Песочные часы

И даже меньше, чем раковина.

— Какое-то время мне даже нравилась это пустота. Боль исчезла. Но шло время, и я как бы начала слышать собственный голос — он был очень далеким и просил разрешения вернуться. — Я принялась разламывать булочку на еще более мелкие кусочки. — После того как я вышла из больницы и уехала в частную школу, я нашла терапевта, Алисию. То, что я могла с кем-то поговорить, рассказать кому-то все, очень мне помогало…

Ну, почти все.

— В прошлое Рождество я перестала принимать таблетки. — Невероятно, что я призналась в этом Майклу, но слова так и лились из меня. Меня заставлял говорить его взгляд — Майкл смотрел на меня внимательно, без осуждения. — Томас с Дрю не в курсе. Я не хочу, чтобы они за меня волновались, а они обязательно начнут беспокоиться, если узнают, что я «отказалась от химии».

— Оставь ты булочку в покое. Или ты хочешь крошки на дорогу сыпать, чтобы потом вернуться домой? — В голосе Майкла слышалось едва скрываемое волнение. Мое сердце бешено заколотилось.

Я бросила на тарелку оставшийся кусочек хлеба и, скрестив руки на груди, продолжила:

— Когда воздействие лекарств прекратилось, вернулись видения. Но за последний семестр это случилось всего несколько раз. В начале лета я видела рябчика дома у моей подруги Лили. А вчера я встретила и южную красотку в кринолине, и мужчину у нас в гостиной, а вечером…

— Джаз-банд, я помню. — Майкл покрутил серебряное кольцо на пальце. — Ты рада, что слезла с лекарств?

— Было просто ужасно. Мне казалось, что у меня нет контроля над ситуацией, хотя не многие психи могут похвастаться его наличием.

— Прекрати. — Майкл произнес это тихо, но приказным тоном. — Ты не псих. Эмерсон, то, что ты видишь, реально. Это нормальное явление, и ты нормальная. То, что ты пережила, было ужасно — я имею в виду потерю родителей…

И потерю рассудка.

— Я лишь хочу сказать… не будь так строга к себе. — Он протянул руку, будто хотел дотронуться до меня, но потом отвел ее. — Расслабься.

От его слов на душе стало легче. Не только от того, что он сказал, но и от того, как он это сделал — словно не принимая отказа. Волнение отступило, и это доставляло такое удовольствие. У меня выступили слезы.

— Черт! Я не плакса, клянусь. Я никогда не плачу. Я это ненавижу. — Я вытерла глаза салфеткой, не дав ни одной слезинке упасть.

Майкл подозвал официантку и попросил счет, давая мне время прийти в себя.

— За счет заведения, — весело ответила девушка, бросила взгляд на меня, а потом нерешительно улыбнулась Майклу.

— Спасибо. — Он тоже ей улыбнулся.

Когда она ушла, он положил на стол двадцатку.

Щедрые чаевые. Это говорит о хорошем характере.

Через несколько секунд я снова посмотрела на него.

— Спасибо.

Майкл кивнул. Он понял, что благодарю я его не за ужин.

— Ну что, идем к тебе?

Глава восьмая

На какое-то время я оторопела.

А Майкл и не старался сдержать свою ехидную улыбку:

— Покажешь мне лофты?

— А, да, точно, лофты. Хорошо. Лофты. Идем? — Я почувствовала, как мои щеки стали пунцовыми.

Мы пошли через весь ресторан по направлению к бару, Майкл неожиданно коснулся моей поясницы — по сравнению с местом прикосновения казалось, что все остальное тело заледенело. Я краем глаза посмотрела на него. Он убрал руку в карман.

В баре Дрю пересчитывала бутылки с вином, а бармен раскладывал их на тиковую полку.

— Дрю? Майкл хочет посмотреть лофты. Можно ключ?

— Конечно.

Она достала связку, сняла с нее ключ, подходящий ко всем замкам, и отдала его мне. Дрю поспешно переводила взгляд с одного из нас на другого, в нем читалось удивление, даже беспокойство.

Я уверена, она заметила, что безупречно наложенный ей макияж размазался.

