Страница 10 из 30
Волнение Каюма передалось и его жене.
— Кто звонил? — спросила она, приподнявшись на локте.
— Это не к нам. Кто-то перепутал номер…
— Не хитри, Вали.
— Спи, Рут… Спи… — Каюм тихо погладил жену по голове, поцеловал. И тут же встал с постели.
— Что с тобой происходит? Ты что-то скрываешь?
— Ну, начала фантазировать. Спи!
Но Каюму было не до сна. Как только начало светать, он принял душ и стоял под ним так долго, словно пытался смыть с себя все дурные мысли.
Надел новый черный костюм. Еще бы! Во время болезни Чокаева Каюм исполнял его обязанности. Теперь, когда президент мертв, перед Каюмом открываются такие широкие возможности.
Бессонная ночь на нем не отразилась, а принятый душ смыл ночные тревоги.
— Я попрошу тебя, дорогая, поторопиться. — Он посмотрел на часы. — У нас в распоряжении пятнадцать минут.
— Я не успею. Боже мой! Вечная спешка, вечная давка в электричке и метро.
— Скоро тебе, дорогая Рут, не придется толкаться в электричках и метро.
Рут удивленно глянула в лицо мужа:
— Вероятно, скоро меня будут возить шоферы фон Менде, а может быть, Розенберга или рейхсфюрера?.. — пошутила она невесело.
— Не смейся, дорогая. Пост Мустафы пока еще не занят.
— Пост Мустафы… Разве он отстранен?
— Старик сегодня ночью скончался.
— Значит, ночью звонили все-таки тебе?
— Тише, дорогая. Стены в Германии умеют подслушивать.
Рут насторожилась.
— Кто тебе звонил?
— Не все ли равно, кто? Важно, что Чокаева уже нет в живых. Но об этом никому ни слова! Ты поняла, Рут?
— Не совсем. Почему ты из смерти старца делаешь тайну?
— Я говорю тебе о ночном звонке.
— Вали! Ты меня пугаешь! Что это значит? Я не выдержу пыток гестапо. Святая Мария!
— Успокойся… Поступай, как я тебе советую и все будет хорошо. Ты собралась?
— Идем.
Расставшись с женой, Каюм медленно шагал к Нойенбургерштрассе. И чем ближе он подходил к комитету, тем тревожнее становилось у него на душе. А когда он поднимался по лестничной клетке в свой кабинет, его обуял самый настоящий страх.
«А что, если в Берлине уже известны обстоятельства смерти Чокаева? У всевидящего гестапо железные когти».
В кабинете Каюм долго не приступал к работе. Ждал звонка о смерти Чокаева из Остминистерства, от Ольшевского или от самого профессора фон Менде. Он ждал сообщений от сотрудников-казахов. Он ждал…
Скрипнула дверь. Каюм вздрогнул.
В кабинет тихо вошла секретарша фрау Людерсен — маленькая, слишком любопытная женщина, принятая на работу по рекомендации доктора Ольцши. Ее муж, Людерсен, служил в генеральном штабе германской армии, был доверенным лицом начальника подотдела германской разведки. Через фрау Людерсен в имперском управлении безопасности узнавали все новости комитета.
Каюм недолюбливал фрау Людерсен.
Поздоровавшись, она положила на край стола кипу свежих газет и журналов и молча направилась к двери. Это ему не понравилось.
— Фрау Людерсен, будьте любезны, пригласите ко мне Канатбаева.
— Господина Канатбаева почему-то до сих пор нет.
— Как только появится, скажите, что я жду его.
— Будет исполнено, господин Каюм.
Когда за секретаршей закрылась дверь, Каюм облегченно вздохнул: «Похоже, эта бестия Людерсен ничего не знает о Чокаеве».
Каюм самодовольно потер руки и стал просматривать газеты. Все они пестрели победными заголовками: «Герои весеннего наступления». «Бесстрашные воины». В газетах — портреты, списки немецких офицеров и солдат, награжденных рыцарскими и железными крестами.
Каюм погрузился в сладостные мечты.
Ему виделись немецкие танки в песках Кара-Кумов, на улицах древнейших городов, на площадях Бухары и Самарканда.
Себя Каюм видел фюрером будущего Туркестана — колонии «Третьего Рейха». Колониальное положение Средней Азии и то, что он является слугой тайной полиции, на подачки которой существует, его нисколько не огорчало. «Деньги не пахнут», — повторял он. В мыслях он подбирал себе столицу.
