Страница 8 из 9
– Мне очень жаль. Sorry.
– Мне было так больно, что я решила отомстить тебе. Я решила тоже изменить тебе, Леня. Но сделать это так, чтобы ты ни о чем не узнал. Как видишь, я тоже дорожила спокойствием в семье. Так сказать, погодой в доме, моральным климатом.
– Я тебе не верю. Ты врешь, чтобы ложью своей досадить мне.
– Как ты думаешь, с кем я тебе изменила? Ни в жизнь не догадаешься.
– Я не хочу обсуждать эту тему.
– Тему твоих рогов? Да тут и обсуждать нечего. Я тебе изменила только раз в жизни. С твоим лучшим другом, дочь которого ты впоследствии имел счастье полюбить.
– Вот теперь началось кино. И зря ты ждешь немой сцены.
– Зря. Потому что еще не время. Немая сцена будет сейчас.
– Не надо нагнетать, не надо этой дешевой драматургии. Что может быть хуже измены?
– Хуже измены оказалось то, что в результате измены я забеременела.
– И что же?
– И у меня, как тебе хорошо известно, родился второй ребенок, твой сын.
Очевидно, немая сцена все-таки случилась, потому что дальше Валентина Павловна с удовольствием произнесла:
– Мне очень жаль. Sorry.
– Такими вещами не шутят.
– Конечно, не шутят. Это было бы бесчеловечно. Так ведь я и не шучу.
– Это какие-то совсем уж… дьявольские штучки. Я пойду к Ивану и спрошу у него.
– Неужели ты полагаешь, что Ивану известно, что наш ребенок – это его ребенок? Для него это тоже был всего лишь сладкий акт мести. Ведь от его жены я и узнала, что ты мне изменял с ней. А я, само собой, обо всем рассказала ему.
– Кошмар! Как же вы, бабы, умудрились такой кошмар устроить. Выходит, что я воспитывал сына моего друга Ивана, а мой друг Иван получает внука, отцом которого являюсь я? А я-то думаю, почему женщины так обожают мыльные сериалы.
– Главными героями мыльных сериалов, если ты заметил, являются не только брошенные женщины, но и обманутые мужчины.
– Я тебя за всю жизнь ни разу не оскорбил, ни разу не припечатал грубым словом, не так ли?
– Я тебе никогда не давала повода.
– Так вот, Валентина, ты сучка. Полный труп.
– От гоблина слышу. На букву «ж».
– Я надеюсь, у тебя хватило ума не рассказать эту историю нашему сыну, Николаю?
– Наш сын и так достаточно страдает от того, что вытворяет его папаша.
– Какой папаша?
– Горяев Леонид Сергеевич.
– Зато с мамой ему исключительно повезло.
– Я вижу, ты уже не так философски относишься к законам жизни. Ты сердишься, Горяев. Значит, ты не прав. Я желаю и тебе превратиться в труп.
– Не дождешься!
– Дождусь. Труп – это прямое следствие неправильного отношения к законам жизни. Ты же производишь детективы и хорошо знаешь: труп – это следствие роковой ошибки. А ты уже совершил непоправимую ошибку, Горяев.
Злокозненный джин правды витал над руинами разрушенной семьи, которая держалась, оказывается, на крепких сваях святой лжи, покоилась на граните веры в самое лучшее, что только можно предположить в человеке, и дерзко устремлена была в светлое будущее, которое принято проектировать и строить, невзирая на темные и сомнительные стороны природы человека.
Совместима ли правда со счастьем?
Правда в том, что человек, дитя природы, вынужден регулировать свое поведение способами культурными – симпатичными, но малоэффективными. Момент счастья (который слабым людям хочется считать моментом истины) наступает в результате культурного целеполагания и культурного же самоосуществления. Счастье как категория из области культуры может покоиться только на мифах; природа душевно толкает к счастью, но всенепременно сама же и разрушит его с помощью своего парадоксального слуги и господина – товарища разума. Хочешь правды – разрушай счастье. Как жить с такой правдой?
Те-те-те, кажется, меня понесло. Мне на секунду показалось, что я и есть Горяев. Чертовщина какая-то.
Ну, уж дудки, господа, не хотел бы я побывать в его шкуре.
Бр-р-р! Пусть выпутывается сам.