Через городскую площадь мы шли молча. Эмоции накалились до предела, меня словно вывернуло наизнанку, но меня это не пугало. Пока я показывала Майклу лофты, то ясно слышала, как между нами гудел электрический ток, мои чувства были на пределе. Несмотря на такую яркость переживаний, я заметила и кое-что новенькое. Впервые за долгое время я почувствовала себя… в безопасности.

Мы вышли в коридор, и я закрыла дверь последнего лофта, а потом повернулась к Майклу.

— Мне они оба понравились. Томас с Дрю могут сами выбрать.

Покачиваясь на пятках, он посмотрел на меня. Наши взгляды встретились на несколько секунд, которые показались мне часами, и Майкл протянул ко мне руку — наши пальцы разделяли всего несколько сантиметров.

— Ты уверен? — тихонько прошептала я.

— Оно не исчезнет, — также шепотом ответил Майкл. — Может, лучше к этому привыкнуть.

Подготовившись к удару током, я подала ему руку.

Это оказалось приятнее, чем по воспоминаниям.

Хорошо, что свет в коридоре был неяркий. Когда лампы замерцали, я не знала, куда отвести взгляд.

Майкл, казалось, был охвачен какой-то внутренней борьбой, на его лице читалась нерешительность. Я задрожала. Теперь электрический ток просто тихонько гудел, но все равно от нас так искрило, что мы, наверное, могли бы осветить все Южное полушарие.

— Прости, — тихо сказал Майкл. Его голос был полон раскаяния.

Я держала его за руку — она была теплой.

— За что? Ощущения непривычные, но ничего страшного я в этом не вижу.

В целом. Когда у тебя все тело накаляется, как электропровод, от контакта с парнем, с которым ты только что познакомилась, это не менее странно, чем встречи с мертвецами. Но зато куда приятнее.

— Не за то, что… дотронулся до тебя. А за эту ситуацию с рябью. Очень жаль, что тебе пришлось разбираться с этим самой.

— Спасибо, но я привыкла к самостоятельности. — Осторожно высвободив руку, я сделала шаг назад, медленно, так, как была не совсем уверена, что ноги не подогнутся и я не упаду.

— Не забывай, что моя задача — помогать тебе. — Майкл опустил руку. — И я собираюсь быть рядом, пока ты не попросишь меня уйти.

Или пока мой брат не перестанет ему платить.

— Мне, наверное, — я показала на свою дверь, — пора. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Проводив Майкла взглядом, я взялась за дверную ручку, стараясь не упасть, и почувствовала, как связующая нас нить дотянулась уже до входной двери.

Открыв дверь ключом, подходившим ко всем замкам, я положила его на холодный мраморный стол на кухне.

Я собиралась быстренько принять душ, чтобы смыть блестки с рук и груди, но теплая вода и тишина соблазнили меня. Я долго пробыла в ванной. Вышла вся розовая и со сморщенными пальцами. Я надела пижаму, откинула одеяло и провела рукой по белоснежным простыням — ткань была плотной и очень приятной на ощупь.

Потом я посмотрела на фотографии, стоявшие на тумбочке. На одной из них были Томас с Дрю, загорелые и улыбающиеся, а на другой — я сама. С пустым, отсутствующим взглядом. Это мы все вместе ездили куда-то отдыхать после смерти родителей: брат хотел, чтобы я отвлеклась от грустных мыслей. Мы много путешествовали, от Диснейленда до Багамских островов, но мне это не помогало.

Еще на одном снимке были наши родители, запечатленные в их последнее Рождество. Я взяла тяжелую серебряную рамку и вгляделась в знакомые лица — родителей я больше никогда не увижу, разве что в качестве ряби. Даже не знаю, боялась я этого или хотела.

Сегодняшний разговор погрузил меня в прошлое. Время наложило швы на огромную рану в душе, образовавшуюся после смерти родителей, но, затронув эту тему с Майклом, я ее снова разбередила. Взгляд на фотографию — и рана начала кровоточить.

Я еще никогда ни с кем не была так откровенна, как сегодня с Майклом. С ним я чувствовала себя в безопасности и могла быть самой собой — несчастной, встревоженной, неполноценной, хотя он сам представлял собой полную мне противоположность. Цельный, без изъянов, совершенный.

И абсолютно недоступный.

Я снова посмотрела на фотографию, погладила мамино лицо и подумала, что, если бы она сейчас была жива, я пришла бы к ней в комнату, свернулась калачиком у нее на кровати и попросила у нее совета.