Злобные чугунные небеса

– Что произошло с иллюзией?

– Какой иллюзией?

Я все ему рассказал. Поначалу он склонялся к тому, чтобы мне не поверить, но не осмелился, поскольку Плоскомордый поведал ему то же, что и я. У Тарпа не слишком развитое воображение, чтобы он мог придумать все сам, к тому же в отличие от меня он страшно вспыльчив.

– Итак, вы напугали их настолько, что они сбежали, хотя первоначально этого не хотели. У них на руках несколько раненых и один военнопленный.

– Мы не знаем, есть ли среди них пострадавшие.

– Нет, Гаррет, известно. Используй остатки своих мозгов, которые, как ошибочно полагает Покойник, у тебя еще сохранились. Если бы среди них не было раненых, то зачем им тогда задерживаться? Они просто отволокли бы парня туда, куда им надо. Берем след! Противник не мог уйти далеко.

Возможно, он прав, и злодеи скрылись за ближним углом, но я не имел понятия, как можно снова взять след. Прямо сейчас.

Паленая все еще валялась в полном отпаде.

– Неужели они сообразили, как мы их нашли? – разволновался я, полагая, что крысючка не приходит в себя только потому, что супостаты увидели ее нос и обрушили на нее двойную дозу тьмы.

– Меня больше интересует, почему они не покалечили вас сильнее, – продолжал развивать тему Дотс. Сам он всегда облегчал себе существование, истребляя всех, кто вовлечен в конфликт. – По каким-то неясным для меня причинам эти парни завалили тебя дважды, не нанеся при этом сильного увечья.

Подобный стиль поведения находился за пределами его понимания.

Он сделал особый упор на слове «сильного», поскольку весь мой вид взывал к жалости, вопия о том, как глубоко я страдаю, хотя, возможно, и временно.

– С тобой, Плоскомордый, все в порядке?

– Котелок просто раскалывается, – скорбно, но с угрозой в голосе ответил Тарп.

Понимая, что мой друг вот-вот может пойти вразнос, и следуя инстинкту самосохранения, я предпочел оставить его страдать в одиночестве.

– А как ты, Плей?

А вот орать в ответ было вовсе не обязательно.

Возможно, мне повезло больше, чем остальным, так как похмельем я страдал значительно чаще и к подобному состоянию успел привыкнуть.

Я повернулся к Паленой, которая мирно покоилась на земле.

– Может, не стоит крысючку беспокоить? Она так уютно устроилась.

– Целуй ее скорее, Гаррет, – осклабился Морли, демонстрируя всю тысячу своих острых зубов.

– Что?

Он открыл было пасть, чтобы высказать шутку о спящей красавице, но, вовремя передумав, поманил меня за собой. Я последовал за ним. Когда мы отошли на расстояние, недоступное даже острому крысиному слуху, он прошептал:

– Она вовсе не в отпаде, Гаррет. Паленая предоставляет тебе возможность продемонстрировать особую заботу о ней.

Тот факт, что он не стал надо мной издеваться, говорил о всей серьезности его слов. Он боялся, что я обижу легкоранимую душу юной крысючки. Впрочем, проявляя подобное внимание, этот темный эльф, как мне казалось, руководствовался личными мотивами.

– Понимаю, – сказал я, хотя на самом деле ничего не понимал.

Мне вовсе не нравилась ответственность, которая сваливалась на мою бедную голову: крысючка начинала выкидывать свои девичьи штучки, пытаясь мною манипулировать.

Это граничило с шантажом на эмоциях. По правде говоря, это и было самым что ни на есть настоящим шантажом. Крысючка этого просто не понимает, а я не обладаю достаточными ресурсами, чтобы такому шантажу противостоять. Не раз знакомые мне дамы утверждали, что любимый сын мамы Гаррет в некоторых сферах своего эмоционального развития недалеко ушел от подросткового возраста.

Я подошел к крысючке и опустился рядом с ней на колени.

– Паленая…

Та никак не отреагировала, но мне показалось, что для пребывающей в обмороке она дышит слишком часто.

