Моривасэ Моногатари

Затем охранники, в отжим мокрые и насквозь обескураженные, заперли лишь слегка разогревшегося чокнутого деда в камере и сели тут же в надзирательской пить чай. Ночь у них выдалась бурной.

— Какой-то дурной, — усиленно дыша носом, говорил плотный милиционер. — В первый раз такого встречаю. Ну его совсем, так и грыжу можно заработать. Пусть с ним лучше спецназ возится...

Остальные старались поменьше говорить и в основном кивали. Милиционер, на котором наставнику Кодзё особенно понравилось отрабатывать тэкуби-осаэ, ошеломленно глядел на свою правую руку. Рука была совершенно цела, даже не вывихнута, но слушаться хозяина отказывалась категорически.

В таком состоянии и застал милиционеров самурай Цюрюпа Исидор.

В течение следующих сорока минут, пока спецназ, плотно простреливаемый объективами телекамер, героически штурмовал здание Савёловского РОВД, самурай и наставник говорили о Прекрасном.

В основном, конечно, о природе. Но и поэзия, не скроем, их почтительного внимания тоже удостоилась.

О силе гармонии

Однажды ранней осенью самурай Цюрюпа Исидор отправился отдохнуть на ВВЦ, ибо любил тамошние боковые аллеи просто так и изнутри, а Колесо Обозрения — со стороны и за близость к дао (то есть, за кажущееся совершенство внешней формы при полной невозможности сформулировать внутреннее содержание). И надо же было такому случиться, чтобы как раз в тот момент, когда был он неподалеку, возле фонтана «Дружба народов» встретились лицом к лицу два достойных воина и затеяли обычное для достойных воинов соревнование — начали меряться боевым оружием.

Следует пояснить, что воины эти были не просто из разных домов, а еще и провозглашали свою принадлежность к разным культурам: один был по случаю рыцарем Гондора, а другой — определенно кшатрием кого-то из Тимуридов, но какого именно — Джахангира ли, Аурангзеба ли, — точно узнать было никак невозможно, ибо кшатрий состоял в своей касте недавно, новый родной язык выучил недостаточно хорошо, а на прежнем говорить и понимать отказывался наотрез. Да и не было это важно, ибо мерялись воины, как уже было сказано, вовсе не языками.

Гондорец, кстати, судя по строению черепа, был из племени баконго. Но тут тоже уверенно ничего сказать было нельзя, потому что специалистов нужного научного профиля под рукой не оказалось, а сам он, конечно, просто так сознаваться бы не стал. Да и чего выпытывать-то — сказал же человек, что он из Гондора, и каким дураком надо быть, чтобы начать убеждать его в обратном! К тому же, напомним, суть поединка была не в этом.

Оружие и у рыцаря, и у кшатрия выглядело, с какой стороны ни глянь, безупречно, но сравнить один меч с другим было чрезвычайно затруднительно — ни по длине, ни по способу ковки, ни по заточке они не совпадали, сходясь только лишь в том, что оба не были изогнуты. У кшатрия был прямой мадрас с элегантной волнистой кромкой; у Гондорца — безупречной выделки обоюдоострый английский меч, изящно сбалансированный навершием рукояти, имевшим вид плода Белого Дерева. В общем, решить спор соперников мог только поединок на упомянутых мечах; к нему всё и шло.

Именно такого развития событий ждали присутствующие тут же представители Внутренней Стражи ВВЦ (в количестве не менее двух батальонов), готовые по первому же поводу алчно и навсегда лишить каждого спорщика предмета спора — отчудив оные предметы, конечно, в пользу не свою, а своего князя. Само собой, никто, кроме Внутренних Стражников (и их никем не виданного князя), такого исхода дела не желал, а потому события замерли в шатком равновесии: рыцарь и кшатрий не могли расстаться, не разрешив своего вопроса немедленно, но разрешить его обычным путем брезговали из-за очевидных и неприятных для обоих последствий.

Таковой была эта непростая ситуация, когда к фонтану вышел, привлеченный слышным издалека сопением Внутренних Стражников, самурай Цюрюпа Исидор. С первого взгляда, дабы не утомлять читателя, он понял суть спора, оценил его сложность и возможное трагическое развитие событий, подошел поближе и, поклонившись, сказал:

— Приветствую вас! Моё имя Цюрюпа Исидор, я самурай дома Мосокава. Могу ли я помочь достойным воинам в разрешении их спора?

