Эхо

— Лисы не люди!

— Рерих писал, что у жителей Шамбалы, веками обособленной, были, по слухам, какие-то необычайные способности, И у горного племени они есть. Умиротворяет созерцание даже их портретов. Ты сам, Ив, на миг поддался очарованию русокосой. И кочевники смягчились, а ведь встретили изгоев! И это лишь маленькая, изолированная группа людей! А если — целая планета? Они наверняка обладали бы сверхспособностями. Были бы добры и мудры… Кстати, нечто подобное могло бы быть и на планете, отказавшей вам в контакте.

— Чушь! — возмутился Ив. — Они мудры? Да там еще телевиденья нет! Добры?! А братьев по разуму не впустили! Они лишены чувства юмора. Параллель нелепая! Ну, а в отношении горного племени, каюсь, я погорячился, сгустил краски.

— И с Тархом ошибся, — Гертэн вложил в прибор портрет старика. — Сейчас убедишься.

— Опять угостишь чужими ощущениями? Я не против. Валяй! Кем стану на этот раз?

— Усыней.

— Отлично! Парень с юморком…

Скверный запах. И горло жжет. Но зато потом даже рябая Люта кажется красоткой. Ишь, хмурый Тарх, глотнув, заулыбался. И Урт уже не смотрит волком, сейчас по обыкновению начнет хвастать.

— Мы могучи! — сказал Урт и погладил черную бороду. — Нас много. Нам покоряются народы. Живем весело. Быстрые кони, длинные копья, острые кинжалы. Скоро в путь. Великий возвысит меня. Буду собирать ему дань. Богаче Великого нет никого под небом!

— А зачем ему, Урт, столько еды и вещей? Зачем отнимать их? У нас в горах каждому всего хватает. А если чего нет, попросишь у соседа — он даст.

— Верю, Усыня, — кивнул Урт. — И хочу посмотреть на добрый горный народ. — Глаза его хитро прищурились. — Покажешь путь?

Что делать?! Язык не повернется вымолвить, что племя отвергло их и дорога обратно неведома. Взглянул на Тарха. У него глаза-щелки, как у меднолицых. Хитер. Помощи не жди. А Люта сидит рядом с Уртом и моргает — молчи, мол.

— Покажешь путь, Усыня? — повторил Урт. Голос мягкий — точь-в-точь ножны кинжала. — Мы привезем Великому нежную, как Люта, жену. Он будет смотреть на нее, сердце его смягчится, и он возвысит нас…

Люта положила руку на плечо Урту и, глядя ему в глаза, запела «Песнь нежности». О, великая богиня гор, спасибо, что одарила наших женщин лукавой, змеиной мудростью…

…Красивый кинжал. Острый. Хорошо строгает палку. Тонкие стружки пенятся… как горная река. Испить бы ледяной водицы!..

— Усыня! — окликнула Люта, заглянув в шатер. — Иди скорей! Тарх вернулся с воинами.

Странно, только десять воинов снимают вьюки с коней. А где остальные? Лицо Урта каменное — не поймешь, что думает.

— Развяжи! — Урт указал на ближайший тюк.

О, богиня гор! Только Зорин чеканил на таких серебряных ковшах твой облик в виде мудрой змеи, дарящей миру дождь…

— Они были у нас, в горах, — с ужасом шепнула Люта. — Ковш Зорина. Значит, Тарх провел. Помнишь, оставил мешок?

— Все десять ко мне! С поклажей! — крикнул Урт, махнув прибывшим воинам, и приказал стражам: — В шатер никого не впускать!

— Идем, Усыня, — снова шепнула Люта. — Знаю, где видно и слышно, и никто не заметит. Неужели все наши?.. — Она испуганно зажала себе рот обеими руками.

Распластавшись в траве, заглянули в шатер, Урт отошел от раскрытых тюков, сел и тихо спросил воинов:

— Где остальные? Погибли?

— Живы, — ответили воины хором.

— А где же они?! — громко удивился Урт.

— Остались там.

— В плену? — Урт снова перешел на шепот.

— Нет. Не захотели уезжать.

— А это как добыли? — Урт указал на тюки.

— Подарки.

Урт закрыл глаза, погладил черную бороду.

— Нас выгнали, а чужаков оставили, — с обидой шепнула Люта.

— Мы по своей воле подчинились закону предков, Люта. Воины Урта остались насильно. Что могли наши сделать против? — В голове мелькнуло: «А может, воины научат наших защищаться?..»

— Там хорошо? — прервал молчание Урт.

— Очень! — ответили двое.

— Почему же вы не остались? — Урт хитро прищурился.