«При Тимуре столицей был Самарканд, при Бабуре — Андижан, при Советах бурно расцвел Ташкент. Какой же город избрать нам?» — раздумывал он.
Каюм достал из ящика стола зеркало. Долго смотрелся в него. В зеркале он увидел красивое, продолговатое лицо с большими черными глазами и по-девичьи густыми длинными ресницами. Каюм поправил галстук, пригладил ладонью слегка вьющиеся волосы… Затем встал, осмотрел свой новый черный костюм. Раздался стук в дверь. Каюм спрятал зеркало в ящик стола. В кабинет стремительно вошел взволнованный Кайгин, ближайший сотрудник Чокаева. На его лице читалась неподдельная скорбь и растерянность.
— Скончался наш ата! Только что звонила Мария Яковлевна.
Каюм постарался придать своему лицу скорбное выражение.
— О Аллах! Как не вовремя, как не вовремя! — сказал он. — Сколько еще предстоит сделать…
— Надо дать некролог в газеты, — перебил его Кайгин, — и выбрать кладбище.
Каюм молчал. На некоторое время его вновь охватило сладостное оцепенение. Кресло Чокаева свободно. И он, только он, является достойным претендентом на него. Но вот Каюм встал. При этом осанка его приобрела еще большую степенность и подчеркнутую важность. Вышел из-за стола и холодно бросил:
— Пока я не согласую все вопросы с Остминистерством, никаких действий, касающихся похорон Чокаева, не предпринимать.
Этими словами Каюм подчеркнул, что он был и остается у руководства комитетом.
Зазвонил телефон.
«Началось», — подумал Каюм, снимая трубку.
— Слушаю.
— Профессор фон Менде просит вас срочно прибыть, машина за вами выехала, — сказал в трубку секретарь Остминистерства.
Имперское министерство оккупированных восточных областей, возглавляемое Альфредом Розенбергом, размещалось на Унтер ден Линден, в доме, в котором до войны находилось советское посольство. Еще до нападения Германии на Советский Союз, в апреле 1941 года рейхслейтер Розенберг разработал план раздела Советского Союза на рейхскомиссариаты и представил Гитлеру их список на утверждение. После некоторых изменений уже в ходе войны были назначены руководители основных рейхскомиссариатов: Москвы — рейхскомиссар Каше, Остланда (Эстонии, Латвии, Литвы, Белоруссии) — Лозе, Украины — Кох, Кавказа — Шикенданц.
Профессор фон Менде пошел дальше в вопросах расчленения Советского Союза, используя для этого национальные различия населявших его народов, результатом чего явилось образование ряда «комитетов», в том числе и Туркестанского.
Сейчас фон Менде и граф фон Шуленбург, бывший посол в СССР, ломали голову над тем, кого поставить во главе комитета.
— А кого думает рекомендовать Остминистерство? — поинтересовался граф.
— Есть колоритная фигура — Заки Валиди…
Что вы, что вы! Дорогой профессор, вы очень рискуете, ставя эмигранта из Советской России, жившего в Турции, на такой ответственный пост.
В свою очередь граф фон Шуленбург как о возможном кандидате упомянул о шестидесятилетием профессоре Галимжанове Идриси. Родом из Средней Азии, во время первой мировой войны в качестве муллы обслуживал военнопленных мусульман, для которых в пригороде Берлина специально была построена маленькая мечеть. А когда окончилась война, он не вернулся на родину. В последнее время Идриси работал в министерстве иностранных дел. Галимжанов был патологическим врагом Советской власти. Благодаря своим знаниям, возрасту и огромным связям с эмиграцией он, по мнению Шуленбурга, был подходящей кандидатурой на эту должность.
— Надо подумать, надо подумать… Да, да… Я подумаю, — лицемерно заверил фор Менде.
Ему было известно, что Галимжанов в начале двадцатых годов под личиной представителя одной из немецких посреднических фирм выезжал в СССР с особым поручением немецких разведывательных органов. В связи с острой нехваткой квалифицированных кадров из Советского Союза в Германию направлялась группа молодых людей для обучения в немецких высших учебных заведениях. Галимжанову было необходимо воспользоваться этим обстоятельством и среди мусульманской молодежи отобрать группу лиц, преследуя свои, далеко идущие цели.