Грозненские миражи

Валька посмотрел на него, как на инопланетянина и бессильно откинулся на спинку лавочки.

– Нет, Павлик, – сказал он мягко, как говорят с детьми, – она не вещь, она – женщина. А женщина достаётся тому, кто её сильней добивается. Кто сильней, кто настойчивее и увереннее – того она и будет любить, причём добровольно. Сама! Так природа устроила, а остальное – это всё слова. Тапа, всё равно у тебя нет шансов, ты же знаешь! Уйди!

– Нет, – улыбнулся Пашка и опустил веточку.

Ветка, словно живая, сделала несколько движений: внутри овала появились глаза, волнистые линии превратились в летящие по ветру волосы, а горизонтальные чёрточки в девичью улыбку.

Валька вгляделся и вздрогнул: с мокрого асфальта на них смотрела она.

Аня.

Она ещё что-то говорила, но Павлик уже ничего не слышал. Зрачки расширились, и Анины глаза, только что синие, стали непроницаемо-чёрными словно космос. В зрачках отражались звёзды. Это было похоже на мираж, на звёздный ветер из дальних галактик, на воронку. Сопротивляться не было никаких сил.

Пашка наклонился, прижался к горячим губам и провалился в бездну. Аня вздрогнула, приоткрыла губы, воронка втянула их обоих, и мир исчез. Схлопнулся в чёрную дыру, в которой остались только двое, а остальное.…Остальное осталось снаружи, остальное оказалось миражом.

Через мгновение, а может, через вечность – в чёрных дырах нет времени – мир родился снова, и был он теперь немного другим.

– Как сладко ты целуешься! – прошептала Аня и потёрлась о его щёку. – Я будто бы умерла!

– Что ж тут сладкого? – глупо улыбаясь, спросил Пашка. – Я не хочу, чтоб ты умирала, и сам теперь не хочу.

Аня, не открывая глаз, поднялась на цыпочки и сама поцеловала его в губы.

– А так хочешь?

– Хочу, – сказал Павлик, целуя её глаза. – Очень хочу. И вот так хочу. И ещё вот так и.…Знаешь, мне тоже казалось, что я умирал. Нет, не так – казалось, что мы с тобой провалились в чёрную дыру.

– Куда? – спросила Аня, перебирая пальцами его волосы.

– В чёрную дыру. Это такие штуки в космосе, куда если провалишься, то вырваться назад уже невозможно. Совсем невозможно! Хочешь в такую?

– Никогда-никогда? – улыбнулась Аня, прижимаясь к его груди. – Надо подумать.

По мосту протарахтел автобус, стрельнул выхлопной трубой и скрылся за поликлиникой. Из окна музучилища тихо зазвучала припозднившаяся скрипка, и тут же, словно повинуясь невидимому дирижёру, оглушительным хором заорали цикады. Единственный горящий в сквере фонарь мигнул и погас, на смену ему выглянула из-за облака луна. Прогнавший облако ветер пробежался по набережной, тронул Анины волосы и зашуршал листьями деревьев.

Пашка проводил ветерок взглядом и тихо засмеялся.

– Что? – подняла голову Аня.

– Тутовник видишь? – кивнул Павлик. – Лет семь назад сидели мы вечером на нём, а тут, где мы стоим, стояли двое – парень и девушка. Нас они не видели, а мы сидели и ждали, когда же они целоваться начнут. Особенно Валька.

– Дождались?

– Нет, – улыбнулся Павлик. – Витьке надоело, и он заорал, как идиот.

Аня немного подумала и решительно сказала:

– Правильно, поглядывать нехорошо! А вдруг там и сейчас кто-нибудь сидит? Я не хочу так, – взяла его за руку и с обезоруживающей логикой добавила: – Поцелуй меня!

Опять чёрная дыра, где нет никого и ничего – только руки, губы, волосы. Только тревожащее тепло грудей под лёгким платьем. Но, нет, на этот раз через границу просочился звуки скрипки и цикад. Звуки не мешали.

– Павлик, – ещё через тысячу лет спросила Аня, – а что это за дерево у вас тут особое? Атлант?..

– Айлант! – поправил Пашка и развернул её за плечи. – А вот он!

– Это?! Это же вонючка!

– Ты прямо, как Русик! – засмеялся Павлик. – Не вонючка, а айлант высочайший, если по-научному!

Аня взяла его руки, положила себе на плечи, прижалась спиной.

– Надо же, а я не знала…Красиво! А правда, что вы на нём клятву давали?

– Кулёк выболтал? – спросил Павлик, целуя её в шею. – Правда.

– И Русик?

Пашка отрицательно помотал головой. Говорить он не мог, был занят важным делом: зарывшись носом, вдыхал аромат Аниных волос.

– Зря! – сказала Аня. – По-моему, он хороший. Ой, щекотно! Павлик, я пить хочу.

Пашка демонстративно вздохнул, поднялся с лавки, подал руку. Аня кокетливо опустила глазки, опёрлась на руку и неожиданно резко вскочила. «Какая она лёгкая!» – подумал Павлик, не сводя глаз со взметнувшегося вверх короткого платья. Аня проследила за его взглядом, поправила платье, взяла его под руку.

– Нравится? Платье?

– Платье… – рассеянно повторил Пашка, прижимаясь локтём к упругой груди. – Нет. То есть да.…Не совсем.

От локтя поднимались сладкие волны, и голова уже плыла. Не хотелось никуда идти, не хотелось ничего говорить. Хотелось.…Ох, как много хотелось!

– Понимаешь, – начал объяснять он, тщетно стараясь хотя бы на миг вырваться из дурмана. – Я не могу видеть отдельно платье, я могу видеть его только на человеке, на тебе. На тебе нравится. Особенно это…короткое.

– Это уже не модно.

– Знаю.…Жаль! Одежда должна подчёркивать красоту, а у тебя очень красивые ноги. И руки тоже, и плечи… и плечи… и…

– Павлик, – смущённо прервала Аня, – ты всё перечислять будешь?

– Всё? А всего я не видел, – честно сказал Пашка. Понял, что сказал что-то не то, и попытался исправиться. – Нет, ты не думай.…Если не видел, это не значит, что некрасивое…

– Паша! – окончательно смутилась Аня.

Пашка, не смотря на дурман, тоже смутился и продолжать тему не стал. Они молча дошли до начала сквера, поднялись по ступенькам и подошли к автоматам с газировкой. Автоматов было три, каждый призывно светился, предлагая лимонад, крем-соду и что-то там ещё. Людей, как ни странно, не было.

Также как и стаканов.

Расстроиться Пашка не успел: Аня вытащила из сумочки маленький раскладной стаканчик, и автоматы, весело мигнув, начали работу. Вода была ледяная, пузырьки газа приятно щекотали нёбо, и больше, чем по две порции, они не осилили.

– Хорошо! – сказал Пашка и посмотрел на сияющий огнями «Океан», откуда еле слышно доносилась музыка. – А там, наверное, не газировку пьют.

– Ага, – согласилась Аня, вытиая губы платочком. – Павлик, а меня Валя в ресторан приглашает.

Лавочка оказалась занята: там собралась большая компания совсем молодых парней, один пробовал гитару. Цикады, словно ревнуя, заорали ещё громче. Фонарь по-прежнему не горел.

Павлик повёл Аню дальше – мимо клумбы, к темнеющей в сумерках чугунной ограде набережной. Они прошли мимо тутовника, миновали айлант – Пашке показалось, что тот приветственно зашуршал листвой – и остановились в самом углу сквера, рядом со спуском к Сунже. Здесь было совсем темно: окна музучилища погасли, фонари с улицы не доставали, и только не знающая усталости реклама на крыше поликлиники прорезала темноту красноватыми отблесками. За оградой тихо шумела Сунжа.

– И что, пойдёшь? В ресторан?

– Не знаю.…Вообще-то, интересно, я в ресторане ни разу не была. – Аня на минутку задумалась. – Павлик, а может, и ты пойдёшь?

– Нет, – быстро ответил Пашка.

– Павлик!

– Нет, – повторил Павлик и, увидев расстроенные глаза, добавил: – Анечка, ты что не понимаешь – это же он тебя завоёвывает.

– Кто? – глаза широко распахнулись, в них снова отразились звёзды. – Валя? Зачем?

Пашка вспомнил набросок на мокром асфальте и промолчал. Аня посмотрела ему в глаза, улыбнулась и прижалась к напряжённому плечу.

– Паша, ты что? Пав–лик!

– Ну, это же он с тобой первый познакомился. Вы же… гуляли.

Аня взяла его под руку, прижалась сильнее.

– Ну и что? С ним интересно: всех знает, везде знакомые и вообще.… Первый парень на деревне!

Пашка молчал.

Аня посмотрела ему в глаза странным взглядом и снова спрятала голову на груди.

– Не надо меня завоёвывать, – прошептала она прямо ему в рубашку. – Что я – крепость? И вообще, я уже завоёв… завоёвыванная. Давно.