Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 9

— Вмажь ему, малыш! — заорал Кэйзи.

Аллан послушался и легонько ткнул противника в щеку.

— Нет! Со всей силы! — вопил Кэйзи через сложенные рупором ладони.

Но парень только потряс головой.

— Он все-таки никуда не годится! — простонал Кэйзи. — Не бойцовский у него характер!

Между тем Бад немного пришел в себя после сокрушительного бокового удара Аллана, который со стороны выглядел как легкий шлепок. Он машинально выбросил вперед прямую левую — этот прием оставался краеугольным камнем, на котором строилась вся лучшая боксерская тактика, — потом шагнул вперед, поднявшись на носки, и стремительно, как распрямившаяся пружина, выбросил правый кулак, целясь ему в подбородок. Это был великолепно выполненный прямой удар, подкрепленный почти двумя сотнями фунтов мускулатуры. Винсент Аллан покачнулся, как корабль при сильном ветре.

— Бей! Бей! Бей! — неистово вопил Кэйзи, видя, что его протеже готов отступить.

Аллана выручили инстинкты и способность к подражанию. Он поднял руки, как это делал его противник, и принялся тыкать в него прямой левой рукой. Но в его ударах не чувствовалось вдохновения. Бад легко уклонился от них и скользнул вперед, чтобы продолжить экзекуцию. Приблизившись вплотную к Аллану, боксер почти до колен опустил кулаки и резко ударил снизу вверх, целясь в челюсть новичка. Удар откинул голову Аллана назад, но не оглушил. Страшный удар не подействовал на его мозг. Но жесткая перчатка содрала с подбородка Аллана кусочек кожи. Прикоснувшись к оцарапанному месту и увидев на перчатке маленькое округлое темное пятнышко, молодой человек нахмурился. В этот момент прежний Винсент Аллан умер и родился другой, который сразу позабыл все уроки жалости, милосердия, человеческой доброты и мягкосердечия. Только что он видел мелькающие кулаки в перчатках, блестящее тело Бада, чувствовал запах пота, слышал оглушительные вопли толпы вокруг ринга и подзадоривающее рычание Падди Кэйзи, но теперь все это куда-то исчезло. Аллан стоял, окруженный вязкой тишиной, и единственное, что для него существовало, — были горящие яростным огнем глаза Бада. В сердце молодого человека осталось одно только страстное желание погасить эти светящиеся глаза, сделать их темными как ночь, беспомощными, пустыми.

Бад был уже рядом, оба его кулака летели к цели. Но Аллан, прикрыв грудь рукой, отразил атаку боксера. Со стороны показалось, что Бада отнесло в сторону словно перышко. И прежде, чем Бад пришел в себя, Аллан оказался рядом с ним. Он двигался мягко, как тигр. Каждый нерв его трепетал, каждая мышца была напряжена. Вот он уже в пределах досягаемости подобных мельничным жерновам перчаток. Ноги Аллана словно приросли к полу, и он ударил. Кулак впечатался в грудь Бада. Что-то хрустнуло. Бад бесформенной грудой без чувств повалился на пол.

Аллан остановился. К нему вновь вернулось ощущение реальности. Он услышал неистовый многоголосый рев. С полдюжины людей влезли на ринг через канаты и подняли Бада. А Винсент Аллан подошел поближе и посмотрел в потускневшие, неживые глаза, невидящим взглядом уставившиеся в потолок. Хотелось бы сказать сейчас, что Винсент Аллан испытал жалость или угрызения совести. Но, если оставаться верным суровой правде, следует признаться, что он чувствовал только несравненную сладость победы. Та животная сущность, что пробудилась в нем, жаждала лишь одного — сражаться снова!

Бада унесли с ринга, положили на кушетку. Торопливо вошел врач с сумкой в руке и склонился над неподвижным телом.

— Сломано два ребра, — сообщил он. — Парню очень повезло, что удар пришелся не в левую половину грудной клетки, иначе мы бы имели свежий труп, Кэйзи.

Потом они вынесли Бада из зала.

За все это время никто не подошел к Винсенту Аллану. Аллан чувствовал, что они ощупывают его взглядами с ног до головы, следят за тем, как легко он дышит, изучают гладкие выпуклости тех таинственных жгутов мышц, что обвивали его руки и мощными пластами лежали на груди и плечах. Но ни один не подошел и не сказал ни слова — ни одобрения, ни порицания. Их взгляды напоминали Аллану взгляды детей, наблюдающих в зоопарке за спящей в тени за сеткой черной пантерой — густым чернильным пятном в окутавшем ее мраке.

Но вот Кэйзи, не проронив ни звука, взял его за руку и повел обратно в свой кабинет. Лицо тренера было бледно, губы плотно сжаты. Он оглядел Аллана с головы до ног, бормоча про себя:

— Я… я не понимаю… Я не знаю, откуда это… Что ты чувствуешь вот здесь? А здесь?

