Страница 107 из 122
Обдумав все, Лера решила пойти и ровно в десять была возле «Националя». Подкатывали и отъезжали автомобили с иностранными номерами, из всех стран, всяческих марок, слышалась речь на разных языках. Пестрые дамы – в брюках и брючках, в шортах, в темных очках. Солидные мужчины в дорожных куртках. Они смеялись, болтали, что-то обсуждали. Спады среди них не было. Он явился только в пятнадцать минут одиннадцатого.
– Опоздал,– сказал он сухо.– Прошу прощения. Ну что, пойдем ко мне в номер?
– Чтобы ты потом написал куда-нибудь, что некая Васильева бегает по номерам гостиницы «Националь» в поисках легкого заработка? Спасибо. Если у тебя действительно есть какой-то разговор, пойдем вон туда, в сад, через площадь.
В саду они нашли свободную скамейку.
– Вот что,– заговорил Спада.– У меня, я уже сказал, очень мало времени. Я звонил так рано, чтобы не терять его напрасно и непременно застать тебя дома. Фирма прислала меня с образцами продукции – всего на несколько дней. За это время надо решить, как быть с Бартоломео.
– Ты ведь решил, ты написал мне об этом: он остается на память мне.
– Я написал в раздражении. Я должен его забрать.
– Что ж, попробуй. У нас не Италия. С полицией по такому делу не придешь, судей не подкупишь, гангстеров не наймешь. Действуйте, синьор Спада, действуйте, в добрый час. Это все?
– Нет, это не все! – Спада вскочил. У него вообще никаких дел к Лере не было, и ребенок ему был не нужен. Правдой в его словах было только то, что он приехал пo делам фирмы, в сущности, как посыльный. Остальное он выдумал, чтобы только потрепать нервы Лере. – Не все, не все! – восклицал он, не зная, что же сказать еще. Его бесило спокойствие Леры бесило то, что теперь она была неуязвима. Это там, у себя в Турине, он мог издеваться над нею сколько ему было угодно. Здесь она была у себя, ее от него защищал закон ее страны. Ничего не мог он сделать с этой женщиной в этой стране, хотя эта женщина все еще оставалась по документам его законной женой.
Он метался возле скамьи, Лера смотрела на него с усмешкой.
– Что, – сказала она, – не приходит ли тебе на память ваша итальянская кинокартина о разводе по-итальянски, не припоминаешь ли ты того итальянского мужа, который в мечтах видел, как он варит мыло из своей жены? Ах, золотая мечта! Да? – Лера встала. – Учти, – сказала она, – что больше я на твои звонки не отвечу, больше мы не встретимся. Если тебе еще что-то надо, – говори. Нет? Тогда будьте здоровы, синьор Спада! Успехов вам в продвижении по службе!
Как он ни бесился, она ушла, на его глазах спустилась по ступеням в подземный переход и там исчезла.
– Будь ты проклята! – сказал он вслух с такой злобой, что на него оглянулись.– «Будь ты проклята со всей своей страной вместе!» – добавил он уже про себя.
В Москве у Спады были приятели. Днем он делал дела фирмы в соответствующих советских организациях, вечерами таскался к ним, к приятелям, с которыми окончил университет. Один из них состоял в штате какого-то журнала, другой писал в газеты статьи по театру, третий был связан с кино. Собственно, под их воздействием еще тогда, когда учился, он, выбравший себе профессией юриспруденцию, приобщился к делам литературы и искусства.
– Что нового? – интересовался он теперь. – Чем живет литературная Москва?
Сплетен было сколько угодно, хоть отбавляй. За бутылками принесенных Спадой дешевых вермутов «Чинзано» и «Кампари» представители литературного, как в старину называли «демимонда», или «полусвета», наперебой рассказывали ему анекдоты о том, о другом, о третьем; так или иначе были помянуты и художник Свешников, и поэт Богородицкий, и ретроград Булатов, который… и так далее. За это время, пока Спады не было в Москве, кого-то где-то обсуждали, кого-то прорабатывали, кого-то разделали под орех в газете, в журнале. В этой мутной словесной воде он плавал, как болотный линь, упиваясь слухами, кухонными рассказами, и так и этак разваливался на тинистом дне жизни, какой жили его здешние единомышленники-обыватели. В этой тине было привольно, вольготно. Благодать!
