы хотят достать до неба.

— Хотят, — согласился Орлов.

— Но не могут, Орлов!

— Ну и что? Что ты разликовалась-то? Опять открытие?

— Да! — крикнула я.

— Ну какое опять?! — крикнул Орлов. — Что тебе горы теперь нашептали?

— В юности, Орлов, я заблудилась в горах…

— Да знаю, знаю! И тебя там еле стащили со скалы… ты беременная была… Надо же… ведь хватило ума-то! Беременная поперлась, ужас!

— Я это сделала для того, чтоб мой будущий ребенок был ближе к небу, Орлов! И ты знаешь, чего я добилась!

— Ну ладно, ладно, ну хватит тебе, Октябрина! — захныкал Орлов.

— Тогда не перебивай, Орлов, — сказала я.

— Не буду, — охотно Орлов пообещал.

— Знай же, Орлов, что те люди, что свели меня с вершины в живительную долину, были абсолютно черные. Понимаешь, черные, кроме зубов.

— Ну, чурки, — согласился Орлов. — А что такого? Они там все черные, как Фенька.

— Не удивительно ли тебе, Орлов, что люди, приближенные к небу, такие черные, как земля!

— Мне неудивительно, — сказал Орлов.

— Вот что, Орлов, я должна все обдумать! — сказала я. — Я еще не до конца поняла свою догадку.

— Подумай, Октябрина, — сказал Орлов. — А то тебе скучно… без твоих догадок…

Тут Орлов замолк, сузил глаза и стал смотреть мне за спину.

Я тоже обернулась — Феликс, — мы и не слышали, а он давно стоял в тени коридора у самой кухонной двери. А кофта сползла на нем, обнажив округлое желтоватое плечо. Черные с жирным отливом волосы были переброшены через другое плечо, и он их завязывал хитроумными узлами, исподлобья глядя на нас. Орлов вдруг передернулся.

— Как не знаю кто, — сказал он чуть слышно. Но я все-таки испугалась, что слышно, и глянула на Феликса. Феликс застеснялся и опустил глаза.

— Иди-ка сюда, сынок, — сказал Орлов, и Феликсу не хотелось идти, я даже почувствовала, как напряглась его спина и сжались ягодицы, но мальчик не посмел ослушаться, подошел мелко-мелко, и Орлов открыл ящик стола, нашарил горсть липких конфет, и Феликс тут же подставил ладони лодочкой, но не плотной, потому что несколько конфет провалились в щель меж ладоней. Орлов внимательно посмотрел на Феликса, и Феликс воскликнул: