Месть

Упоминание о сыне встревожило Балагура.

- Обманул я его, сказал: еду на море. Посылал Ирине деньги, не жалел. Правда, деньгами отца не заменишь... Теперь Ирина в Синевце живет. Семнадцатого у нее день рождения. Может, и правда поехать?

Потом Вадим говорил о своей работе, о низкой оплате труда в колхозе. Вспомнил и колонию.

- До сих пор смешно, как горевал старшина Железобетон, когда ты убежал, Дмитрий. Убивался, будто у него ребенок помер. Трижды делал перекличку, заглядывал за спину каждого, будто ты спрятался и не хочешь отзываться. А лейтенант Сизов только повторял: "Поймаем. Осудим. Поймаем". И бегал перед строем как ошпаренный.

- Если бы не хитрость Байбала Болодюмаровича, лешего они поймали бы, бормотал Дмитрий.

- Откровенно говоря, - сказал Гурей, - я даже обрадовался, когда узнал, что тебя поймали. А когда отправили в другую колонию, загрустил: привык к тебе, Дмитрий, к шуткам твоим, к песням, которые ты почему-то насвистывал, а не пел... И делился ты со мной всем, как с братом. Только о побеге - ни гугу. А об измене жены рассказал. Я еще не верил. Говорил, брехня это. А оказалось - правда. Если б ты не убежал - давно бы дома был.

- Что было, то прошло, не вернешь, - отмахнулся Балагур...

Наталья Филипповна расспрашивала Гурея об отношении других осужденных к Балагуру.

- Нормально относились, - сказал он.

- Никто ему не угрожал?

- У него спрашивайте...

Знает она, у кого спрашивать. Но Балагуру стало хуже - его трогать нельзя. А следствие ни с места. Вот и засомневалась она: распутает ли дело? Сказала об этом майору Карповичу. И наслушалась: "Вы, Наталья Филипповна, устали. Вот и опускаются руки... Забыли, наверное, что из десяти версий девять ошибочные. И все же нет преступления, которое невозможно распутать. Вот представьте: идете вы полем по еле заметной в густой траве тропинке. Вдруг кажется, что тропка побежала вправо. Вы делаете несколько шагов вправо и убеждаетесь, что ошиблись. Возвращаетесь назад. Идете влево... И опять сбиваетесь с пути. Снова возвращаетесь. А тут и сумерки опустились. Куда идти?.. Так и у следователя. Ищешь и находишь людей, а они ничем помочь не могут; добываешь факты, а они ничего общего не имеют с данным уголовным делом; тратишь силы и время, устанавливая, кому принадлежит вещественное доказательство, а оказывается, оно случайно попало на место происшествия..."

Не знал Вадим Гурей, как была недовольна собой старший лейтенант Кушнирчук. Ему-то что. "У него спрашивайте", - и все.

- Скажите, Вадим, - не отступала Наталья Филипповна, - вы кому-нибудь говорили, что семнадцатого октября Балагур собирается ехать к Ирине на день рождения?

Гурей нахмурился и сцепил руки на коленях.

- Не припоминаю.

- Кто еще отбывал наказание вместе с Балагуром?

- Разве всех назовешь?

- Всех не нужно. Назовите тех, с кем у Балагура были какие-то стычки, споры, а может, и драка.

- Кулачные бои в исправительно-трудовой колонии запрещены.

Глаза Гурея сузились, как от яркого света.

- Драки и тут, на воле, не разрешаются, однако случаются.

- В колонии к дракам мало кого тянет. А у нас Железобетон и Сизов держали дисциплину - не пикнешь...

Наталья Филипповна достаточно хорошо знала жизнь в колонии, так как постоянно интересовалась поведением тех, чьи уголовные дела она вела. За это ее не раз ставили в пример на всяких совещаниях и семинарах, приглашали поделиться опытом работы с начинающими следователями. Стычки между осужденными случаются. И то, что в исправительно-трудовой колонии в этом отношении полный порядок, как уверяет Гурей, несколько идеализировано. Вот и на днях Наталья Филипповна получила письмо: "Валентин Кириленко, которым вы интересуетесь, лежит в санчасти. Рецидивист Лука Ядвигин заставил его проглотить ручку от сломанной алюминиевой ложки..." Конечно, это единичные случаи. Лица, которые терроризируют осужденных в местах лишения свободы, строго наказываются. И все же подобное случается. Могли быть неприятности и у Балагура. Вадим всего не знает. И не мог знать. После побега Дмитрия перевели в другую колонию, прибавив срок. Были новые друзья и новые враги. Поинтересоваться бы жизнью Балагура раньше, не пришлось бы теперь тратить столько времени.

- А что вы скажете об Иване Дереше?

- Каком Дереше?

- Разве много Дерешей было с вами в колонии?

- Ой, - вспомнил Гурей. - Да Иван прекрасный парень. Как это я забыл о нем?..

- Продолжайте, продолжайте, - поощрила старший лейтенант, видя, что Вадим заколебался.

Гурей покашлял в кулак и рассказал, как однажды в столовой Иван Дереш облил Балагура горячим супом. Спина у Дмитрия покрылась пузырями - рубашку не мог надеть. А когда выздоровел, сам кипятком (тоже в столовой) ошпарил Ивану ноги выше колен. Дереш пищал, будто его режут. Происшествия расследовались, и было установлено, что они случайны. Дереш споткнулся, когда нес еду, а Балагура нечаянно толкнул один хромой, и чайник полетел со скользкого подноса. Иван не соглашался, говорил: "Он меня нарочно облил. Отомстил". И требовал обязательного наказания Балагура.

Вадим наклонил голову к плечу. Устремленные на старшего лейтенанта глаза под нависшими бровями горели любопытством: как следователь восприняла сообщение?

На погонах Натальи Филипповны поблескивали звездочки. По гладко причесанным волосам скользил солнечный луч, падавший из открытого окна. Серый узелок галстука прятался под отутюженным воротником. По циферблату позолоченных часов бежала секундная стрелка, а шариковая ручка выводила на гладкой бумаге ровные строчки.

"Не первый год работает, ничем ее не удивишь", - подумал Гурей разочарованно.

Наталья Филипповна взяла чистый лист, написала сверху: "Продолжение допроса".

- Когда вы виделись с Иваном Дерешем?

- Два года назад... Как только вернулся из заключения.

- Где встретились?

- В областном центре.

- О чем говорили?

Вадим почесал затылок.

- Всякую всячину выковыривали из памяти.

- Конкретнее, - попросила Кушнирчук.

Ивана Дереша Вадим встретил на автобусной остановке. Потом обедали в ресторане, вспоминали совместное пребывание в колонии, говорили о будничных делах после выхода на волю.