Телечеловек

(«Кроникл», 17 октября 1968 г.)

10

— Итак, признаете ли вы себя теледвойником?

Представитель военной комиссии сената с самодовольным видом задавал вопросы, в упор, то и дело с шумом отодвигая кресло и вытягивая свои непомерно длинные ноги.

— Вы же отлично знаете, что я — Денни Бирминг.

— Денни Бирминг неспособен на преступление. Я не позволю морочить себе голову всякими баснями.

— Вы грубиян и солдафон!

— Бунтовщик! — дернувшись, как от удара, бросил он.

— Неужели?

— Это вы убили Денни Бирминга! — злобно прошипел он.

— Послушайте, вы мне надоели.

Не отрывая взгляда от стола, он процедил:

— Преднамеренное убийство карается по всей строгости закона.

— Но ведь если верить газетам, оба Бирминга ненастоящие.

Представитель сената вновь вернулся к снисходительному тону:

— Будь вы военным…

— Но я ученый, — прервал я его.

— … вы могли бы отличить стратегию от тактики.

При этих словах он испытующе взглянул на меня, явно желая насладиться впечатлением, которое произвели его слова.

Я не удостоил его ответом.

— Итак, — продолжал он после некоторой паузы в явном замешательстве, — предположим, что вы настоящий Бирминг. Вряд ли в этом случае вы будете разделять коллективистские взгляды, проповедуемые биороботом…

— Биоробот, — прервал я его, — весьма условное понятие, которым следует пользоваться очень осторожно.

— Потрудитесь не перебивать! (Со мной еще никогда не обращались столь бесцеремонно, но что оставалось делать — на этот раз я находился в положении арестанта.) — Так вот, я хочу сказать, — представитель сената как бы спохватился, что сболтнул лишнее, — если вы подлинный Бирминг, то не станете скрывать это от общественности.

— Разумеется!

Слегка наклонив голову, он глубокомысленно уставился на носки собственных ботинок.

— Подлинный Бирминг известен как поборник свободы личности.

— Совершенно верно. Я уважаю право личности отстаивать свои интересы. Но ведь у людей имеются и общие интересы.

— Ваши слова лишний раз подтверждают мои подозрения — вы ненастоящий Бирминг.

— Вот видите, одна ваша фраза поколебала мои убеждения.

— Поколебала?.. — долговязый «следователь» уставился на меня.

— Конечно. Передо мной теперь сложная дилемма: следует ли признавать право на подозрительность в рамках свободы личности?

— Ваши шутки неуместны.

— Что ж, это тоже дает вам право считать меня ненастоящим.

— Однако у вас есть возможность спастись даже в том случае, если вы действительно не тот, за кого себя выдаете.

Признаюсь, эти слова несколько озадачили меня, хотя, кажется, я догадывался, куда он клонит.

— Как, вы выпустили бы на волю механическую конструкцию? — спросил я в надежде, что мне удастся припереть его к стене и вынудить дать прямой ответ. Однако тут же убедился, что этого пройдоху голыми руками не возьмешь.

— Ага, значит, вы признаете, что являетесь механической конструкцией? — быстро спросил он.

— Я этого не говорил. Это вы исходили из такой посылки. Я лишь развиваю вашу мысль.

Разом поджав под себя ноги, он с ожесточением хлопнул рукой по костлявой коленке, как бы решившись на что-то.

— Ладно, будь по-вашему, все равно вы можете спастись, если действительно обладаете знаниями профессора Бирминга.

— У вас нет причин сомневаться в этом.

— Есть, и достаточно веские. Вот если вы сумеете продолжить свою работу, я хотел сказать, научные эксперименты профессора Бирминга, — дело другое.

Ну вот, теперь ясно, чего от меня добиваются. И все же перспектива продолжить прерванную работу даже таким путем была столь заманчива, что я невольно воспрянул духом. Представитель сената, заметив мою заинтересованность, не преминул воспользоваться этим обстоятельством.

