Кадар

– Не в курсе? Чего – не в курсе?

– Спать надо меньше. В общем, сегодня спозаранку люди с Чарта пришли, предложили объединиться. Пригнали всю свою технику, биогенератор, биомассу – двести тонн. У них, оказывается, тоже вчера была заварушка. От города почти ничего не осталось. М-да. Но теперь, похоже, лесу конец, верно?

И он снова как-то испытующе на меня посмотрел.

– Верно, – согласился я. – Вместе мы сила.

Дорз заторопился.

– Ладно, – сказал он. – У меня тут ещё дела, так что я пошёл. А ты слишком долго не затягивай. Я имею в виду визит к директору. Он, ты знаешь, не любит, когда его заставляют ждать.

– Хорошо, – сказал я и снова стал разглядывать чёрную равнину внизу. – Значит, говоришь, с Чарта люди пришли. Вот уж так новость.

Дорз ушёл.

Я же ещё какое-то время любовался работой боевиков, размышляя о перспективах дальнейшей борьбы, – похоже, лесу действительно скоро конец, потом зашагал к административному корпусу.

Кабинет Шлепень-Шлеменя был, пожалуй, единственным в городе помещением, имевшим более-менее обжитой вид. Всё-таки начальство как-никак. Два высоких окна справа полускрывали тёмно-зелёного бархата шторы, словно бы стекавшие из-под потолка на пол. У стены напротив стоял коричневый кожаный диван. Над этим диваном висела картина – тяжёлая, в золочёной раме. Странный сюжет был изображён на ней. Ну, лес, зелёным ковром покрывавший равнину, – это понятно, а вот что за машина такая располагалась над ним? Единственное, что я мог сказать про неё, это то, что была она явно летательная. И это всё. Никогда я подобных машин не то что не видел, но даже и слышать о них не слышал. А ведь я всё-таки технический инженер. Мне по роду моих занятий полагается быть в курсе. А вот поди ж ты. Не менее странной мне казалась и располагавшаяся внизу надпись: "Экспедиция Егора Шлемова покоряет Кадар. Автор – И.С. Лезоринс". Кто такие эти Шлемов, Лезоринс и Кадар, я также не имел представления.

Пол устилал стёртый чуть ли не до дыр ковёр. В углу справа стоял чёрный эбонитовый куб с широким раструбом-горловиной вверху и точно таким же раструбом-горловиной внизу. Это был малый синтезатор для всяких там мелочей – незаменимая в наших условиях вещь. Ещё один куб, поменьше, стоял там же, и я вдруг с удивлением признал в нём тот самый оранжевый аккумулятор, который не далее как вчера притащил из леса. Вот так-так! Ай да директор! Когда же это он успел сработать-то?! А я, простая душа, этот аккумулятор на какой-нибудь вездеход предполагал пристроить. Что ж, ладно.

У дальней стены располагался огромный, словно крепость, письменный стол. Похожие на оборонительные фашины штабеля многочисленных папок, ощетинившиеся, словно бастионы, карандашами и ручками пластмассовые стаканчики. Над всем этим – висящая в мягком полумраке шафрановая лысина генерала- хозяина.

Когда я вошёл, лысина приподнялась и на меня глянули тусклые отсутствующие глаза.

– Доброе утро, – пробормотал я несмело. – Смерть лесу.

Взгляд у Шлепень-Шлеменя стал более осмысленным.

– А, Корд, – произнёс он низким глуховатым голосом. – Проходи, дорогой, присаживайся.

– Спасибо.

Я осторожно присел на краешек стула.

– Ну, что скажешь?

– Нож вот потерял, – вздохнул я.

– Нож! – фыркнул Шлепень-Шлемень. – А вместе с ножом и вездеход впридачу, да?

Я вздохнул снова.

– Ладно, – сказал Шлепень-Шлемень после паузы. – Давай, что там у тебя.

Я протянул ему через стол подобранный по дороге кусок полуобгоревшей древесины. Директор взял его, потом встал и подошёл к синтезатору. Не желая упускать лишнюю возможность понаблюдать за работой диковинной машины, я зашагал следом.

Роста директор был невысокого, зато фигуру имел широкую, кряжистую. Свисавшие чуть ли не до колен руки увенчивались огромными пудовыми кулаками. И мне, и всем прочим жителям города эти кулаки внушали невольное уважение. Такими разве что сваи забивать. И откуда это только пошло, на директора, занимавшегося исключительно бумажными делами, столько биомассы изводить? Впрочем, как и я, он всё-таки специалист, нужная для города единица. Вполне возможно, что интеллект и физический облик друг от друга неотделимы. Стоит ущемить одно, как сейчас же изменится и другое. И далеко не факт, что в лучшую сторону. М-да.

