Страница 39 из 81
- Он тут хорошо дал - у самого входа, метров десять. Люди были в кино... Прервалось... - говорит боец.
- Он хочет дома зажечь, а по ним ориентировать обстрел сюда.
У нас сидит лектор, приехавший перед самым налетом тяжелыми читать доклад. Мы пьем чай. Слышно, как рвутся патроны, все сильнее и чаще...
- Давайте доклад начинать! - решительно объявляет Трепалин. - Шалаши завтра же пошвыряем, давно надо было скинуть их!..
Докладчик перешел в соседнюю половину блиндажа, к краснофлотцам, начал доклад. Его голос доносится из-за стены. Там все собравшиеся краснофлотцы слушают его. А здесь нас восемь человек: комбат, комиссар, начальник штаба, адъютант комбата краснофлотец Ероханов, лейтенант Шепелев, связист, боец и я. Сидим за столом. На столе крошечная электрическая лампочка от аккумулятора. Связь пока работает. Шепелев тянется к телефону, вызывает "Шторм": "Скорнякова дайте!" Разрывы продолжаются, бьет и бьет. В блиндаже у нас разговоры - о самолетах, о Маннергейме, о боевых эпизодах, каждый вспоминает. Все возбуждены ожиданием: будет взрыв или не будет? У меня мысль: вот если рванет сейчас, то и оборвется тут моя запись... Шепелев весело рассказывает - глаза блестят, - как над ним летало четыре немецких самолета и как он хотел их подбить, но не успел...
18 часов 45 минут
Все тише. Шалаши горят. Обстрел теперь редкий. Беседы продолжаются. Доклад окончен, аплодисменты. Входит парень в ватнике, из тех, кто слушал доклад, обращается к Иониди, который тоже только что вышел вместе с Цыбенко, прослушав доклад. Этот парень давно просится в разведчики. Иониди:
- Ну что ж, товарищ комбат!.. Вы человека знаете! Я - не знаю. Значит, по вашей рекомендации!
Иониди подзывает парня. Тот подходит, очень спокойный.
- К нам хочешь идти?
- Да.
- Знаешь, на что идешь?
- Знаю.
- Ну хорошо... Тогда дней десять подзанимаемся, у нас - группа.
- Я и то занимаюсь уже... топографией. Сам.
- Это хорошо. Но мы еще, специально. Какого года рождения?
- Тысяча девятьсот двадцать шестого года!
Паренек - фамилия его Дмитриев - уходит.
В той половине блиндажа кроме лектора, оказывается, дожидается начала концерта бригада артистов. Они приехали вместе за несколько минут до обстрела. Не сговариваясь, им никто ничего о пожаре наверху не сказал, чтоб их не встревожить. Теперь, когда патроны уже все повзрывались, ясно, что с гранатами обошлось. Мы обсуждаем: очевидно, попросту выплавились.
КОНЦЕРТ ВОПРЕКИ ОБСТАНОВКЕ...
Мы все переходим, кроме связиста, в ту половину блиндажа, где начинается концерт.
...Я среди артистов и краснофлотцев. Это бригада артистов Дома Красной Армии, приехали из Ленинграда. Группа А. Зильберштейна. Начальник бригады Беатриса Велина. Весь наш "трюм" забит людьми. Нары заняты сидящими до самой стены. В руках краснофлотцев автоматы, винтовки. На стенах висят каски, снаряжение, амуниция. Девушки-артистки в котиковых шубках. Несколько девушек переодеваются в темноте, на нарах завешенных плащ-палаткой. Тьма, потому что перебиты провода. Начальник связи пытается исправить свет. Пишу в полутьме, - горит только одна "летучая мышь". Сижу у самой стены, рядом - Иониди, а с ним - девушка, переодевшаяся в белорусское национальное платье, дальше баянист, играет. В углу прохода остается два-три квадратных метра пространства. Это и есть, так сказать, эстрада. За ней - печка-времянка...
Вот зажглась электрическая лампочка, вдали, у выхода, осветив висящую выстиранную тельняшку. Сегодня все ходили в баню, и последняя очередь не домылась, так как начался обстрел, а теперь уже и нет бани - сгорела.
Все сидят молча, слушая баяниста. Девушка напевает, разглядывая висящие позади меня на стене котелки, заплечные мешки, каску, потом - винтовку, подвешенную горизонтально, по бревну потолка.
Разрывы снова слышны близко...
20 часов 30 минут
Вспыхнул ослепительный свет - большая электрическая лампочка. Шесть девушек вышли надушенные, напудренные. Стали у стенки. "Левофланговая" уперлась в мои колени - тесно. Правая выступила на шаг, начала декламировать "Письмо матери". Она в красных туфлях, коричневое платье в талию...
Другая выскочила в узкий коридор между нарами, сплошь занятыми сидящими краснофлотцами. Стремительно пляшет "русскую". Наконец, смеясь, - "не могу, товарищи, тесно!" - чуть не валится на руки моряков.
Теперь артисты Таня Лукашенко и Олег Гусарев исполняют сцену из "Правда хорошо, а счастье лучше".
- Я тебя полюбила... - произносит она.
А с другой стороны блиндажа доносится голос связиста:
- "Якорь" слушает...
- Как бы я расцеловала тебя!
А от узла связи голос:
- Тремя? А куда?.. В голову?.. А вынесли его?.. Повезли?..
Бойцы слушают артистов увлеченно, с улыбками, цветущими на лицах.
...Теперь артистка Бруснигина читает рассказ "Сын" Юрия Яновского, читает хорошо, и я украдкой вижу: комроты-два Шепелев тщится скрыть выступившие на глазах слезы и опасается, что кто-нибудь это увидит.
Отмечаю: никто, ни один человек, не курит.
И вот артист Корнев поет "Шотландскую застольную" под аккомпанемент баяна.
И томительно, и странно, и весело, и грустно все это слушать и задумываться о том, где ты находишься, в какие дни, в какую минуту. Встает передо мной огромный город, озаренный и сейчас, конечно, тусклым багрянцем пожаров, - мой Ленинград. И таким нелепым кажется, что вот в километре - в полутора километрах отсюда враг, и что нам сейчас угрожает опасность, когда так прекрасен, даже исполняемый на баяне, Бетховен, и что вот эти девушки-комсомолки, оживленные, веселые, должны будут сейчас ехать во тьме, на грузовике, под обстрелом...
Я несколько минут назад тихонько расспрашивал Беатрису Абрамовну Велину, начальницу этой бригады, об их работе. Шесть присутствующих артисток и шесть артистов, почти сплошь комсомольцы и комсомолки, студенты Театрального института и Консерватории. Бригада называется "молодежной", работает с 28 июня, дала уже сто девяносто концертов по Западному и Ленинградскому фронтам, совершила десять рейдов на своей агитмашине. Были за Лугой на аэродромах, были в Выборге, в Кексгольме, на Ладожском, объехали весь Карельский перешеек, позавчера были на крейсере "Максим Горький". Попадали под бомбежки, под минометный огонь, получали по машине пулеметные очереди, но все живы-здоровы...