— Из-за детей, — ответил один.

— Я тоже. Пятеро, Кто накормит? — объяснил второй.

— А вы? — Урт кивнул остальным.

— Мы там не были. Мы охраняли выход.

Урт опять помолчал, потом спросил:

— Какие там люди?

— Как жители неба! Не расскажешь, надо видеть, — отец пятерых детей шумно вздохнул.

— Да-а-а, — задумчиво протянул Урт. — Верю. И наши такие. Смотрю на Люту, сердце греется.

— Там все такие! Есть и лучше!

Урт молчит. И воины молчат, ждут. Люта вцепилась в руку ледяными пальцами. Лицо белое. Погладил ее по дрожавшим в ознобе плечам. Снова заглянул в шатер. Урт провел руками по лицу, наморщил лоб и спросил:

— Что я скажу Великому? Что потерял большую часть воинов живыми? Что не смог покорить безоружных? — Он тяжелым, подозрительным взглядом обвел воинов и резко выкрикнул: — Слушайте! Я доложу… — Урт по-волчьи оскалил зубы и заговорил — каждое слово, как рывок, как укус: — Я скажу!.. Великому!.. что мы покорили!.. людей гор. Скажу: раненые остались там… собирать дань! Остальные!.. Погибли во славу Великого! И он, Великий, наградит вас! — Он снова подозрительно оглядел каждого. — Запомнили?!

Ответом ему был единодушный громкий вздох.

— А трое чужаков? — тихо спросил кто-то.

— За жену ручаюсь, — сказал Урт и запальчиво добавил, будто споря с кем-то: — И пусть он увидит Люту! Великому всю добычу, себе — только Люту. Моя доля!

— А те двое? — робко напомнил кто-то.

— В Усыне уверен, — твердо произнес Урт. — А другой… Думаю, Тарх не выдержит длинных переходов — он слаб телом.

— Не опасайся, Урт! — с готовностью откликнулись двое, побывавшие в горном кольце. — Мы поможем Тарху в пути! Арканы у нас крепкие!

— Урт самый мудрый, хитрый, — радостно шепнула Люта. — Правильно решил. Пойду к нему. Но молчи, Усыня, что мы слышали. А Тарх теперь нам чужой. Так, Усыня?

— Так, Люта.

Убежала. Любит Урта. Ей не будет одиноко на чужбине… Но ход через гору, кроме Тарха, знают еще десять1 Воинов! Ради Люты Урт обманет Великого! А воины? Особенно, если напьются вонючей воды! Пойду, предупрежу Урта. Надо спасать своих…

…Ковер мягкий, Даже лицо не ушиб. Но неужто Урт меня, как раба?.. Нет. Сам лег рядом. Какому смешному старику поклоняются! Лицо рысье, а бородка козлиная…

— О, Великий! — громко сказал Урт. — По твоему приказу мы выгуливали коней перед походом, и я узнал, что рядом в горах затаились люди. Послал воинов. Они победили. Но многие полегли в бою. Часть воинов я оставил собирать дань. А это, Великий, все, что привезли с гор! — Урт указал на груду вещей.

— Введите воинов! — высокий, ломкий, как у отрока, голос. — Пусть расскажут о горных людях.

Какая недобрая, рысья улыбка! Неужели догадался?..

— О, Великий! — скорбно выкрикнул Урт. — Раненые не вынесли длинных переходов. Но перед тобой человек с гор. Спроси его.

— Он не ранен. Он — трус? Где взяли его?

— Усыня певец. Его нашли спящим. Узнав о твоем могуществе, Великий, он сам захотел петь тебе лучшие песни. — Урт лбом боднул ковер и, не разжимая губ, прошипел: — Пой. Как Люта. Смягчи его.

Горло пересохло. Как цепко смотрят рысьи глаза. Щупают взглядом. И опять резкий, ломкий голос:

— Подойди, Усыня. Твое лицо мне нравится, оно веселит…

…Конина вязнет в зубах. Но Люта права: чужие обычаи надо уважать. Пора свыкнуться, притерпеться — давно тут живем.

— Ешь больше, Усыня! — Голос у Великого громкий, а сам он еще состарился — желтый сморщенный стручок с рысьими глазами. Но осторожней с ним — коварен. — Много еды — много здоровья, Ешь, Усыня. У меня есть певцы лучше тебя, но твое лицо смягчает сердце и продлевает годы. Я приказал умелому рабу нарисовать тебя, Твое лицо будет висеть в моем шатре, Люди смертны. — Чуть не подавился! На что намекает?! — У картины век дольше. Пусть успокоит меня в дни скорби. Ешь, Усыня, ешь больше.