Легионеры

Страшно волнуясь, потея и заикаясь, оставшийся в живых Паняшин, под одобрительные взгляды и просто неприличный, до коликов в желудке, молчаливый припадок хохота Гусарова, во время следующего сеанса связи, поговорил. Хотя называть ту искреннюю чушь, разговором было нельзя. И все же, после разговора, он чувствовал себя настоящим героем нашего времени. Ну, если и не героем, то чем то сродни мифическому богатырю, которому исходя из его человеческих качеств доверили чужую тайну. А богатырь тот, «размахнись плечо, развернись рука», спас добрых и кротких русичей, от поругания иноземным и ненавистным змеем трехглавым.

Когда Паняшин положил телефонную трубку на рычаги и оттер пот со лба. Умирающий от хохота, с раскрасневшимся лицом и полными слез глазами Алексей, всхлипывая прислонил голову к его плечу…

Пытаясь восстановить дыхание, все еще изрыгая из своих недр остатки хохота умело маскируя их под рыдания, он признался Паняшину, что тот своим героическим поступком, спас не одну, а две жизни. Счет до двух, здесь прост. Если бы эта гиеновая акула, с которой он только что балакал по телефону, узнала о гусаровской связи и их взаимной любви, то из табельного оружия убил бы свою жену. Гусаров же, умер бы от горя, во время посещения заброшенного могильного холмика…

Сообщив эти сентиментальные и кровавые подробности, он выбежал из дежурки, чтобы где-нибудь подальше от нее, вволю поплакать над своей неудавшейся судьбой.

К середине продолжающегося суточного дежурства, страсти вроде бы улеглись. Многим службам находящимся в состоянии боевой готовности был дан отбой. Офицеры, забегавшие в помещение дежурной части позвонить, бурно обсуждали со своими родственниками, знакомыми и примкнувшими к ним людьми, всевозможные мероприятия, связанные с проведением наступающих дней отдыха.

Алексей был невольным свидетелем разговоров, своих подчиненных и просто сослуживцев, в которых те обстоятельно, а иногда и со скандалом обсуждали свои семейные проблемы. Его удивило, то многообразие граней человеческих взаимоотношений о которых он, как человек живущий один, и думать не мог.

Послушав кто, чем будет заниматься в выходные, кое-какие зарубки в памяти сделал. Без этих зарубок, задуманное им «варенье из лопухов» могло не получиться.

Через пару часов началось цирковое представление. К нему он особенно не готовился, но как и в разговоре с Паняшиным, основным моментом выбрал джазовую импровизацию. В джазе, что главное? Синкопа. А еще? Верно. Правильно выдерживать ритмический рисунок. Сочинение же самой музыки, происходит в момент ее исполнения.

С радостным выражением на лице, он заходил к знакомым офицерам с очень интересным, на его взгляд предложением. Он приглашал «друзей» на рыбалку. При чем именно тех из них, кто под завязку был занят своими семейными проблемами. Для многих, его увлечение таким серьезным занятием, было неожиданным открытием.

— Ты рыбак? — они искренне недоумевали. — Тебе зачем этот «геморрой» и связанные с ним хлопоты? Живешь один. К любой бабе, когда захочешь… Хоть в преферанс, хоть в домино… И так можешь выскочить. Ни какого прикрытия искать не надо. Отчетный доклад никто не требует…

Такие рассуждения, заставляли уже его удивляться. Он и не думал, что рыбалка для большинства, это не более чем красивый и благородный предлог вырваться из семейного, теплого и уютного гнезда. Но с оптимизмом строителя коммунизма, где каждому по потребностям, не терял надежды найти бескорыстного любителя рыбалки.

— Посидим. Поболтаем. Главное место знаю отличное. Всего пару часов пешком от шоссе. Нет. Машина там не пройдет. Болота, топи…

— Змеи? Гадюки?

— Змеи… Конечно есть. Как это, на болоте и чтобы змей не было. Но зато, не будет: ни баб, ни водки, — сладким голосом токовал он, заранее меняя нравственные и моральные ориентиры своих боевых товарищей. После переходил на мечтательный шепот. — Зато будет… Ты не поверишь… Будет, успокаивающее нервную систему мерное и монотонное гудение кровопивцев комаров и бессонная, сырая ночь у воды.

От предвкушения всего этого, его голос приобретал некий бархатисто-лирический оттенок.

И ему искренне было непонятно, почему после того, как он так заманчиво и красочно расписал перспективы проведения свободного времени. В ответ, простые люди, с которым он бок о бок, служил не за страх, а за совесть, пожимали плечами, морщились и с сожалением смотрели на него, как на сумасшедшего.

А ведь он еще даже не подошел к описанию того, что они теряют в результате такого похода. Скажем, теплая, не чужим, а собой, согретая жена, которую не видел и не ощущал восемь суток.

Туда же в потери, надо было списывается и вкусный, наваристый борщ из молоденьких, размером не больше средней луковицы бурачков.

Почетное место в списке лишений и самоограничений, должна была занимать молодая картошечка без сожаления посыпанная большим количеством укропа и сверху политая, специально для этого растопленным сливочным маслом.

А салат, с утра еще нежившийся на грядке, а сейчас так уютно разместившийся на блюде, рядом с пупырчатыми, первыми огурчиками нынешнего сезона, размером не больше указательного пальца.

Да, про селедочку забыли, бережно украшенную колечками, слегка промаринованного репчатого лука. И ожидающий с прошлой недели, запотевший заветный графинчик с волшебным нектаром, чей рецепт передается из поколения в поколение и является семейной реликвией…

Все это по боку и вперед, в сырую палатку, давиться «Завтраком туриста»?

Не останавливаясь на достигнутом. От описательной части, он перешел к более конкретным мирным действиям, в чем и преуспел. У всех своих собеседников он понижая голос до шепота и постоянно оглядываясь, интересовался некими совершенно таинственными, титаново-велюровыми мормышками.

Чувствуя рыбацкий зуд и тяжкое томление в предвкушении речной забавы, так ничего не выяснив по поводу мормышек, Гусаров наперекор судьбе, где-то раздобыл лопату и тут же на территории части накопал червей. Через пару часов, все эти извивающиеся звери, расползлись по помещению дежурной части, вызывая справедливые нарекания со стороны руководства.

Не собираясь останавливаться на достигнутом, Алексей начал просил бедного Паняшина, позвонить какому-то Леньке Смоглею и потребовать у него возвращения подсачека… Того самого, который он у него брал лет шесть или восемь назад… Ну и так далее…

К окончанию дежурства вся смена. Нет. Весь отряд уже знал, что их классный офицер и надежный товарищ, сошел с ума. Ярким свидетельством, пока еще тихого помешательства было то, что он без водки, без особ противоположного пола, без нормального проведения свободного времени, поедет на рыбалку и у быстрой, болотной речушки, под дождем (по крайней мере об этом говорили все метеосводки) ночью, будет ловить рыбу.

Начальник штаба отряда, подполковник Католиков безнадежно семейный человек, хотя по образованию и историк, пожалел его. Посоветовал прихватить с собой на всякий случай гранату или грамм двести тола, чтобы подкормка рыбного места и ловля, проходили более успешно.