Каменный век

Примерно в это же время пилоты пригородного вертолета «Синяя птица» еще не кончили удивляться, что лететь им приходится в гордом одиночестве. Они не знали, куда могла задеваться обычная бестолковая толпа пассажиров. Но они не подозревали кое о чем более существенном для себя. Где-то на полдороге в Пустомержу, только не в воздухе, а на земле играло несколько детишек. Это были отпрыски дачников-горожан, симпатичные такие ребята в ярких костюмчиках. И игра у них была не какая-нибудь убогая, вроде пятнашек, с которой и олигофрены справятся, а интеллектуальная, делающая честь их папам и мамам.

Юное дарование в шапочке с огромным козырьком, из-под которого выглядывал недетский длинный нос, осмотрело окрестности в игрушечный бинокль.

– Дымка какая-то. А на хрена она нам нужна? Верно, Жирный?

– Спрашиваешь, – отозвался мальчик плотного сложения. – У нас, Носатый, тепловидение покуда не прорезалось.

– А ну-ка, закрой варежку. Я, кажется, слышу. Будто толстяк, вроде тебя, пыхтит на бегу. Давай-ка прицел у второго на пять градусов повыше. И проверь по индикаторам накачку у всех стволов.

– Понял, – отозвался упитанный мальчик и стал сновать между деревьев. К веткам были прихвачены клейкой лентой приспособления, в них закреплены игрушечные бластеры или «лучеметы детские», как значилось на коробках, раскиданных на траве. От бластеров тянулись проводки, которые сходились к самодельному пульту, его сжимал в руках мальчик с носом.

– Если не свалится винтокрылый друг в воздушную яму, бабахнем прямо по фонарю, – сказал главный мальчик, – ожог роговицы гарантирую. И привет тогда с того света.

– Злые, злые мальчишки, – сказала девочка, третья из их компании. – Вот я все папе расскажу.

– Эй, Жиртрест, ты ее привел. Кто у нее пахан?

– У нее папа – мент, – отвечал крепыш. – Вообще-то наклепать она может. Я как-то не подумал. Давай-ка я ей лекарство пропишу, – и он стал наводить бластер на девочку.

– Оставь удовольствие на потом, сейчас некогда. И ноги у нее длинные, в моем вкусе, в общем, надо разобраться. А вот, кстати, и сизая птичка защебетала. Рано пташечка запела. По лазерному дальномеру тысяча пятьсот… тысяча… пятьсот… пора.

Носатый нажал кнопку.

– Вот вам подарочек ко дню авиации.

Блестящие ниточки потянулись от деревьев к вертолету, как будто роща захотела поиграть с машиной. Они соединились в солнышко, которое тут же полыхнуло изо всех сил на стекле кабины.

Вертолет закачался, стал разворачиваться, но свалился набок и, болтаясь из стороны в сторону, пошел к земле. Пару раз «Синяя птица» пробовала поднять нос, но от такого курса уже не отклонилась. Раздался взрыв, как будто воздух треснул. Дети увидели из-за деревьев только шапочку огненного гриба, которая округлилась, оторвалась от ножки и прожила недолгую самостоятельную жизнь.

– Не будет здесь больше летать, – крепыш с чувством выполненного долга утер капельки со лба.

– Из тебя такой же шарик получится, только поменьше – если будешь доставлять нам хлопоты, – обернулся Носатый к девочке, – ясно, сучка младая? А теперь чеши отсюда. Куклу забрать не забудь.

Девочка вышла из оцепенения, подхватила свою игрушку и заметалась между деревьев, стараясь как можно скорее удрать.

– Может, незаметно рванем ее гранатой, – предложил крепыш, – или папу ее? Или обоих? И не надо будет заботиться об останках. Полный капец, с гарантией.

– Грубо, мой друг, по-жлобски. Не чувствуется моя школа, – скривился длинноносый мальчик. – Пока она тут ромашишки нюхала, я ей куклу усовершенствовал. Вмонтировал туда сто грамм взрывчатки и простенький анализатор. Сработает на слова «бластер», «вертолет», «мальчишки». Грамотно?

