Страница 40 из 45
- Будем надеяться, что он в безопасности.
Местность менялась. Она стала более неровной, но и растительности было побольше. Здесь прошел дождь, пустынный ливень, который заливает небольшое пространство, а затем исчезает, словно его не было вовсе. Этот дождь оставил воду на дне сухих русел и в выемках на вершинах скал, он наполнил естественные резервуары, поэтому воды напоить лошадей нам хватит.
Глаза как будто засыпало песком, они болели, когда я поворачивался, чтобы осмотреть местность. Пальцы закостенели, я сжимал и разжимал кулаки, чтобы вернуть им гибкость. Во рту пересохло так, что когда я попил, через несколько минут опять не чувствовал влагу.
Неожиданно снова навалилась усталость. Давали о себе знать все те дни, когда мы осторожно пробирались вперед, убегали, сражались и беспокоились.
Лошади, выбившись из сил, утомленно шли вперед. Несколько раз ловил себя на том, что засыпаю в седле, и каждый раз, вздрагивая, с испугом просыпался и оглядывался. Я был почти в отчаянии. Испанец мертв... Тампико Рокка мертв... А где Джон Джей?
Скоро стемнеет, и если мы рассчитывали добраться до границы, нам надо остановиться передохнуть. Мы-то могли еще идти вперед, но не лошади, а без них нам не выжить.
- Думаете, за нами есть погоня? - спросила Дорсет.
- Не знаю, - ответил я и больше не произнес ни слова.
Солнце скрылось, и в складках холмов стали собираться тени. В вечерней тишине переговаривались куропатки, ветер шелестел пожухлыми листьями пересохших от жары кустов, с мягким стуком падали в песок копыта лошадей.
На скалах на мгновение показался и исчез одинокий койот, оставив столь же мало следов, как и апачи. Начали появляться звезды - одна, очень яркая, не мигая висела над горизонтом. Время от времени я посматривал на нее и наконец сказал:
- Это огонь. Может быть костер.
Дорсет повернула голову.
- Это не индейский костер, - сказала она.
Мы натянули поводья, я встал в стременах.
- Возможно, Хэддены.
Она взглянула на меня.
- После того, как вы с ними покончили? А что не досталось вам, доделали апачи. Вы уложили двух, это точно, может быть трех.
Может оно и так. Не считал и никогда не делал зарубки на рукоятке револьвера - удел зеленых юнцов.
- Ну что, попробуем? - сказал я. - Огонь ближе, чем граница. К тому же граница для апачей ничего не значит, кроме того, что к югу от нее армия их не преследует.
- Можно разведать - отозвалась Дорсет. Она тронула лошадь и направилась к костру.
Желтое небо поблекло и стало серым, а потом темно-вельветовым. Еще на расстоянии я обратил внимание, что это армейский лагерь - три больших костра были расположены в линию. Какое-нибудь кавалерийское подразделение человек в сорок. Мы осадили лошадей, и я окрикнул солдат.
- Эй, в лагере! Можно подъехать? Со мной женщина и ребенок.
Тишина...
Она длилась долго - наверное кто-то пытался разглядеть нас в бинокль, хотя было довольно темно.
- Ладно, - раздался ответ, - подъезжайте. Только осторожно.
Я узнал голос. Это был капитан Льюистон. Рядом с ним стоял лейтенант Джек Дэвис.
Льюистон перевел взгляд с меня на Дорсет Бинни и коснулся полей шляпы.
- Как дела, мэм? Мы за вас волновались.
- Со мной все нормально. Благодаря мистеру Сакетту.
- Вы не встретили других детей, капитан? - спросил я. - Гарри Брука и детишек Крида?
- Они здесь, в безопасности. Поэтому-то мы вас ждали.
Мы ввели лошадей в лагерь и спешились. Ощутив под ногами твердую землю, я пошатнулся, и Льюистон меня поддержал.
- Знаете, приятель, вам лучше сесть.
- Надо позаботиться о лошадях, капитан. Вы займитесь леди и ребенком, а я...
- Нет. - Неожиданно строго прозвучал голос Льюистона. - Капрал, возьмите коня этого человека и проследите, чтобы за ним позаботились, как о моем. О другом тоже. - Он повернулся ко мне. - Жаль, но должен сообщить вам, Сакетт, что вы арестованы.
Я непонимающе уставился на него.
- За то, что я перешел границу? Капитан, Лаура Сакетт сказала, что апачи похитили ее сына.
- У нее нет сына! - бесцеремонно встрял Дэвис. - Вы нагло...
- Лейтенант! - резко оборвал его Льюистон.
Дэвис покраснел.
- Вот что я вам скажу, капитан: этот человек...
- Молчать! Лейтенант Дэвис, проверьте посты. Все, что мистеру Сакетту нужно узнать, он узнает от меня.
Дэвис повернулся кругом и гордо удалился.
- Простите его, Сакетт. Он молод и, боюсь, увлечен Лаурой Сакетт. Он очень гордый молодой человек и считает, что должен защитить ее честь.
- Пусть защищает, капитан, но держите его подальше от меня. Он новичок в наших краях, и я не стал бы в него стрелять, однако если бы он произнес, что хотел, то недосчитался бы нескольких зубов.
- Никаких драк. Вы, кажется, забыли, Сакетт, что находитесь под арестом.
Не ответив, я отошел к костру и сел. Рядом лежали мои седельные сумки. Я покопался, вынул кружку и налил себе кофе.
- Ладно, капитан, - сказал я, - выкладывайте. За что меня арестовали?
- За убийство. За убийство Билли Хиггинса.
- Хиггинса?
- Мы нашли его труп на дороге в Юму. Его застрелили в голову.
- Между прочим, его ранили апачи, потом стали закидывать горящими щепками.
- Но вы убили его.
- Да, убил.
Вокруг костра собрались люди, и я, не опуская ничего, рассказал Льюистону все, что случилось в тот день. Кое-что он уже знал из нашего разговора в "Мухобойке", когда он предупредил меня о Катенни.
- Он умолял прикончить его. На его месте я бы тоже мечтал о смерти.
- Возможно. - Льюистон не отводил от меня жесткого взгляда. - Сакетт, разве неправда, что в течение многих лет ваша семья вела кровную вражду с семьей Хиггинсов? Что вы охотились друг за другом и убивали без предупреждения?
- Когда это было... - протянул я. - Во всяком случае, я не был дома с того дня, как началась война. Что же касается Хиггинса, я об этом даже не думал. Да и думать давным давно причин не было.
- Тем не менее, Билли Хиггинс убит вашей пулей. Должен предупредить вас, Сакетт, что эта история является достоянием гласности и в Тусоне ею недовольны. В городе у Хиггинса были друзья.
- Я же говорю...
- Скажете не мне, а судье.
Он отошел, а я остался сидеть у костра, уставившись в огонь. Я прошел много дорог и участвовал во многих сражениях. Дрался с апачами и Хэдденами, и вот арестован за преступление, которое по сути не было преступлением, но за которое меня могли повесить.