— Возможно, — подозрительно прищурившись, ответил ему гондорец. Кшатрий молчал, иронично играя густыми бровями. — Во всяком случае, ничто не мешает вам в наш спор включиться. Со временем нас, спорящих, может собраться достаточно много, чтобы в диспут не рискнул вмешиваться никто посторонний, независимо от его численности...

— Я предлагаю не ждать так долго, — возразил самурай. — Вот фонтан. Почему бы не испытать качества вашего оружия с его помощью? Пусть каждый из вас покажет, на что способен он и его меч. Подобный мирный поединок, если я ничего не путаю, некогда состоялся в Риме, а фонтан «Дружба народов» ни размерами, ни скульптурой, ни чистотой струй, хвала Будде, не уступает тамошним...

— Примите мое восхищение, благородный вастак! — вскричал рыцарь. — Если коллега-кшатрий не возражает... (коллега не возражал, напротив, он был так же, как и гондорец, весьма воодушевлен прозвучавшим предложением), — ...мы сейчас же приступим!

— На территории ВВЦ купаться в фонтанах запрещено! — хором крикнули представители Внутренней Стражи, которые тоже всё слышали, но поняли, конечно, гораздо меньше. Рыцарь и кшатрий ответили им дружным громовым хохотом, а самурай, стараясь не улыбаться, заверил Стражей в том отношении, что купания не допустит, в крайнем же случае лично готов или заплатить сообразный штраф, или всеми доступными ему средствами (он тут он положил кисть левой руки на оплётку рукояти одного из своих мечей) убедить служителей порядка не применять крайних мер.

Через минуту все было готово к началу состязания.

Первым подошел к фонтану гондорец. Меч его, покинувший ножны стремительно и почти без шелеста, пропел в руке своего хозяина полный пируэт и вертикально, не поднимая брызг, вонзился в каменное дно широкой чаши бассейна.

— Глядите, — сказал рыцарь, указав на поверхность воды.

Через мгновение зрители ахнули, ибо в бассейне появилось заметное течение, которое медленно, но неуклонно повлекло к мечу плавающие листья — опавшие, но не успевшие изжелтеть; достигнув лезвия, листья эти не останавливались, но продолжали движение, уже разделенные каждый надвое.

— Поздравляю, вы едины с мечом, и ваша воля сильна, — сказал самурай, поклонившись рыцарю.

Следующим к краю бассейна подошел кшатрий. Меч как будто сам выскочил из ножен в его руку, блеснул на солнце и вонзился в дно в двух шагах от своего противника. Кшатрий грозно глянул вокруг, сверкнув очами, прошептал что-то — и вновь зрители ахнули, потому что вокруг его меча вода начала бурно кипеть, поднимая муть со дна, и разрезанные надвое листья в этом бурлении стали желтеть на глазах.

— Поздравляю, и вы едины с мечом, и ярость ваша неодолима, — сказал самурай, поклонившись кшатрию. — Ничья! — объявил он во всеуслышанье и собрался немедленно покинуть окрестности фонтана.

Недавние соперники, которые глядели теперь друг на друга с гораздо большим уважением, вдруг осознали, что никто из них настоящим победителем в споре не стал. И что, молчаливо разрешив пришлому самураю судить их спор, они сами поставили его выше себя — даже не узнав, какие у него есть для того основания! Они переглянулись и согласно кивнули друг другу.

— Постойте, сударь, — сказал гондорец.— А что же ваш меч?

— Вот он, в ножнах, — сказал самурай. — Сегодня ему не было нужды глядеть на солнце и, надеюсь, не будет.

— А меч ли там? — спросил вдруг кшатрий, снизойдя по необходимости до своего прежнего наречия. И, в качестве компенсации, снова сверкнул очами.

Самурай Цюрюпа Исидор остановился.

Меч работы мастеров из Хидзэн сонно выполз из ножен, потянулся, вздохнул — и легко лёг на воду.

Вода несла его, как лист.

И была она прохладна и чиста.

О чрезмерно страстной любви к искусству

Однажды самурай Цюрюпа Исидор, не имевший дотоле служебных взысканий, сильно провинился перед господином Мосокавой.