Страница 19 из 30
После разговора с Ольцшей Шломс тут же позвонил на конспиративную квартиру и предупредил хозяйку дома о скором прибытии гостей. Потом позвонил в Вену и связался с Иланкой Гайнталь.
— Это ты, Иланка? Здравствуй! Говорит доктор Шломс. Хорошо, что я тебя застал. Ты что делаешь?
— Собираюсь принять ванну. А что?
— Есть дело. Жду тебя завтра в баре. Машину пришлю.
— Все?
— Тебе привет из Берлина…
— Что он говорил?
— Сказал, что недели через две будет в Дрездене… Спокойной ночи!
На другой день Шломс пришел в назначенное место пораньше. Выпил у стойки бара рюмку коньяка. Мимо танцующих пар направился к свободному столику. Заказал еще коньяку и приготовился ждать. Тоскливые мысли обступили его.
«Двадцатого сентября 1943 года тебе следует прибыть в Берлин по важному делу», — вспомнил он телеграмму Ольцши. Слово «следует» Шломс прочитал тогда как «обязан», и старый товарищ как бы предстал перед ним в образе начальника.
— Я нашел тебе неплохое местечко… Сейчас с тобой будет говорить начальник отдела штурмбанфюрер СС доктор Грефе.
Ольцша предупредил, что Грефе — человек суровый и решительный. До присоединения Австрии проживал в Вене и принимал активное участие в подготовке аншлюса. Лично знал начальника Главного управления имперской безопасности и полиции СС обергруппенфюрера Эрнста Кальтенбруннера.
После такого вступления Ольцша повел Шломса к Грефе.
В памяти доктора Шломса всплыл образ Грефе. Это был очень высокий блондин с волнистыми волосами и узким лицом, на вид лет 35–40. Грефе начал с вопроса:
— Вам известно, что в гестапо города Дрездена на вас имеется дело, которое очень легко может привести вас в концлагерь?
Шломс вспомнил, как он тогда перепугался.
Грефе стал листать лежащие перед ним документы. Шломс подозревался в преступных связях с немецкими эмигрантами, с евреями…
— Вы хорошо понимаете, чем это пахнет?
Шломс сказал, что не чувствует за собой никакой вины.
— Тем не менее, я прошу вас подробно рассказать о своих связях с евреями.
— Собственно, рассказывать нечего… В 1935 году я окончил юридический факультет Лейпцигского университета, после чего год проработал на стекольном заводе села Шмельн в качестве помощника коммерческого директора. В 1936 году я возвратился в университет для защиты докторской диссертации. В начале 1938 года вновь приехал в Шмельн. И так как хозяин завода Артур Лазер был выслан в Голландию, а его завод национализирован, я в течение двух лет вел переписку, утрясая возникшие при этом юридические вопросы. В данном случае я выступал в роли юриста…
— Ну, хорошо… Мы вовсе не стремимся во что бы то ни стало вас упечь в концлагерь. Вы также, видимо, не горите желанием отправиться в это пекло. Мы предлагаем вам интересное дело. Согласны ли вы стать управляющим в создаваемом нами институте «Арбайтсгемайншафт Туркестан»?
Шломс торопливо кивнул. Попробовал бы он отказаться!
— Итак, институт будет находиться в Дрездене под вывеской научно-исследовательского. В действительности же там будут готовить кадры для подпольной деятельности на территории Советского Туркестана. Мы предупреждаем вас, необходимо строжайшим образом сохранять тайну во всем, что будет касаться деятельности этого института. Руководителем «АТ» назначен доктор Ольцша.
— У меня нет выбора. Я согласен.
— В таком случае подпишите вот это. — Грефе положил на стол перед Шломсом заранее подготовленную расписку.
После того, как Шломс подписал ее, Грефе добавил:
— А теперь вы поступаете в непосредственное подчинение к доктору Ольцше.
— Немедленно сдавай свои дела в Шварценберге, — сказал Ольцша, когда они вышли из кабинета, — нужно срочно ехать в Дрезден подыскивать помещение для «АТ». Этим вопросом интересуется рейхсфюрер. В Дрездене тебе будет оказано содействие со стороны местного управления СС и гестапо, они в курсе…
— Извини, что заставила тебя ждать… Что случилось?