Твердыми пальцами он ощупывал челюсть и тело Аллана в тех местах, куда попали сокрушительные удары Бада.

— Ты что, ничего не чувствуешь? — спросил он, ошалело глядя на Аллана.

— Конечно, чувствую, — произнес молодой человек. — У меня сильно болит ссадина на подбородке.

— У него сильно болит ссадина на подбородке! — передразнил Кэйзи. — О, дьявол! Неужели ты ничего не ощущаешь вот здесь, на челюсти? Или там, где он попал тебе в живот?

— Боюсь, что нет…

— Ты — боишься? Так топор боится леса! О чем ты сейчас думаешь?

— Когда я буду драться в следующий раз.

— Тебе хотелось бы подраться еще?

Аллан вздохнул. В его памяти снова и снова прокручивался весь этот бой. Он отчетливо видел весь поединок до мельчайших деталей, точно так же, как был способен с ошеломляющей скоростью пробежать взглядом столбцы цифр и выдать результат без единой ошибки. Аллан заметил, что Бад только в самом начале сильно наседал на него. Нужно было уклониться, поднырнуть под руки Бада и самому коротко, резко ударить в корпус нападающего. А что было бы, если бы он ударил Бада в лицо, когда тот опустил почти до колена правую руку перед прямым ударом в челюсть?

— Мне бы хотелось еще раз повторить этот бой, — сказал Аллан. — Я вижу теперь так много моментов, когда мог легко достать его…

Несколько минут Кэйзи озадаченно молчал.

— Ты знаешь, кто такой Бад? — спросил он наконец.

— Нет.

— Он профессионал в тяжелом весе. Восемнадцать боев. Четыре победы по решению судей, два нокдауна и двенадцать нокаутов! Он никогда не проигрывал — никогда! И теперь — вот это! За один раунд!!!

— Конечно, это длилось довольно долго, — озабоченно сказал Аллан. — Но я же только начинающий, вы ведь знаете. И если…

Падди Кэйзи застонал.

— Сейчас ты пойдешь домой, — сказал он своему подопечному. — А завтра сбегаешь в свой банк и сообщишь им, что ты родился не для того, чтобы сидеть за счетами. Знаешь, малыш, я пять лет ждал, что это случится. Я ждал, когда ко мне придет настоящий боец. И вот ты пришел. Не слишком крупный, проворный — настоящая молния с кулаками! Ты не чувствуешь боли. И каждый кулак как молот! Знаешь, что будет через полгода? Ты станешь чемпионом мира! А теперь иди домой. Будь хорошим мальчиком. Завтра мы с тобой начинаем!

Глава 4

ПОКОРЕНИЕ ГОРЧИЦЫ

Аллан пришел домой, в свою маленькую комнату, и сел у окна. Он не включал света, хотя в комнате было темно хоть глаз выколи. Аллан хотел видеть ночной мир. Впервые в жизни им овладело такое желание. Как правило, после ужина он непременно прочитывал главу из какой-нибудь книги, чтобы потренировать свои неторопливые мозги. А потом Аллан переодевался в пижаму и ложился спать, следуя поговорке покойного отца: «Кто рано ложится и рано встает — здоровье, богатство и ум обретет». Но отец всегда с горечью добавлял:

— Если он, конечно, не круглый дурак…

— Угомонись, отец, — говорила тогда мать Винсента. — Как ты можешь говорить такое о своем собственном сыне, о нашем дорогом мальчике!

— Правда — как убийство, — отвечал отец. — Ее не скроешь.

Ни отец, ни мать не любили Винсента. У него был старший брат, Ральф, стройный, проворный и сообразительный. На него возлагались все родительские надежды, ему доставалась вся их теплота и привязанность. Пока он не умер от скарлатины.

— Если бы Ральф был такого сложения, как Винсент, он смог бы побороть болезнь, — сказал тогда доктор. И родители никогда не могли простить этого своему младшему сыну. Они все время невольно давали ему понять, что он не стоит и мизинца Ральфа. Поэтому жизнь в родительском доме была для парня сущим проклятием. Да и вообще, что хорошего он видел от жизни и до, и после смерти отца и матери? Он не мог припомнить ничего более значительного, чем сегодняшний чудесный день. Винсент почувствовал себя совершенно иным человеком. В его руках таилась невероятная сила, которая позволила победить профессионального боксера, намного превосходящего Аллана ростом и весом. Сердце Винсента Аллана тоже наполняла сила, такая же неисчерпаемая, как мощь его великолепных мышц. Аллану нравились романы, но все это случалось с другими. А теперь в нем внезапно проснулась вера в то, что и с ним самим может произойти что-нибудь невероятное, романтическое. Эта мысль ошеломила его.