Страница 35 из 67
В темноте он нашел ощупью "ту вещь", ее пасть. Он тихонько коснулся ее, и она тихонько, ласково отозвалась. Он вздрогнул и замер. Потом стал ощупывать ее всю, пробежал кончиками пальцев по гладким бокам, погладил изогнутые ноги, попробовал определить ее форму и величину, место, которое она занимает в сплошной непроглядной ночи. Вещь эта была холодная, твердая и ни на что другое в окружавшем его черном мире не похожая. Он снова сунул пальцы ей в пасть и прошелся ими из одного конца в другой - оттуда раздался густой рокот. Почему-то он понимал, что нажимать надо пальцами, а не кулаками или ногами. Повинуясь чутью, он постигал этот предмет, не имеющий ничего общего с живой природой, и сливался с ним, как будто зная; что благодаря этому инструменту он станет человеком, прославится. Перепробовав все звуки, он начал подбирать отрывки из пьес, которые разучивала мисс Нелли, они уже принадлежали ему, уже засели в его жалкой, вытянутой головенке, настойчивые, как инстинкты животных.
Открылась дверь; мисс Нелли и ее учитель застыли на пороге, но слепой Самсон, такой чуткий к присутствию посторонних, даже не заметил их. Он подбирал мелодию, которая сама ждала его на этих больших и маленьких клавишах. Когда он на секунду запнулся, потому что звук показался ему неверным и он хотел найти другой, мисс Нелли тихонько его окликнула. В ужасе он круто повернулся, метнулся вперед в темноту, ударился головой об оконную раму и с отчаянным воплем, обливаясь кровью, упал на пол. С ним случилось то, что его мать называла "падучей". Позвали врача, и тот дал ему опиум.
Когда Самсон очнулся, молодая хозяйка снова подвела его к роялю. С ним пробовали заниматься разные учителя. Они находили у него абсолютный слух и удивительную память. Совсем маленьким он мог на свой лад повторить любую услышанную им мелодию. Пусть он брал не те ноты, основной мотив никогда не ускользал от него, и он передавал его по-своему - необычно и не так, как полагалось. Он приводил своих учителей в отчаяние. Д'Арно не в состоянии был учиться, как другие, его игра не поддавалась шлифовке. Так он навсегда и остался негритянским самородком, играющим варварски, но несравненно. С точки зрения фортепианной техники, он и впрямь играл прескверно, но зато это была подлинная музыка, пронизанная безупречным чувством ритма; развитое у него сильнее остальных чувств, оно обуревало его погруженную во тьму душу и ни на секунду не давало покоя телу. Слушая и наблюдая д'Арно, вы видели негра, наслаждающегося так, как умеют наслаждаться только негры. Казалось, все радостные ощущения, доступные созданиям из плоти и крови, разбросаны по этим черно-белым клавишам, и он, смакуя, вбирает их своими желтыми пальцами.
В самый разгар бравурного вальса д'Арно вдруг перешел на тихую медленную мелодию и, обернувшись к одному из стоявших сзади, прошептал:
- Там кто-то танцует. - Он мотнул круглой головой в сторону столовой. Верно, девушки: слышно, что ножки маленькие.
Энсон Киркпатрик забрался на стул и заглянул в окно над дверью. Спрыгнув, он распахнул двери и выскочил в столовую. Там кружились в вальсе Тина с Леной и Антония с Марией Дусак. Они тотчас отскочили друг от друга и со смехом бросились на кухню.
Киркпатрик поймал Тину за локоть:
- В чем дело, девушки? Что же это вы танцуете одни, когда рядом полно умирающих от скуки мужчин? Ну-ка, Тина, представь меня своим подружкам.
Девушки, все еще смеясь, пытались удрать. Тина казалась встревоженной:
- Миссис Гарднер это не понравится, - возражала она. - Знаете, как она рассердится, если вы будете тут танцевать с нами?
- Миссис Гарднер в Омахе, детка. Вас, кажется, зовут Лена, да? А вы Тони и Мария? Ну что, угадал?
О'Рэйли и другие гости уже ставили стулья на столы. Джонни Гарднер выскочил из кабинета.
- Тише, тише! - умолял он. - Разбудите кухарку, тогда я пропал. Музыки она не слышит, но стоит передвинуть что-нибудь в столовой, она уже тут как тут.
- Чего ты волнуешься, Джонни? Уволишь кухарку и пошлешь Молли телеграмму, пусть везет другую. Успокойся, все будет шито-крыто.
Джонни качал головой.
- Нет, вы не знаете, - доверительно сказал он. - Стоит мне здесь, в Черном Ястребе, выпить лишнего, Молли это учует даже в Омахе!
Гости смеялись и хлопали его по плечу:
- Ничего, с Молли мы сами все уладим. Не вешай нос, Джонни.
Молли - это была, разумеется, сама миссис Гарднер. "Молли Боун" - было выведено большими синими буквами на блестящих белых боках гостиничной тележки, "Молли" - было выгравировано на кольце Джонни, на крышке его часов и на сердце, несомненно, тоже. Он был любящим мужем и считал свою жену удивительной женщиной; он твердо знал: не будь ее, сидеть бы ему всю жизнь простым служащим в чьей-нибудь гостинице.
По сигналу Киркпатрика д'Арно распростерся над клавишами и заиграл какой-то веселый танец; его короткие шерстистые волосы взмокли от пота, поднятое кверху лицо лоснилось. Этакий сияющий африканский бог радости хмельная горячая кровь пульсировала в его жилах. Чуть только пары останавливались перевести дух или поменяться партнерами, как он тихо гудел:
- Кто там сзади ленится? Бьюсь об заклад, кто-нибудь из городских джентльменов. Ну-ка, девушки, покажите ему, что значит - пол горит под ногами!
Антония сначала, как видно, струхнула и через плечо О'Рэйли вопросительно поглядывала на Лену и Тину. У худенькой аккуратной Тины Содерболл были прелестные ножки со стройными щиколотками, и платья она носила очень короткие. Тина никогда за словом в карман не лезла и держалась непринужденней, чем другие девушки. У Марии Дусак широкое смуглое лицо было слегка тронуто оспой, но это ее ничуть не портило. Густые каштановые волосы Марии вились кольцами над низким гладким лбом, а решительные темные глаза смотрели на мир спокойно и бесстрашно. Она казалась смелой, ловкой, не слишком щепетильной, что, впрочем, соответствовало действительности. Все четверо были хороши собой: яркий румянец играл у них на щеках - недаром они выросли в прерии, а глаза сияли тем блеском, который - увы, не метафорически - принято называть "блеском молодости".