Страница 15 из 33
— Потрясающе! — проголодавшийся Марик сразу набил полный рот, — никогда бы не догадался такое сам попробовать! Невероятно вкусно! Есть ещё?
Вот такой у нас получился обед — привольно расположившись на сеновале мы с аппетитом уплетали простой чёрный хлеб, присыпанный сахаром и казалось, что ничего на свете нет вкуснее.
— Марик, есть у тебя мысли, как решать загадку колдуньи? — поинтересовался Ник. — Постарайся вспомнить, о чём ты думал в тот момент, мы попробуем тебе помочь. Одна голова хорошо, а от трёх может быть толк.
— Ни о чём конкретном я не думал, просто рассматривал её лицо. Что-то в нём казалось мне странным, такое, чего я раньше не видел. Я ведь учусь в художественной школе, и мы рисовали много портретов, изучали пропорции, линии. И в тот момент я подумал, что это лицо противоречит принятым правилам, его не нарисуешь как обычно.
— Ну вот! А ещё говорил, что ничего не думал! Тебе нужно срочно попытаться её нарисовать, — в запале я не заметил, что говорю без стихов.
— Гоша! Ты разговариваешь как нормальный человек, — удивлённо и в то же время обрадованно закричал Марик.
— Это знак! Сигнал, что мы двигаемся в верном направлении на пути к разгадке, мы приближаемся к тайне, и колдовские чары рассеиваются, — вскочил со своего места Никита. — Марик, слушай, у меня есть карандаши и краски, я тебе сейчас всё принесу для работы, никуда не уходи!
Когда Ник убежал, нам обоим вдруг пришла в голову мысль, которая заставила сорваться с места. Мы одновременно вбежали в хлев, но оказалось, что паника была напрасной, Мурка так и спала на своём месте, и судя по неизменному положению мохнато-рогатого туловища, даже не шевелилась.
Вскоре вернулся Ник с рисовальными принадлежностями. Он торжественно вручил их нашему художнику с пожеланиями успеха в нелёгком деле, а меня позвал косить траву.
— Все большие покосы проходят рано утром на рассвете, когда не так жарко, но у нас не очень большая площадь, не страшно. Справимся, верно? — Ник призывно посмотрел на меня.
У нашего опытного деревенского товарища ловко спорилась работа, высокая трава ровно укладывалась под звонко свистевшей косой.
Моя же упрямый инструмент никак не хотел слушаться и непокорно заглублялся в землю при каждом неуклюжем взмахе косоруких ручонок. Я взрыхлил порядочный кусочек, почти целую грядку, но наконец не выдержал, сдался и попросил у Ника помощи.
— Гордость — это не всегда хорошо, нужно было сразу позвать на подмогу, — товарищ не удержался от поучений.
— Хорошо тебе, ты всю жизнь в деревне, с младых ногтей этим занимаешься.
— Кто тебе сказал, что я всю жизнь в деревне? Я всего год тут живу. А до этого был такой же городской, как и вы, ходил в школу с математическим уклоном, шахматный кружок, по выходным бывал в театрах, на выставках.
Я чуть не упал, услышав эту новость. Почему-то с самого начала мы были уверены, что этот крепкий, хорошо сложенный и физически подготовленный парень, столько знающий об особенностях сельской жизни, пропитанный деревенскими запахами, просто одетый и чувствующий себя на природе как рыба в воде, является неотъемлемой частью деревни. Я на мгновенье мысленно телепортировал Ника, такого как он есть — в шортах, с грязными коленками, взъерошенными русыми волосами, куда-нибудь в консерваторию, в самый первый ряд, и подавился смешком:
— А ты меня не разыгрываешь? — услышанное не укладывалось в моей голове.
— Не разыгрываю, и знаешь, это совсем не смешно. Но пока мне не хочется об этом говорить. Давай-ка, лучше покажу тебе, как правильно держать косу. Повторяй всё за мной.
Целый час я старательно копировал движения Ника, взмахивал косой под тем же углом, копировал каждый жест друга, от напряжения весь взмок. Коса больше не зарывалась в землю и даже иногда срезала острым лезвием островки разнотравья, но в результате моей работы оставались лишь жалкие плешивые неровные пучки. Никак не давалось мне это трудное умение.
Никита не ругал и не упрекал меня, наоборот, подбадривал, а сам незаметно и аккуратно доделывал за мной работу.