— Так вот, подготовьте подробное описание всех технических данных вашего изобретения, а кроме того, опубликуйте соответствующее заявление в печати. После этого можете убираться на все четыре стороны.

— Это значит, я должен публично признать, что мой теледвойник вышел из повиновения, полностью отмежеваться от всего и заявить, что я-де прежний Бирминг, превыше всего ставлю свободу личности и своих взглядов не изменил. Не так ли?

— Вот именно. Но этого мало. В своем заявлении вы должны сделать определенные выводы. Вам придется подтвердить, что общество, организованное по принципу коллективизма, угрожает индивидууму, и призвать общественность к самозащите под знаком свободы личности.

— Иными словами, я должен согласиться на использование телелюдей в военных целях?

— Совершенно верно. Если настоящие мужчины, из плоти и крови, призваны защищать отчизну, к чему делать исключение для этих механизмов? Не будем же мы создавать из них привилегированную касту!

— Ах, да разве в этом дело! Какое чудовищное преступление!..

— Вполне солидарен с вами. Война действительно чудовищна. Поэтому-то мы и добиваемся мира.

— Мира?!!

— Разумеется. Вас это удивляет?

— В известной мере — да.

— Представьте себе такую ситуацию: военные заказы приостановлены, сотни тысяч солдат демобилизуют, резко снижается число рабочих, занятых в военной промышленности, непомерно возрастает безработица. Возможен ли в таких условиях прочный мир? Все это приведет лишь к тому, что начнутся массовые забастовки, усилится недовольство…

— Ах, вот о каком мире вы разглагольствуете!

— Вот именно. Я имею в виду спокойствие внутри страны. Разве существует иной мир?

— Думаю, что существует. И он куда лучше описанного вами. Это мир в буквальном смысле слова.

— Позвольте, как прикажете вас понимать?

— А вот так. Настанет время, когда люди будут рассматривать мир не как временное неустойчивое состояние между войнами, а со всей основательностью подготовятся к мирному сосуществованию. Совместными усилиями они смогут претворять в жизнь возвышенные мечты, грандиозные планы, над осуществлением которых будут вдохновенно трудиться многие поколения.

— Вы верите в планирование?

— А разве вы не намечаете никаких планов?

— Да не о них речь, вы-то говорите о плановом хозяйстве!

— Я не экономист. И речь идет не об этом.

— Повторяю, вы готовы сделать такое заявление?

— И тем самым признать, что война явится непременным условием сохранения мира?

— Можете сформулировать это иначе. По-моему, следует просто заявить, что мир необходимо сохранить всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами.

— Так, так, понимаю.

У моего собеседника вырвался вздох облегчения.

— Разумеется, в этом же заявлении вы осудите врагов свободы и подлинного мира.

— Кого же именно?

— Всех, кто поддерживает теледвойника профессора Бирминга.

— Вот как! Неужели они враги мира?

— Любая подрывная деятельность угрожает миру. Мир — это порядок и спокойствие, — назидательно произнес он.

— Значит, я должен выступить против тех, кто, рискуя подвергнуть себя гонениям и репрессиям, стал на сторону профессора Бирминга!

— Почему вы говорите о профессоре Бирминге в третьем лице? Вы подпишете это заявление и должны вести себя так, будто вы и есть настоящий Бирминг! Нельзя давать ни малейшего повода к подозрениям. Люди должны поверить, что вы-то и есть подлинный ученый!

В меня словно бес вселился. В голове промелькнула мысль: «Отдает ли он отчет в своих словах?» Я насмешливо взглянул на него.

— Вы думаете, это будет легко?

— А какие могут быть затруднения? Ведь люди и понятия не имеют о возможности столь… совершенной конструкции.

— Благодарю за комплимент. Как приятно слышать такой лестный отзыв!. Подумать только, человек должен радоваться, что его принимают за настоящего! «Это чистое золото? — Да, сэр, вот проба, извольте убедиться!»

Он на мгновение опешил.

— Вы намекаете на меркантильный характер нашей сделки?

— Помилуйте, за кого вы меня принимаете?