Шлепень-Шлемень набрал на пульте нужную комбинацию, сунул в верхний раструб кусок древесины, и синтезатор загудел. Секунд через пять, впрочем, он замолчал, а из другого раструба, внизу, выскользнул и упал на пол свежеиспечённый нож. Я сейчас же его подхватил. Нож был чуть тёплый.

– Учу вас, учу, – проворчал Шлепень-Шлемень, усаживаясь обратно за стол. – И никакого толку. Как об стенку горох. Ну как ещё мне вас убеждать, что технику надо беречь? Ведь когда утрачивается что-то крупное, то это уже навсегда. Понимаешь – навсегда?

Я виновато кивнул.

– Эта пукалка, – сказал Шлепень-Шлемень, ткнув пальцем в сторону синтезатора, – только мелочь вроде твоего ножа сотворить может. Вездеход ей не по зубам. – Директор на несколько секунд задумался. – Ладно, рассказывай, что было вчера.

Я принялся рассказывать. Всё время повествования лицо у Шлепень-Шлеменя сохраняло непроницаемое выражение. Только когда я дошёл до описания зелёной равнины, он вроде бы как слегка оживился. Глаза его с интересом уставились на меня, но вслух он не сказал ничего. Наконец я закончил.

Некоторое время мы молчали.

– И что ты обо всём этом думаешь? – спросил он потом.

Я пожал плечами.

– Ну, трудно сказать… Лес, он всякое… горазд…

– Чушь! – перебил он меня с презрением. – И ты это сам понимаешь.

Не зная, что сказать, я промолчал.

– Это был не лес, – объявил директор чуть погодя. – Это был Океан. Ты, наверное, и слыхом не слыхивал про такое. – Он усмехнулся. – Так вот, объясняю. Издревле человечеству были известны три великие силы: Небо, Лес и Океан. Улавливаешь?

Я пожал плечами снова.

– Небу мы поклоняемся, – продолжал директор. – С Лесом воюем. Океан же сохраняет по отношению к нам нейтралитет. Что же до изображения Цугенгшталя, которое ты якобы видел над горизонтом, то это галлюцинация. Улавливаешь?

Я вспомнил висевшее над горизонтом изображение Цугенгшталя, его манящий гипнотический взгляд, и подумал, уж на что на что, а на галлюцинацию оно, пожалуй, походило меньше всего. Вслух, впрочем, я свои сомнения высказывать не стал, молча только кивнул.

– Небу мы поклоняемся потому, – объяснял Шлепень-Шлемень, – что именно оттуда пришли наши предки и именно туда мы когда-нибудь ещё вернёмся. С Лесом же мы воевали всегда, воюем сейчас и будем воевать и впредь, пока не истребим его на корню. Что же до Океана… Хм. Пока что он действительно сохранял нейтралитет. – Тут глаза директора как-то недобро блеснули. – Но если придётся – что ж, повоюем и с ним…

Шлепень-Шлемень говорил что-то ещё, но я его уже не слушал. Я даже не смотрел уже на него. Я смотрел на стену за его спиной, которую вдруг стала покрывать какая-то странная жёлтая мгла. Сама стена, стремительно теряя очертания, вздувалась бугром, вздувалась, словно бы накатываясь на директора сзади, толкая жёлтую мглу перед собой. Я вытаращился на это диво, не в силах произнести ни звука. Шлепень-Шлемень же, увлечённый собственным монологом, вообще не замечал ничего. Вот жёлтая мгла коснулась его, и он стал меняться прямо на глазах. Его голова вдруг вытянулась на полметра, словно бы отражённая в кривом зеркале, нижняя челюсть со стуком упала на стол, он захрипел, попробовал встать, но не смог, лишь с шумом разбросал вокруг пластмассовые стаканчики. Потом он рухнул на стол, сливаясь с ним в единое целое, в какую-то бурую неопределённую массу, которая всё вспучивалась и пузырилась, словно бы кто-то увязший в ней пытался выбраться наружу.

Нестерпимым жаром и вонью дохнуло на меня.

Тут только я сообразил, что на меня надвигается Циклон, имя которому – смерть, ибо ещё никому, кто оказывался от него в такой близости, не удавалось спастись.