Стиляги

«Интернационализм рождается там, где расцветает национальное искусство. Забыть эту истину означает… потерять своё лицо, стать безродным космополитом».

Начиная с этого времени и практически до начала хрущевской «оттепели» все западное искусство, не вписывающееся в каноны «социалистического реализма», объявлялось вражеским.

28 января 1949 г. в «Правде» вышла редакционная статья под названием «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». В ней ряд критиков были названы «последышами буржуазного эстетства», которые «утратили свою ответственность перед народом; являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма; они мешают развитию советской литературы, тормозят ее движение вперед. Им чуждо чувство национальной советской гордости». Главное обвинение против них – в том, что они «пытаются дискредитировать передовые явления нашей литературы и искусства, яростно обрушиваясь именно на патриотические, политически целеустремленные произведения под предлогом их якобы художественного несовершенства». Критиков обвиняли и в борьбе «против стремления изобразить цельный, всепобеждающий характер советского человека».

Тогда же ЦК КПСС рекомендовал редакторам газет обратить «особое внимание» на установочную статью. Те мгновенно откликнулись, и началась волна аналогичных публикаций. Следовали обвинения в создании «литературного подполья», имеющего «организационные связи», в «идеологических диверсиях», в ненависти к советскому народу и в оскорбительном отношении к русскому человеку. Литературно-художественная «общественность» Москвы и Ленинграда проводила собрания, на которых «обсуждалась» статья, осуждались «разоблаченные» в ней «космополиты», причем список последних расширялся.

Вот несколько названий статей, разоблачающих «космополитов» в разных сферах литературы, искусства и общественной жизни: «Против космополитизма и формализма в поэзии» (Н. Грибачев, 16 февраля, «Правда») «Безродные космополиты в ГИТИСе» («Вечерняя Москва», 18 февраля), «Буржуазные космополиты в музыкальной критике» (Т. Хренников, «Культура и жизнь», 20 февраля), «До конца разоблачить космополитов-антипатриотов» (на собрании московских драматургов и критиков) («Правда», 26 и 27 февраля), «Разгромить буржуазный космополитизм в киноискусстве» (И. Большаков, «Правда», 3 марта) и т. д. А через месяц с небольшим в «Крокодиле» появился первый фельетон, «разоблачающий» стиляг.

Советское пуританство

В такой внешней и внутренней политической обстановке появились первые стиляги. Но кроме этого стоит обратить внимание еще и на бытовую ситуацию. Советское общество конца сороковых – начала пятидесятых было достаточно пуританским, в отношениях между полами никакой «свободы» не приветствовалось, а та модель отношений, которую пытались сформировать, соответствовала, разве что, девятнадцатому веку. Максимум того, что «разрешалось» парню и девушке, это пройтись под руку. Естественно, все это было чистым ханжеством: «внебрачных половых связей» хватало, но общество притворялось, что их нет, прикрываясь абракадаброй вроде «семья – ячейка социалистического общества».

Советские школы были раздельными – отдельно мужские, отдельно женские (продолжалось это до 1954/1955 учебного года). «Вечера дружбы», организованные для того, чтобы хоть как-то научить учеников раздельных школ общению с противоположным полом, были скучной формальностью из-за стремления учителей и школьного начальства все контролировать. Музыкант Алексей Козлов в своих воспоминаниях назвал их «странной смесью концлагеря с первым балом Наташи Ростовой». Естественно, контролировались и танцы: обычные бальные танцевать было можно, а вот фокстрот или танго «не рекомендовались». И если уж соответствующую мелодию ставили, то все попытки делать «сомнительные» движения – тогда это назвалось «танцевать стилем» категорически пресекались.

Большинство молодых людей такое положение вполне устраивало: одеваться в то, что предлагают магазины, слушать музыку, которую «разрешается», ходить на комсомольские собрания и ждать, когда в стране наступит коммунизм. На то оно и большинство. Зато самым «продвинутым» парням и девушкам конца сороковых – начала пятидесятых все это опостылело, и они стремились к «свободе». Стиляжный образ жизни такую свободу обещал.

Они были первыми

Первыми стилягами в конце сороковых годов были, в основном, дети из «хороших» семей, «золотая молодежь»: их родители были высокопоставленными военными, коммунистическими функционерами, профессорами, дипломатами, а сами они учились в лучших вузах страны. Благодаря своему привилегированному положению они имели доступ к западной одежде, журналам и пластинкам. Живя с родителями в отдельных квартирах – когда больше половины населения Москвы ютились в коммуналках и бараках – они могли себе позволить устраивать вечеринки с алкоголем, танцами под патефон и «чувихами». У кого-то был доступ и к родительскому автомобилю – тоже большая редкость по тем временам. Наверняка они понимали фальшь коммунистической системы, но интересовала их прежде всего не политика, а развлечения и «западный» стиль жизни, к которому они стремились.

Но постепенно социальный состав стиляг становился гораздо более пестрым и далеко выходил за пределы категории «золотой молодежи». Например, Валентин Тихоненко, один из самых известных ленинградских стиляг и герой нескольких фельетонов, был сыном репрессированного рабочего, во время войны подростком подорвался на мине и потерял руку, что не мешало ему потом лихо гонять по питерским улицам на мотоцикле и модно, даже крикливо одеваться.

В начале пятидесятых стиляги были во всех крупных – и не только крупных – городах Советского Союза. Стиляжничество было чем-то новым, модным, интересным – в отличие от советской пропаганды, которая только обещала «светлое коммунистическое завтра», но ничего конкретного не давала. Даже те молодые ребята, кто не слушали джаз и не были «западниками», старались подражать моде стиляг – тоже носили узкие брюки и мешковатые пиджаки.

Валерий Сафонов:

[Поначалу стиляги] – это были дети благополучных родителей. Из фельетона в «Крокодиле» (имеется в виду «Папина «Победа», см. раздел «Герои карикатур и фельетонов» – В. К.) следует: дескать, плохо воспитали сына, сын бездельник, тунеядец. Может, оно и было такое. Но я к этой категории не относился. У меня отец погиб на фронте, мама одна, работала. И я работал – как закончил школу, сразу начал работать и потом поступил в институт и тоже подрабатывали мы – грузчиками, например. Обязательно, без этого просто было невозможно, стипендии не хватало. А таких лоботрясов было много – детей состоятельных родителей. Но я с ними компанию не водил, это был другой мир немножко. Элита такая тогдашняя.

Валерий Попов:

После войны была бедность, хулиганье, драки. Дрались дом на дом. Почему-то надо было обязательно драться с соседним домом. В кровь. Такая вот вольница всегда была. Стиляжничество – это, видимо, продолжение шпаны Лиговской. Еще моховая была шпана – с улицы Моховой. Сейчас это такая элегантная улица, а тогда была шпанская. Моховые с Лиговкой дрались. Были такие улицы, куда просто не пойди. Стиляги не из пустого места появились, всегда были люди, которые против власти. Российская ментальность. Потом еще была колоссальная пьянка инвалидов. В Питере, когда я приехал в сорок шестом году, огромное количество было пивных, и там огромное количество было безногих всяких, заглянешь – это ад просто. Накурено, мат, валяются какие-то люди обоссаные, орут, и туда никакая милиция не ходила. Потому что люди с войны пришли, изувеченные. А потом их раз – и вывезли всех на Валаам и дальше. И стало более или менее чисто. Зато стиляги появились. Всегда какая-нибудь «гадость» да появится в России. Идеология не может удержать нашу буйную натуру.