— Всё на сегодня хватит. Собирайте чистое бельё, ищите полотенца, а я пока проветрю баньку и веник нарежу. Ты какой предпочитаешь — дубовый или берёзовый?
— Дома в ванной я предпочитаю берёзовый, а тут, пожалуй, соглашусь на дубовый.
— Понял, в баню париться тоже впервые сегодня отправишься. Ну что ж, придётся всем вместе идти, покажу что к чему. А то найду вас вечером сварившимися в котле или наевшимися мочалок, — схохмил Ник.
— Слушай, а зачем баню проветривать? Я думал, надо мыться в жаркой.
— Не переживай, жар я тебе такой устрою, что с трудом утерпишь. Но в бане, которая топится по-чёрному есть риск угореть, поэтому обязательно нужно избавиться от остатков дыма, понятно?
— Куда уж понятней, когда я топил печку, быстро понял как неприятно глотнуть едкого дыма.
Дома Марк был настолько увлечён своим делом, что не сразу меня заметил. Он сидел прямо на полу, обложившись красками. По всей комнате хаотичным ковром лежали наброски портретов старухи в разных ракурсах. Под ловкими пальцами художника покрывался линиями и штрихами очередной рисунок. Лицо Марика было сосредоточенным, брови сошлись в одну точку, а высунутый кончик языка свидетельствовал о неимоверном старании и нешуточной мозговой деятельности.
— Как успехи? Что-то вырисовывается? — я заговорил шёпотом, чтоб не спугнуть творческое вдохновение друга.
— Какая-то мысль всё время вертится в голове, пытаюсь ухватить её за хвост, — так же шёпотом ответил мне он.
— Небольшой перерыв не сильно разгонит твои умные мысли? Банька готова.
— Перерыв очень даже поможет в моём нелёгком деле. Знаешь, мне учительница говорила, что если что-то не можешь вспомнить и напрягаешься изо всех сил, это словно приступом берёшь высокую гору. И тут может помочь одна хитрость — надо подумать о чём-то другом, переключиться, а потом снова вернуться к первой мысли. Получается, что в гору не залазишь, а словно обходишь её. Я много раз пробовал, обычно этот приём помогает, нужная информация легко всплывает в памяти.
— У меня частенько так бывает, нужно взять на заметку, — не хотелось топтаться по листам, и я начал их складывать в стопку, — давай-ка уже, оторвись от своих шедевров, помоги одежду чистую на троих собрать да полотенца.
В поисках полотенца пришлось порыться в шкафу. Под стопкой одежды и белья моя рука наткнулась на что-то твёрдое. Я хотел вытащить этот инородный среди тряпья предмет, но, даже приложив все усилии, не удалось сдвинуть его с места. Чуть не лопнув от любопытства, я вывалил всё прямо барахло на пол. На дне шкафа, в самом углу, притаилась небольшая деревянная шкатулка. Судя по всему, она была на совесть прикручена к полке. Ни оторвать, ни открыть. Правда, придётся отложить на потом её изучение. Больше, чем желание узнать о содержимом коробочки, мне хотелось только как следует вымыться. Несмотря на утренний душ, я всё ещё чувствовал себя грязным, словно бродячая собака, нужно срочно хорошенько намылиться, отчистить от грязи каждую пору, смыть налёт пыли с волос.
В бане совсем не было жарко, наоборот, тепло и приятно. Честно говоря, я ожидал большего, экстрима какого-то, что ли. Мои представления об этой процедуре складывались по фильмам: пары дыма, охающие от невыносимой жары голые люди, удары веника, тяжёлые вздохи…
Мы с Мариком, посмеиваясь над нашей старенькой слабенькой прохладной банькой, в надежде хоть немного прогреться, залезли на самые верхние полки и расслабленно обсуждали, что, мол, неплохо было бы, раз уж мы попали в деревню, попроситься к кому-нибудь в настоящую, полноценную жаркую баню, а то вернёмся в город, так и не будем знать, что это такое.
Тут открылась дверь и, потирая ладони, зашёл Ник.
— Готовы? — он потряс в воздухе пушистым дубовым веником.
Мы неопределённо кивнули. Чего там готовиться?
— Ну тогда держитесь. Чур не орать, не люблю этого, — он говорил так важно, по-взрослому, что мы захихикали.