Страница 2 из 19
Девушка бросилась к лифтам, Ника не спеша последовала за ней. Она уловила взгляды двух мужчин, сидевших на диванчике за чашкой кофе. Взгляды их были одобрительно-оценивающие. Они признали ее за свою. Они заценили и Никин наряд от Готье, и ее социальный статус, и ее саму. В их глазах даже мелькнула некая тень вожделения.
Эти мужские взоры дорогого стоили. Мужиков, собирающихся в лобби «Балчуга» за чашечкой пятидолларового кофе, столь сильно занимали бизнес и политика (или жгучая смесь того и другого), что они обычно не замечали даже самых расфуфыренных, супердлинноногих моделей. Тех, кто специально, в надежде подцепить богатого бойфренда, приходил в эту обитель богачей и титанов.
Ника послала мужчинам ласково-снисходительную полуулыбку.
Сопровождающая ее девица специальной карточкой открыла один из лифтов и уже ждала Нику в блистающей кабине.
Лифт мягко вознес их на шестой этаж. Ласково дзынькнул колокольчик, извещая о прибытии.
– Пойдемте сразу в гримерку, – торопливо проговорила сопровождающая.
Телевизионная гримерная была оборудована в женском туалете. Гримерша усадила Нику в кресло, набросила на ее плечи простынку, профессионально цепко осмотрела в зеркале ее лицо.
– Все недурно... – себе под нос пробормотала она, завершив осмотр. – Все очень даже недурно... Сейчас только пройдемся тоном – и хватит...
«А кто бы сомневался, что недурно», – про себя усмехнулась Ника.
– Ах да, – будто бы вспомнила гримерша, – вы же та самая Ника Колесова из «Красотки»?
– Та самая.
– Говорят, у вас Алла Борисовна бывает?.. – полюбопытствовала гримерша.
– Захаживает.
– И Кристиночка?
– И Кристиночка. И даже Филипп.
– Скажите пожалуйста... – пробормотала гримерша, сосредоточенно орудуя кисточкой с тональным кремом. Временами она отступала и из-за Никиной спины оглядывала в зеркале творение своих рук.
В гримерку заглянула давешняя заполошная девица – ассистент Юлечка.
– Вы еще не готовы? Петр ждет!
Не отвечая, гримерша сделала пару последних точных движений кистью, отошла на два шага назад, полюбовалась, словно художник на свою законченную картину, и величественно сказала:
– Ну вот. Теперь идите.
– Спасибо вам, – улыбнулась Ника.
Едва дождавшись, пока «картина» встанет с кресла, Юлечка рысью понеслась по коридору.
Стараясь не спешить, Ника следовала за ней.
Когда-то, в прошлой жизни, ей доводилось бывать на телевидении, но это было настолько давно, что она уже успела забыть органически присущую всем съемкам неразбериху, тарарам и сумбур. И еще – огромное (в сравнении с теми, кто оказывается в итоге в кадре) количество людей, тусующихся вокруг. На креслах в коридоре сидело человек семь, в основном женщины. Кто это были? Ассистенты? Помрежи? Костюмеры? Курьеры?.. Все они с любопытством, уважением и завистью осмотрели проходящую мимо новую телегостью. Ника понимала, что спустя час все они о ней забудут, но в данную минуту их работа крутилась вокруг нее. Внимание десятка людей и сознание того, что она хороша, придавали Нике дополнительную уверенность в себе.
В полутемном отсеке, через который она проследовала вслед за девицей, находилась аппаратная. Три человека сидели за пультом с мониторами. Ника мимоходом поздоровалась с ними и прошла дальше, на съемочную площадку. Ее заливал беспощадно яркий свет софитов. Четыре телекамеры торчали в разных углах небольшой комнаты. Возле них скучали операторы. Под ногами змеились кабели. В центре комнаты располагались столик и два кресла из зеленой кожи. На заднем плане – книжный шкаф с массивными раритетными книгами.
«И правда – библиотека. Только не районная, а дорогая, валютная», – успела подумать Ника.
Одно из кресел пустовало – стало быть, предназначалось для нее. На другом сидел, просматривая бумаги, мужчина в рубашке поло. Ведущий. Лицо его Нике было смутно знакомо.
Мужчина оторвал глаза от бумаг, увидел ее, улыбнулся, привстал, первым протянул руку. Его рука была мощной и теплой.
– Присаживайтесь, – молвил он, улыбаясь. – Сейчас начнем.
Его профессиональная улыбка – американская, во все тридцать два зуба – казалась искренней. Твердое лицо излучало радушие.
«А в нем есть обаяние, – подумалось Нике. – То, что называется харизмой. Такое лицо мелькнет на экране – невольно на себе задержит... Переключать на другую программу не захочется... Что ж, постараюсь соответствовать его обаянию...»
Она опустилась в кресло. К ней подошел звукооператор:
– Давайте я накину вам петличку. – Он прикрепил микрофон к лацкану ее пиджака из новой коллекции Жан-Поля Готье. Пропустил под пиджаком провод, к поясу юбки прикрепил коробочку передатчика. Спросил:
– Удобно?
– Да, вполне.
Нике казалось, что она совсем не волнуется. Все было чудно и интересно. Давешние страхи, охватившие ее в машине – что ее вдруг кто-то опознает на телеэкране, – остались позади. Некому ее больше узнавать.
Сейчас ей больше всего хотелось одного – быть на уровне. Ника закрыла глаза, стараясь настроиться: на передачу, на невидимую волну ведущего, на незнакомую обстановку съемок.
Она искренне считала – и часто любила повторять, – что главные беды России происходят от непрофессионализма. Люди выполняют свою работу шалтай-болтай, и оттого мы, и страна в целом, и каждый в отдельности, бултыхаемся, как цветок в проруби.
Ника не могла – да и не обязана была! – переделать, переменить всю страну. Но от всех, кто был рядом с ней – Баргузинова, сына, своих работников, – она требовала четкости, умения и старания в любом деле, за какое бы они ни взялись. (Правда, ей не всегда удавалось добиться своего...) Ну а уж от самой себя она и подавно требовала всегда все делать на «отлично».
И сейчас Ника старалась настроиться на съемку. Настроиться – чтобы на экране телевизора, рядом с многоопытным ведущим, быть. Быть яркой, умной, неожиданной, веселой, интересной. Смотреться так, чтобы зритель, за утренним воскресным кофе щелкающий каналами своего телеприемника, остановился бы – на ней. И задержался... И заинтересовался. И стал бы смотреть. И – запомнил...