– Только бы мне прихватить кое-что с собой! – время от времени повторял он. – Вот эта ненапечатанная статейка есть где-нибудь? А это коллективное письмо? А эту беседу кто-нибудь записал?
– Есть, есть,– говорили ему.– Чего не найдем у себя, у Жанночки получим. Ты Жанну-то Матвеевну не забыл? То-то! Прихватишь своего «Чинзано», и все тебе будет сделано. Ты молодец, Бенито, мы читали твои статьи, твои письма в газеты, заметки. Не только Жанночка, многие теперь насобачились переводить. Здорово пишешь! Как ты Булатова оттаскал за его очерки – одно удовольствие читать.
– Только поспешил, – сказал, второй приятель. – В последнем куске он успел тебе подножку подставить. Не спеши так никогда. Имей выдержку.
– Темперамент! – сказал третий, – Тоже бушевали – итальянец!
Срок пребывания Спады в Москве действительно был мал. Не откладывая дела, его повели к Жанне Матвеевне за стенограммами, записями, письмами и всем тем прочим товаром, каким она славилась.
На стол была выставлена большая бутыль «Чинзано». Жанна Матвеевна при виде ее заболтала по-итальянски.
– Ох, давно, мой дорогой Спада, не приходилось мне говорить на вашем божественном языке! Весь мир сейчас помешался на английском. И ваши и наши. А я его недолюбливаю. Неблагозвучен и, по моим понятиям, примитивен. Он хорош для дикарей. Шестьсот слов выучил и можешь болтать. Культурному человеку нужен более тонкий язык, более развитый. Ваш язык, повторяю, божествен. А это что? «Чинзано»? Изумительно. Прелестный напиток. А до чего пробка хороша! Повернул – и открыто. Об наши капсюли из кровельного железа на коньяке и на водке я только ногти ломаю, а все равно открыть никогда не могу. За ваше здоровье, милый Спада!
Совершенно неожиданно для Спады в берлоге Жанночки появился еще один посетитель, точнее, посетительница, с голубыми, встревожившимися при виде чужих ей людей, холодными глазами.
– Ничего, ничего,– сказала Жанна Матвеевна. – Знакомьтесь. Здесь все только свои, только свои. Мисс Порция, это наш большой итальянский друг – Бенито Спада. А это, синьор Спада, мисс Порция Браун!
– Бенито Спада?! – переспросила пришедшая.
– Порция Браун?! – одновременно и таким же тоном воскликнул он.
Они пожали друг другу руки. Они слышали друг о друге, они знают друг друга, она читала его статьи, он читал ее статьи.
– Рад, очень рад! – сказал он.
– И я рада! – ответила она.
Они печатались в изданиях противоположных друг другу. Спада всюду называл себя марксистом, она всю жизнь боролась против марксизма. И вот они рады друг другу. Приятель Спады, приведший его к Жанночке, весело посмеивался, наблюдая за этой трогательной сценкой.
Они разговорились.
– Сейчас я пишу о Маяковском, – рассыпался Спада. – Он совсем не был тем Маяковским, какого из него пытаются делать большевиствующие литературоведы и маяковисты. Как вы там ни толкуйте, а его свидетельство о том, что он наступал «на горло собственной песне», никуда не денешь. Да, воспевал, да, рекламировал. Но все это против его воли, в железных тисках соцреализма и диктатуры пролетариата. Ха-ха-ха! Когда тебе диктуют, не распоешься. Ты подчиняешься диктату.
– Вы только не облегчайте себе задачу, Бенито, – вмешалась Жанночка.– Рассматривая одну сторону чего-либо, не забывайте о другой. А может быть, он считал, что и он участвует в диктатуре, что и он диктует. А не подчиняется. Нет, нет, я не настаиваю. Но надо иметь в виду и обдумать и подобный поворот явления. Иначе вам преподнесут вот такое, когда у вас уже будет готова концепция и ее одностороннее обоснование. И вас собьют с позиции, вы растерялись, вы перечеркнуты. Не спешите, не спешите, никуда не спешите. Не обгоняйте крота истории. Он копает, вы следуйте за ним. Надо прежде всего узнать, разузнать, взвесить все «за» и «против».
Жанночка ворочалась в своем пыльном кресле, тянулась к бутылке «Чинзано», наливала в стаканчик, отпивала и все говорила: