Страница 29 из 34
Светлана напряглась...
— Ну же!
И она действительно вспомнила. И эти четыре сна, в одно мгновение воскресшие в памяти живо и объемно, во всех подробностях, и многое другое; и провалившись в воспоминания с головой поняла: в самом деле, было с ней. Не с каким-то там незнакомым Юрой — с ней. Черт возьми, какая досада...
— Эх ты, помощничек, — сказала она потолку бесцветным от переутомления голосом. — Где ж ты раньше был? Позволил мне бабой стать... Ну да, самой натуральной бабой: спасаюсь черт-те от чего в глухомани, ребенок, стирка, мужа нет, что с ним — неизвестно, не сплю ночи напролет, маюсь... беспредел. Чего ж ты раньше не помогал?
Светлана покосилась на гостя. Миша вытянулся на стуле и заложил руки за голову.
— Начну с конца, — сказал он менторским тоном, но вдруг всем телом подался вперед и с болью в голосе принялся отчитывать Светлану: — Тебе помогали! Помогали. Что Борух Пинхусович обещал? Напомнить, если забудешь. И напоминали, целых четыре раза напоминали! Что, мало? Да сколько же можно тогда!
Или не так помогали, а? Чего ты ждала, чего, я спрашиваю? Чтоб сразу молочные реки в кисельных берегах? Не бывает так, пусюнчик! Юра сам вызвался идти, сам напросился. Его, то есть тебя, предупреждали по-хорошему: не сможешь ты ничего, не ходи, поднимись хотя бы во второй мир. Не пожелал. Стал тобой, не изменив себе. А чего Юра всегда хотел? Чтоб его опекали, чтоб присматривали за ним, неразумным дитятей, чтоб все за него делали. Взялся идти предупреждать людей — иди, но не требуй же, чтоб мы выполняли за тебя твою работу!
Светлана тут же сообразила: точно, это ж если Юра превратился в нее, значит, она должна была рассказать всем о предстоящей катастрофе! Не какой-то там незнакомец, а именно она...
— Я... ты не об этом, — попробовала слабо защищаться. Миша издал презрительный звук вроде: “Пфсссс!” — и продолжал с удвоенной энергией:
— Нет, все дело именно в этом! Испугалась правды? А вот она, правда-то, — гость пощелкал пальцами, и в правой ладони словно бы затуманилось облачко толченого стекла и блеснула крошечная искорка. — Ты женщина, так. Что же здесь удивительного? Никто из нас не знает, кем станет по возвращении наверх. Одного лишь не бывает: чтобы вернулся дух без тела. Помнишь, ты так считала?
Уловив мгновенное недоверие во взгляде Светланы, Миша пояснил:
— Я не вернулся еще, я гость. И потом, только из преисподней можно выходить наверх раз в год, а из второго мира — хоть каждый день! Видишь, до чего жестоко ты ошибся? Поднялся бы к нам и посещал бы землю, когда хотел...
Ладно, я про возвращение. Был когда-то некий страшный антисемит, который в следующий раз стал евреем. Вот это номер! Вот это я понимаю! Кстати, сюжет о расисте, о ку-клукс-клановце, который в один далеко для него не прекрасный день становится негром, используется в Америке весьма широко и даже у Беляева встречается. Но что с тебя взять! Сама назвала себя бабой, а куда бабе книжки читать за тазиками и кастрюльками... Отчитала свое в школе, и хватит.
А конкретно с тобой все просто. Расист становится негром, антисемит — евреем воспитания ради. Юра умер до срока, так как забыл, хуже того — не пытался узнать о Бабьем Яре, помнишь? Но у него оставалась еще одна слабинка: не умел пусюнчик заботиться о других, хотел, чтоб только о нем заботились да хлопотали. Вот он и стал тобой! У тебя дочка, — Миша как-то странно посмотрел на Аленьку. — Ты не можешь не заботиться о ней, учишься заботиться, хочешь того или не хочешь, потому как женщина не может не заботиться! С другой стороны, для мужчины Юра был слабаком как внешне, с точки зрения мускулов, так и внутренне, духовно. Тут уж тебе просто нельзя не стать женщиной! В общем, все это дваждыдвачетыре.
Да, ты сейчас достаточно хлебнула: глухая деревенька, неизвестность с мужем и прочее. Из женщины в бабу превратилась. Так сама же виновата!..
— Я?! Я еще и виновата? — от такой несправедливости Светлана даже подпрыгнула. Миша спокойно скрестил руки на груди.
— А кто ж еще! Предупреждали: не ходи. Про груз на ногах не забыла? Юра вернулся наверх, стал тобой, не отдохнув как следует ни во втором, ни в более высоких мирах. Он как бы нырнул, не вдохнув свежего воздуха, да еще пошел на рекордную для себя глубину. И ты после этого удивляешься, почему захлебнулась в беспределе!..
— А что было делать?! — в отчаянии крикнула Светлана. От ее крика в соседней комнате заворочалась на протопленной печи баба Надя, хотя Алька продолжала спать как ни в чем не бывало. Светлана испуганно зажала рот ладонью.
— Надо было делать то, что собирался сделать Юра: рассказать людям о предстоящей катастрофе, — твердо и решительно отчеканил Миша. — Слушали бы тебя или нет, дело десятое. Говорить надо было, а не молчать. Ты же Светлана, свет несущая! И даже если ты про это все узнала случайно, даже если предположить, что все это не про тебя, как можно было оставаться в стороне? Не понимаю...
— Кто бы мне поверил, — Светлана безнадежно махнула рукой.
— Опять двадцать пять! — раздраженно воскликнул гость. — А Юре о чем говорили?! Странный ты все же, пусюнчик: храбришься, делаешь глупость, а схлопочешь под ребра — сразу в кусты. Нельзя так! Вот и расхлебывай кашу, тобою же заваренную. И спасибо скажи, что хоть помогли тебе с Алькой уехать, — Миша вновь как-то странно посмотрел на девочку. — Что ты самолетом улетала, а не поездом ехала (а что на вокзале было, ты слышала), что билеты не на конец мая достали, а на середину, и что вообще баба Надя согласилась тебя принять. Знаешь, ведь запросто можно было устроить так, чтобы она отказалась. Куда б ты тогда подалась?
А куда ей еще податься!..
— Эта помощь тебе за то, что одному-единственному человеку ты все же отважилась рассказать про свои сны: Ольге Васильевне твоей. Кстати, она вызвалась проводить тебя тогда отнюдь не случайно и не случайно стала расспрашивать тебя. Учти, ей внушили мысль поговорить с тобой. Эка важность: девушка хлопнулась в обморок на кладбище!
— Она хорошо ко мне относилась! — возмущенно вскричала Светлана, на мгновение усомнившись в чистоте чувств любимой учительницы.
— Ты несправедлива к ней, — осторожно заметил Миша, как бы оценивая последнюю мысль собеседницы. — Ей внушали не хорошее отношение к тебе, не внимание и любовь. Это было бы жестоко. Но она могла просто провести тебя до трамвая, не задавая лишних вопросов на тему. А ты, мол, не ушиблась? А голова не кружится? Ну и ладушки. Посадила, и поехали. А так она стала пробным шаром. И ты моментально сломалась.
— Твоя работа? — устало спросила уже ни во что не верившая Светлана, которая вдобавок вспомнила, как в небе лопнула струна.
— Наша, — таинственно сообщил гость. — Учти, не я один наблюдаю за тобой. Да и не за тобой одной.
Последние слова Миши с новой силой пробудили волнение неизвестности, и с замиранием сердца Светлана спросила:
— Скажи... а за... Геной вы... не наблюдаете?
Гость нахмурился и засветился еще ярче, но несмотря на это свет остался мягким и не резал глаза.
— Что с Генкой? — повторила Светлана настойчиво и встала. Миша молчал.
— Скажи.
— Не могу. Не должен. Сама узнаешь.
Она умоляюще протянула руки к гостю и медленно пошла. Но вдруг ноги подкосились, Светлана опустилась на колени. То ли подействовало жесткое: “Не должен”, — то ли еще что-нибудь, только она запрокинула голову, и из полураскрытых губ вылетел древний вопль, протяжный бабий вой. Так выли над белым телом любимого мужа, истыканным кочевничьими длинными стрелами с черным оперением еще вдовы дружинников князя Игоря. Так вопила и плакала княгиня Ольга на крепостном валу в Путивле.