Кадар

Ещё одно дерево стояло чуть дальше, прямо посередине дорожки, и тоже пускало корни.

То там, то здесь возникали кучки возбуждённо переговаривающихся людей. Тревоги уже не скрывал никто, только Реваз по-прежнему пытался всех успокоить.

– Нет опасности! – торопливо говорил он. – Посмотрите, они же почву укрепляют! Видите!? Видите!?

Выяснилось, что лес снова пришёл в движение около часа назад. Он двинулся на посёлок сразу всей массой. Эти два дерева – передовые. Через несколько минут тут будут и прочие. Дежурившие подле леса наблюдатели сделать ничего не смогли. Кто-то предложил одно из деревьев поджечь – остальных это, возможно, отпугнуло бы. На инициатора посмотрели, как на сумасшедшего. Крутившийся там Реваз заявил, что ляжет костьми, но ничего подобного не допустит.

С беспокойством озираясь по сторонам, мы направились в столовую. Перед ней на небольшой площади обнаружилось ещё одно дерево, в котором я вдруг с удивлением узнал Платона. Платон стоял крепко – видно, обосновался тут уже давно.

Глядя на него, я попытался оживить в памяти те чувства, что испытывал во время контакта с ним, но так и не смог. Ничего, кроме недоверия и тревоги.

Мы с Куртисом уже собрались было войти в столовую, но тут дальше по улице снова раздались какие-то крики. Какие-то люди замелькали там, и мы, заинтересовавшись, тоже направились туда.

То, что мы, подойдя, увидели, нас потрясло. Я даже не сразу и понял, что же (или кто же) находится перед нами.

Там, ошеломляя присутствующих противуестественным своим видом, стояло окружённое людьми существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. Погружённый в психологический ступор, я всё смотрел и смотрел, а вокруг стояла полная тишина. У существа была огромная, как тыква, голова. От лица же почти ничего не осталось – там, где полагалось быть глазам, носу и рту, находились только какие-то жёлто-багровые вздутия. Туловище было раздутое, как бочонок. Левая рука, неестественно длинная, свисала до самой земли.

А потом это существо открыло рот (оказывается, у него был всё-таки рот) и начало говорить:

– Лес… Лес… Не надо бояться…

Голос у него был какой-то неестественно хриплый, но я всё равно с ужасом вдруг понял, что это никто иной, как профессор Черных, вернее, то, что от него осталось.

– Лес… Лес… – продолжал он бормотать.

– Что случилось, Антон? – спросил у него Куртис.

Существо медленно повернуло к нему слепое лицо.

– Циклон, – сказало оно чуть слышно.

– А где Коростылёв, Савватий?

На это существо не сказало ничего. Оно повернулось и, всё ещё бормоча "Лес… Лес… Не надо бояться…", побрело прочь. Длинная рука волочилась за ним по земле.

Мы молча смотрели ему вслед. Вскоре оно скрылось из виду.

Тут кто-то из геологов – Максим, кажется – заорал и кинулся прочь. Через минуту он вернулся – в руках у него был плазменный бур.

– Не надо! – вскрикнул Реваз.

Он, похоже, сообразил первым.

Секунду спустя сообразили и все остальные. Реваз бросился к геологу, но не успел. Из жерла геологического бура полыхнуло белое пламя, и стоявший в центре площади Платон в одно мгновение вспыхнул.

Волна конвульсивной дрожи пронеслась по зелёным щупальцам и фиолетовому стволу. Откуда-то из недр дерева словно бы донёсся мучительный стон. Клубы белёсого вонючего дыма поползли во все стороны.

– Не нравится! – крикнул геолог.

Глаза у него были совершенно безумные.

Вскоре от дерева осталась только кучка чёрного пепла. И только после этого геолог словно бы опомнился. Тело его обмякло, бур вывалился из рук. Он попятился, а подбежавший к нему Реваз, схватив его за грудки, с каким-то рыдающим всхлипом закричал:

– Ты что наделал!? Ты что наделал!?

Голова у геолога безвольно моталась из стороны в сторону.

Все, не в силах произнести ни слова, потрясенно молчали. Казалось, никто никак не мог поверить, что всё это действительно всерьёз, что всё это происходит именно с ними, а не с какими-нибудь виртуальными персонажами на киноэкране.

Потом заговорил Шлемов.

– Внимание! – сказал он каким-то неестественно звенящим голосом. – Слушайте все! Нам нельзя терять человеческий облик. Прошу всех держать себя в руках. Не забывайте, среди нас женщины и дети. Нам нужно обязательно продержаться, пока не прибудет помощь. Мы наделаем облучателей, огнемётов, снимем с каждого генетические матрицы, чтобы можно было в любой момент возродиться. Технический потенциал для этого у нас есть. Он, конечно, не столь высок, как, к примеру, на Птолезе, но всё же достаточен, чтобы продержаться нужное время. Главное, не терять веры! Помощь обязательно будет!

Все молча на него смотрели. Я – тоже. В то, что помощь обязательно будет, мне уже не очень-то верилось. Но тогда во что, во что же тогда верить?!"

Записи на этом заканчивались. Я пролистал дневник до конца, но оставшиеся страницы были пусты. Откинувшись на спинку стула, я огляделся. Оказывается, чтение захватило меня настолько, что я забыл даже, где, собственно, нахожусь. Это была комната Кипа. В печке уютно потрескивали дрова, на столе стояли тарелки с безнадёжно остывшей едой. Сам хозяин сидел напротив и выжидательно на меня смотрел. Волнение переполняло меня.

– Что же это?! – пробормотал я. – Здесь же всё совсем по-другому. Здесь же… другая совсем жизнь! Не такая, как мы всегда считали! Нет, надо… Надо что-то делать! Нельзя же так!

Я вскочил.

– И куда ты собрался идти? – поинтересовался Кип.

– Как куда?! – Я непонимающего смотрел на него. – Рассказать остальным. Надо чтобы все про это узнали! Ты разве так не считаешь?

– А с кого именно ты хочешь начать?

Я немного подумал и сел.

– То-то и оно, – сказал Кип. – Не каждому об этом можно говорить. А только тем, кто близок к критической степени Одушевления. Понимаешь?

Я кивнул. Всё верно. Первый же свежак пристрелил бы меня на месте. А тетрадку эту, скорее всего, кинул в костёр.

– Я вот тут всю ночь размышлял, – продолжал Кип. – И выработал некоторый план действий. Во-первых, нужно избавиться от индикаторов слежки за нашими подопечными.

Я посмотрел на охватывавший моё запястье браслет. Браслет ощутимо покалывал.

– Во-вторых, – продолжал между тем Кип. – Нужно из сочувствующих людей организовать что-то вроде коалиции. Я уже говорил сегодня утром по этому поводу с Дорзом и Цугенгшталем. Они согласны. В третьих…

Что в-третьих, Кип сказать не успел. В дверь вдруг раздался стук.

Кип пошёл открывать, а я снова принялся листать дневник. Многое, если не всё, было мне в нём непонятно. Однако главное уже было ясно – жизнь не всегда была такой, как сейчас, её можно и нужно изменить. И сделаем это мы: я, Кип, Дорз, ещё кто-нибудь. Главное, чтобы была преемственность. Если кто-то и погибнет, другие сохранят память…

Тут вернулся Кип.

– Ты знаешь, – сказал он. – Это за тобой.

– За мной?!

– Да, Слямзейтор пришёл.

– А что ему надо?

Кип молча пожал плечами.

– Говорит, что-то по поводу давешней встречи с директором.

– Вот клизма! – пробормотал я с досадой. – Вечно он мне, когда не надо, попадается!

– Может, не пойдёшь? Что-то мне не спокойно как-то.

Я на мгновение задумался.

– Да нет. Может, и впрямь что-то срочное. Я быстро. Узнаю, что к чему, и назад.

– Ладно, жду.

Я вышел за дверь.

Слямзейтор стоял у забора. При виде меня лицо у него озарилось улыбкой.

– А, Корд, очень рад тебя видеть!

– Чего надо?

– Да дело тут одно. Важное очень. Подойди, пожалуйста, поближе.

– Зачем?

– Да ты что, боишься меня?

– Вот ещё!

Я подошёл. Последнее, что я увидел, был ствол направленного на меня пистолета…

ЭПИЛОГ

Каждая жилка, каждая клетка пели во мне, когда я выходил из кокона биогенератора. Что ни говори, а жизнь всё-таки прекрасная штука. Какое неисчислимое количество перспектив открывает она перед каждым из нас. А самое главное – это служение. Ближнему, обществу. Что может быть этого прекрасней? Так и хочется начать прямо сейчас.