Интересно, как вы ухитряетесь сообщить кому-нибудь, что их мечты о возможных взаимоотношениях – всего лишь беспочвенные фантазии? Лично я этого не умею. Все, что бы я ни сказал Паленой, будет глупостью и прозвучит как затасканное клише. Мне как человеку она была очень симпатична, а частному детективу Гаррету профессионально – просто необходима. Паленая стала одним из полудюжины моих самых близких друзей. Мне нравилось учить ее жить в мире, где ее появление, мягко говоря, никто не приветствовал. Но она никогда не могла стать мне больше, чем другом, деловым партнером и ученицей. И я не имел ни малейшего представления, как дать ей это понять, не причинив страданий.

Когда она впервые вырвалась из объятий своего народа, где особи женского пола имеют меньше прав, нежели лошади в человеческом обществе, я подумывал о том, чтобы поселить ее в своем доме и включить в нашу команду. Мне до сих пор нравится эта идея, однако Покойник убедил меня в том, что жаждущая любви и внимания Пулар Паленая воспримет это предложение не просто как предоставление ей жилища, а как нечто гораздо более серьезное.

Я прикоснулся к ее шее. Сердце крысючки колотилось очень сильно. Я в отчаянии огляделся по сторонам и убедился, что на помощь ко мне никто не торопится. Морли издевательски ухмылялся, снова демонстрируя миру все пять тысяч белоснежных, острых как иглы, зубов темного эльфа.

– Хочешь, Гаррет, я ее понесу? – спросил Плоскомордый. В этом был весь Тарп. Готовый помочь несмотря на страдания. Как любой человек, он был соткан из противоречий.

– Это было бы хорошо. Но кто из вас, ребята, знает, как лечить крысюков? Если мы не сможем помочь ей сами, то бедняжку придется немедленно отправить назад к Надеге.

Эти слова были призваны послужить лучшим лекарством – своего рода философским камнем.

Надега считался крестным отцом крысиного народа. Все крысюки его жутко уважали и жутко боялись. Крысиное племя, как известно, занимается весьма сомнительной, а частенько просто преступной деятельностью. Надега считает Пулар Паленую своей собственностью. Не исключено, что, согласно традициям и законам крысиного сообщества, он действительно имеет на это право. Там, насколько мне известно, существуют подобного рода контракты. Но крысюки в Танфере не верховодят, и поэтому отважному парню Гаррету глубоко плевать на чьи-то правила или обычаи, если он для себя решил, что плохо, а что хорошо.

– Она будет страдать, Гаррет, если крысюковский босс снова наложит на нее свои лапы, – хитро подмигнув, принялся убеждать меня Тарп. – Однажды он уже пытался нанять меня, чтобы я ее к нему приволок, – закончил он и улыбнулся, явив миру гнилые зубы.

Что же, помощь мне все же поступила, причем оттуда, откуда я меньше всего ожидал.

Плоскомордый иногда оказывается весьма душевным и тонко чувствующим парнем.

Паленая – о чудо! – внезапно пошевелилась.

– И почему же ты отказался?

– Во-первых, потому, что Надега – гад, пробы ставить негде. Он не способен вбить себе в башку, что дело гораздо сложнее, чем прихватить одну бабенку (пусть и крысиную) и доставить ее в нужное место. Этот тип не может понять, что крысючка способна думать самостоятельно, жить там, где ей хочется, и заводить друзей, способных за нее кому угодно морду набить. А когда ты пытаешься это втемяшить в его башку, он считает, что ты всего лишь хочешь сорвать больше бабок.

– Полагаю, он основывается на предыдущем опыте. Ура! Она, кажется, оживает. Привет, соня. Ты последняя открыла свои глазки!

Паленая пробормотала нечто невнятное.

– А мы тебя ждем.

Губы Паленой растянулись в едва заметной крысиной улыбке. Ей, видать, показалось, что в моем тоне прозвучало облегчение. Возможно, так оно и было – я обрадовался, что ее страдания и впрямь оказались не настоящими.

Восстановление Пулар Паленой протекало с поразительной быстротой. Она явно решила, что ей полезнее быть здоровой. Упоминание Надеги подействовало на нее лучше волшебного бальзама.

Морли приказал одному из своих официантов приготовить для нас бутерброды с сыром, а мы, усевшись в кружок, принялись спорить, кто сильнее пострадал от неизвестных супостатов. Идея с бутербродами поначалу показалась мне гениальной, но когда официант подошел с полной корзиной жратвы, есть мне почему-то расхотелось.