7
Примерно в это же время Алексей Оранж безуспешно пытался втолковать своей жене Виолетте следующее (и тоже в бывшей своей квартире, и тоже на кухне; только кухни у супругов Оранж и Горяевых, если уж до конца говорить правду, были разного цвета и разных моделей. У Горяевых кухня была светлой; у супругов Оранж преобладали бежевые тона… Но стоит ли вспоминать об этом перед лицом таких событий!).
– Виолетта, ангел мой! – сыпал свои покаянные речи Алексей. – Я только раз крутанул хвостом, а ты делаешь из этого целое событие. Нельзя же быть такой… непорочной, как дева Мария! Ну, что ты качаешь головой, что ты молчишь, словно каменный демон! Ты совершаешь тяжкий грех. Просто оскверняешь душу. Да, да, представь себе. Ты лишаешь меня возможности покаяться. Ты делаешь из меня преступника. Ты ввергаешь душу мою в геенну огненную…
– Дело не в твоей измене, – печально качала головой жена. – Дело в том, что ты выгнал из дому Мусю. Ты накликал несчастья. Нам это никогда не простится.
Гладкие волосы Виолетты белесым шрамом разрезает строгий пробор, губы сложены в тонкую нить, под глазами – нежная синева; в глазах пустота и одновременно каменная принципиальность. Убить хочется.
– Виолетта, зайчик мой, ну не будем же мы всерьез обсуждать собачьи проблемы.
– Ты не понимаешь. Ты нарушил заповедное что-то. Мы дали слово Небу, нам помогли, у нас долг неоплатный. Ты… наплевал на святое. Все. Дальше будут только страдания. За все надо платить. Держись от нас подальше – больше я ничего не прошу.
– По-твоему, я шайтан, принявший облик человека?
– Я чувствую, я ощущаю, что ты не можешь принести женщине счастья. На тебе печать проклятия.
– Знаешь, о чем я думаю? Нам не следовало брать собачку в дом. Ты бы и так родила. Даже двойню. И осталась бы при этом нормальной. Как я ненавижу старух и собак!
– Боже мой! Господи, прости его! Пока ты не раскаешься и не получишь прощения – тебе не видать Димитрия. Царица небесная!
Оранж сжал кулаки и обернулся в поисках предмета, которым можно было бы так запустить в стену, отделанную холодным сереньким кафелем, чтобы тренькнуло или брызнуло салютом. На полированной поверхности стола стояла пустая хлебница из плетеной соломки; линолеум смущал сверкающей чистотой. На кухне царил идеальный порядок. Пальцами правой руки Оранж вцепился себе в волосы, в пальцы левой руки впился зубами. Беспомощно плакать теплыми слезами на такой кухне было невозможно.
Неэстетично.
8
Луна хищно светилась немигающим глазом ягуара, который бдительно следовал за Горяевым. В такой вечер тянуло на подвиги, хотелось совершать действия, которые казались если не преступными, то определенно авантюрными. Ничего бы не стоило украсть миллион, влюбиться в королеву; с безумной легкостью Горяев намерен был спросить у друга Ивана Приставкина, не является ли тот, некоторым образом, отцом его, Горяева, кровного сына, гм-гм… Является?
Очень хорошо. Прелестно. Чудно, бесподобно. Вполне по-дружески.
«Каким отцом? О чем речь?! Ты спятил!» То есть не является?
Гм-гм…
Это непредвиденное обстоятельство несколько усложняет дело. Но тоже можно пережить, можно, чего там.
Вперед, вперед!
С другой стороны, предстояло, неизбежно предстояло выяснить, кто является отцом внучки Ивана. Но тут Горяев твердо не собирался путать божий дар с яичницей. Внучка, в смысле дочка, – это плод любви и вполне серьезных намерений. Возраст отца дочки-внучки?
Не станем отвлекаться на мелочи. Смешно. Можем обратиться к мировому опыту в этих деликатных делах. Начнем с сэра Чаплина. Чарльз, бог немого кино, как известно, был старше своей жены, дочери своего друга, на целых тридцать три года, собственно, на всю Христову жизнь. Продолжать? Ах, уже нет?
Дверь открыла роскошная нестареющая Людмила, жена подлого Ивана. Что за свежая кожа! И этот блеск в глазах. Знакомая морщинка десятилетней давности на месте, вот тут, на шее, а других как будто не прибавилось. Щечки слегка поотвисли, губы поувяли, но еще вполне, так сказать, выполняют функцию. Какого замеса бывают женщины! Зной, истинный зной! Ее вид ему напомнил смутно черты той, которая…