Месть

- Что вы имеете в виду?

Крыило сообщил то, что уже было известно Наталье Филипповне: Балагур ошпарил Дереша; Иван собирался отомстить и вот до сих пор грозится.

- А если он душевнобольной?

- Все равно нужно доказать его непричастность к совершению преступления или причастность. Другого выхода нет.

Не верила Кушнирчук, что Дереш способен подготовить и совершить преступление, над раскрытием которого работают все службы уголовного розыска, а конца и не видно. Но не отбрасывала мысль, что Ивана мог использовать Кривенко. Они знакомы. Могло быть и так, что Павел уговорил Ивана напасть на Балагура, а сам остался в тени. Кривенко хитрее Дереша, коварнее. Он легко не дастся. Доказательства, доказательства...

Наталья Филипповна села печатать постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы на Дереша.

9

Внезапно пришла мысль о смерти. Мучительная слабость навалилась на Дмитрия Балагура. Не такая, как была до сих пор. Немочь во всем теле, и на сердце так тяжело, так нехорошо - никогда так худо ему не было. Показалось, ноги омертвели, и, чтобы убедиться, что еще действуют, он пошевелил пальцами - двигаются. А руки - мерзляки. Но еще покорны его воле.

До глубокой ночи Дмитрий терпеливо ждал: станет легче, отступит слабость, исчезнет тяжесть, и он, как и вчера, сможет чуть приподнять голову, будет тихо, медленно (но все же будет!) разговаривать с Галиной, которая где-то задержалась, с Ильком, который теперь спит, глотнув таблетку снотворного. Потом понял, что приближается его конец, конец Дмитрия Владимировича Балагура.

Вот чудно. Из-за горы восходит солнце; на смену дню приходит ночь; весна уступает место горячему лету; пахнет грибами осень; по дороге мчат автомобили... А тебя нет - заколотили, зарыли, и лежи. Года три-четыре в колхозе еще будут вспоминать, что был у них Дмитрий Балагур, а потом точка. Правда, сын дольше будет помнить: как-никак отец все же...

Вроде и не жаль: свет поглядел, сына ему подарил... Только как подумает, что все остается, а его, Дмитрия, не будет, еще большая слабость наваливается...

- Илько, - зовет он слабым голосом, - слышишь, Илько, ты смерти боишься?

Илько спросонок не понимает, о чем его спрашивают.

- Смерти боишься, говорю?

- Все ее боятся, - говорит в подушку Илько.

- А я - нет!

Сказать-то сказал, а горесть сжимает сердце. Не может он осилить ее. "Вот она, костлявая... Идет... Сюда идет... Мне не страшно - чудно... Лучше б сразу, еще там, во дворе..."

Смежил веки. И со стороны стал похож на мертвеца: бледный, холодный, на лице спокойствие. Медсестра Галина едва узнала Балагура, так он изменился, словно вся кровь вытекла из него. Только после укола лицо чуть порозовело. Дмитрий лежал молча, смотрел в потолок. Трудно ему было говорить, но он решил, пока есть возможность...

- Вы, Галинка, как увидите Ирину, скажите ей, чтобы Митю берегла, воспитала... Там где-то "Москвич" остался... Пусть продаст, - умолк и, отдохнув, продолжал: - Умирать, Галинка, тяжко... Нелегко прощаться с белым светом навсегда...

- И что это вы, Дмитрий Владимирович, надумали? И во сне что-то несуразное говорили...

Илько повернулся к Галине.

- Лучше гнать прочь плохие мысли, правда?

И сестра убежденно стала внушать, что гнетущие мысли осложняют работу врачей, пагубно влияют на организм.

- Вы, товарищ Балагур, думайте о цветах, о радости, о чем угодно, только не о смерти... Не стоит о ней думать, потому что умереть мы вам не дадим. Не дадим, слышите?

Дмитрий опустил тяжелые веки. Не всегда врачи выигрывают бой.

- Сейчас придет доктор, сделаем переливание крови - вам полегчает... Потерпите еще немного. Скоро утро. Проглотите вот эту таблетку...

Балагур задремал. И ему сразу приснился сын. Они чинили детский автомобиль, надували резиновую лодку, плыли по морю, потом лодка поднялась в небо, закачалась среди туч. "Вот хорошо, что маму не взяли - она бы испугалась", - радовался Митя, заливаясь смехом.

В коридоре стукнула дверь.

- Сестра!.. Где сестра? - долетело в палату.

Дмитрий проснулся.

Над больницей плыла ночь. Окна были еще плотно зашторены тьмой.

Больного внесли в палату. Положили на свободную кровать. На сплошь забинтованном лице торчал тонкий нос. Под ним чернели короткие усики. Галина села рядом, взяла в свои ладони широкую руку больного. Он лежал неподвижно.

- Доктор! Слышите, доктор?!

Слова прозвучали громко. Дмитрий едва приподнял голову. На тумбочке тускло светил ночник, и он заметил, что Галина волнуемся.

- Спокойно, спокойно, - уговаривает она и выжидающе посматривает на дверь, явно ожидая кого-нибудь из врачей.

- Скажите, я буду видеть?

- Утром... Уже скоро... Вас отправят в столичную клинику, там классные специалисты. С вами поедет главный хирург. Все будет хорошо.

Повязка - обручем на голове. Больной щупает бинт. Пальцы его дрожат, останавливаются на лбу.

- Я буду видеть?

Дмитрий забывает о собственной боли. "Как же человеку без зрения? Ни солнца, ни цветов, ни хлеба не видеть... Где же врачи?.."

- Должны видеть. Только не волнуйтесь... Все будет хорошо...

А глаза у Галины такие, что Дмитрий с досадой думает: "Неправду говорит, обманывает человека. Наверное, для него свет никогда уже не будет белым".

В палату входят двое с носилками.

- Мы сейчас перенесем вас...

- Своими пойду! - решительно говорит больной.

Его ведут в коридор...

После утренней прогулки Илько рассказал, что ночью в палате был участковый инспектор, лейтенант милиции Пасульский.

"Под бинтами и не узнал его", - подумал Дмитрий.

- Лейтенант задержал какого-то Кривенко, - продолжал Илько, - доставлял в милицию. Этого Кривенко подозревают в нападении на вас, Дмитрий. На тихой улице Синевца он хотел бежать. "Куда ты?" - положил ему руку на плечо Пасульский. Неожиданно Кривенко вывернулся, резанул чем-то лейтенанту по глазам и побежал через двор заготконторы, вплотную к которому подступает лес.

- Убежал? - спросил Балагур.

- Сторож заготконторы выстрелил, и ему некуда было деваться...

Слух о ночном происшествии быстро распространялся и еще быстрее видоизменялся. Вскоре уже больные говорили, что участковый инспектор, теряя зрение, выхватил пистолет и выстрелил Кривенко прямо в сердце. Санитарка, убирая палату, подтвердила: "Я сама слышала выстрел. Так загремело, что даже проснулась".