– Еще бы, – опять поразился крепыш своему дружку. И помечтал. – Вот пальнуть бы из дерьмострела, да по балетной труппе, по маленьким лебедям. Чтоб в газетах писали: «Средневековое варварство…»

Блок 4

В кабинет ввели дядю Витю, который, несмотря на внешнюю побритость и помытость, смахивал на плюшевого медвежонка, из которого полезла вата.

Бордовые гардины, рассеянный зеленоватый свет, легкий искусственный ветерок, колыхающий крошечные колокольчики, тонкий запах сандала, какое-то восточное пиликанье – все это мало вязалось с дяди-Витиным непритязательным видом.

– За что, гражданин начальник? Почему замели? Я же свой, я нашенский, – уныло заладил дядя Витя с порога.

Молодой человек благородной наружности и в хорошем костюме располагающе улыбнулся.

– Так уж и не за что… Да что мы с вами сразу препираться начали. Позвольте представиться. Феодосий Павлович Драницын, старший общественный инспектор. – Феодосий сделал шаг навстречу и крепко стиснул разжиженную кисть дяди Вити. Потом он подвинул кресло и, слегка надавив на плечи задержанного гражданина, усадил его.

– Музыка не мешает, Виктор Васильевич?

Дядя Витя быстро отозвался:

– Никак нет, гражданин начальник, отлично помогает.

– Кстати, не забрали вас никуда, многоуважаемый Виктор Васильевич, как бы вам не хотелось. Вы находитесь здесь, в стенах Общественной Службы Санации Систем, так сказать, в гостях. Вот ваша гостевая чип-карта. По ней будете получать паек.

– Значит, я могу итти отседова? – оживился дядя Витя.

– Можете. Только не очень далеко. Ущерб-то нанесен, и за него должен кто-то отвечать. Мы – экспертная служба, созданная гражданами и зависимая только от совести людей, работающих на ниве санации.

– А если нет совести никакой? – спросил навскидку дядя Витя.

– Совесть – это квалификация. Мы дадим заключение по тому, что вы из себя представляете. Если это заключение о вашей неполной вменяемости, тогда только обеззараживание подсознания в нашей же клинике. Палата на двоих, предупредительный уход, сестрички вокруг бегают, ягодицами крутят, подносят-уносят. Как только грязь вычищена, жизнь продолжается уже на свободе. Так что от нас не торопятся уйти. Ведь все-таки быт здесь неплохо устроен, и хорошая перспектива. А выпустим мы человека со справкой о полной вменяемости, он прямиком попадает в крепкие руки представителей Закона, для которых главное в жизни – выполнение плана по раскрываемости преступлений.

– Но я же ничего плохого не делал. Плохое делали мне, мне! – дядя Витя несколько раз ударил себя кулаком в грудь, показывая истинно пострадавшего.

– Ангелом, значит, себя считаете. Но ведь ангелы, бывает, и падают. Тогда ими занимается инквизиция. Да, мы инквизиторы – я не страшусь этого слова – потому что занимаемся криминальными мыследействиями, то есть психопреступлениями. Но подлинная общественная инквизиция – это организация с человеческим лицом.

– И человеческими кулаками, – добавил от себя дядя Витя, потрогав припухлость василькового цвета под глазом.

– Вот аксиома: мы разбираемся и лечим, а не шьем дела. Смею заверить, и отчетные показатели у нас соответствующие.

– Но если я не виноват, зачем мне в какие-то показатели попадать, что мне, больше нечем заниматься?

– Увы, Виктор Васильевич, если бы человек сам себе определял вину, мы бы еще кушали друг друга без перца и соли. Я постараюсь убедить вас, что вина определяется совершенно иначе. Чего бы там ни наплели эгоисты, но человек устроен так, чтобы двигаться к большой цели. Иначе человечество давно было бы поглощено хаосом. Если даже какой-то конкретный человек думает, что у него нет цели – то он все равно плывет по течению, как фекалии в канализационных трубах. Такой вариант тоже допустим. Но вот если он намеренно мешает общему движению и увеличивает энтропию – значит, он виновен. И будет либо вычеркнут из списков граждан, либо превращен в нормального члена общества.

Дядя Витя едва удержался от чихания, однако сохранил преданно-внимательное выражение лица.

– Гражданин Лучкин, ну разве вы никогда не думали о том, по какой причине мы сегодня не сидим в пещерах и не выкусываем друг у друга блох?

– Блох? – оживился дядя Витя. – У нас блох там хватает…