Шломс с трудом очнулся. У столика стояла Иланка.
— Завтра прибудут три туркестанца… Этих парней надо немного развлечь.
Подливая в чашечку с кофе коньяк, она бесцеремонно потребовала аванс для себя и своих подруг. Деньги, не пересчитывая, сунула небрежно в замшевый парижский кошелек, подаренный ей Ольцшей лет пять тому назад. С тех пор в нем не переводились марки, недостатка в клиентах она не испытывала. И при этом — странная женщина — продолжала любить Рейнера Ольцшу. Время от времени ей звонил Шломс и после каждого звонка они встречались в этом баре, где у них был постоянный столик. Иногда, после изрядной попойки, с головной болью, доктору Шломсу случалось отправляться на работу из постели Иланки Гайнтель. Но такие случаи были редки и ущерба их отношениям не наносили.
ТАЙНИК РАСКРЫТ
После смерти Чокаева генерал Майер Мадер неотступно следил за каждым шагом Каюма, до поры до времени не предпринимая никаких действий. Ему стало известно, что заполучить архивы Чокаева Каюму не удалось. Мало того, загадочно исчезла и сама Мария Яковлевна. Генерал дождался, когда поиски прекратил не только Каюм, но и Ольцша. И начал действовать. Через несколько дней Асан Тюлегенов принес своему генералу адрес вдовы президента.
После некоторых колебаний генерал решил отправиться во Францию, несмотря на то что ее территория была наводнена оккупационными войсками союзников. Теплым весенним вечером генерал появился в Париже. На его плечах топорщились новые погоны майора американской армии. Чокаеву он нашел в небольшом доме у речного порта.
— Вы?! — растерянно вскрикнула Мария Яковлевна, когда при свете керосиновой лампы в американском офицере узнала одного из руководителей немецкой разведки. — Как вы нашли меня, барон? — прошептала она, машинально назвав генерала бароном, хотя еще при жизни Мустафы он посещал их дом и назывался генералом Майером Мадером.
— Я к вам с добрыми намерениями, — заверил он, почувствовав ее тревогу. Потом подчеркнуто неторопливо достал портсигар с рисунком орехового наплыва.
— Тот же портсигар, — сказала она. — За тридцать лет он нисколько не изменился. Удивительно.
— Время его только отполировало.
— Зато нас порядком поистрепало, — с сожалением сказала Мария Яковлевна.
Она долго внимательно разглядывала портсигар. Грустная улыбка осветила ее лицо, как бы приглашая к воспоминаниям.
25 августа 1912 года сухогрузный пароход «Мерв» вышел из Баку в Красноводск с трюмом, набитым колониальными товарами. Пассажирские каюты были переполнены.
Было уже без четверти одиннадцать. Южное солнце достаточно нагрело палубу. Мария Яковлевна, сидя за столиком в ресторане, рассеянно следила за игрой волн.
— Мария Яковлевна! Голубушка! С добрым утром! — услышала она густой голос полковника Белоусова.
— Разрешите представить вам моего друга, барона фон Кюхлера.
Мария Яковлевна слегка поклонилась.
Барон прикоснулся губами к ее пальцам…
— Значит, вы актриса? — обратился он к Марии Яковлевне.
— К тому же еще дьявольски талантлива, — с восторгом произнес полковник. — Актриса Мариинского театра.
Мария мило улыбнулась.
— Вы не из Петербурга? — спросила Мария Яковлевна.
— Нет, не из Петербурга, — ответил он. — Я родом из Франкфурта-на-Майне. Там и живу.
— О, родина Гете!
Барон поклонился.
— Вероятно, я только этим и знаменит.
За завтраком полковник рассказывал забавные истории.
Барон был из тех людей, которые в обществе стараются держаться в тени, больше слушают собеседника, чем говорят сами.
— Любопытно, барон, что же вас привело ко мне?
— О, голубушка Мария Яковлевна! Я пришел к вам как друг, поверьте!
— С таким риском для жизни? Не из-за красивых же глаз? Увы, мои глаза угасли от бесконечных слез, от тоски и вечного страха.
— Германия ведет войну на два фронта… — начал было генерал что-то объяснять, но Мария Яковлевна перебила его: