Джон Кипящий Котелок

Можно сказать, красота этой долины была чем-то родни красоте размалеванной девки. Я ведь знал, что весь ее дивный цвет вскоре сойдет; наружу вылезут голые склоны гор, которые будет нещадно палить летнее солнце. Но и это меня не огорчало — прекраснее всего было обещание покоя, которым манило название города.

Наконец спустился в долину, смахнул дорожную пыль с одежды и с коня и въехал в Эмити с таким видом, будто сошел с картины, хотя, между нами говоря, писаным красавцем меня не назовешь. Господь наградил мое лицо слишком маленьким носом и большущей нижней челюстью; как сказал однажды отец — для того, чтобы мой портрет не шибко пострадал после хорошей взбучки. Думается, он был прав. Вообще, отец редко ошибался на мой счет. В своих предсказаниях он пользовался одним простым правилом: из двух или более возможных зол на мою долю непременно выпадет худшее. Еще говорил, что никогда не пожелает мне зла, хотя бы по той причине, что оно само меня ищет. Вот и выходит, что родитель мой был пророком, — не ахти каким, конечно, но все-таки…

Однако, когда я очутился в городе, этим прописным истинам уже не было места в моих мыслях. Удивительно, как хорошая одежда заставляет человека позабыть о своей дурной наружности, даже если он наделен такими неправильными чертами, как я. Зная, что новый костюм идеально сидит на мне, точно сшит на заказ, я гарцевал на великолепном коне по главной улице, от гордости выкатив грудь колесом.

Первое, что бросилось мне в глаза, была вывеска на самом лучшем с виду здании, гласившая: «Отель Грешама». Прямо под ней висела другая: «Салун Грешама». А в дальнем конце дома маячила третья: «Игорный дом Грешама»!

Про себя я отметил, что этот мистер Грешам весьма ловок: с одной стороны, следит за порядком в городе, а с другой — преспокойно вытряхивает карманы законопослушных граждан. Тут и дураку ясно, какова выгода от подобного бизнеса! Но решил не торопиться с выводами и составить впечатление об этом джентльмене лишь после того, как увижу его воочию. Поэтому слез с коня и направился в салун.

Глава 2

ССОРА НА ПУСТОМ МЕСТЕ

Честно говоря, я ожидал увидеть завзятого лицемера и в целом очень гнусную личность, потому что именно таких людей на дух не переношу. И был даже разочарован, когда, зайдя внутрь, не обнаружил там хозяина. За стойкой с деловым видом стоял здоровенный негр. Кроме него, в помещении находилось еще с полдесятка ребят, сидящих с выпивкой за маленькими столиками. Вели они, себя очень тихо.

Все вокруг сияло чистотой абсолютно несвойственной барам Запада. Зеленоватые плитки пола еще темнели после недавней влажной уборки. Столики, за которыми расположилась компания, были ровно выкрашены в желтый цвет. Со стены на меня глядел портрет Хинана — его физиономия отражалась в огромном зеркале позади стойки. Повсюду были развешены гравюры с изображением скаковых лошадей.

Если принять к сведению, что в те времена обычный бар чаще всего представлял собой шаткий навес или палатку, где стойкой служила доска, лежащая на двух бочках, вы, наверное, поймете, насколько я был поражен, увидав здесь такие хоромы. Дважды обвел глазами комнату, прежде чем сделал шаг.

— Наливай! — потребовал я, снова бросив взгляд на Хинана.

Надо сказать, от одного его имени мне становится тошно. Тоже мне, гордость Америки! Противно вспоминать, как этот увалень дрался с Сайерсом, едва сведя дело к ничьей. Он бы еще и продул этому легковесу, если бы их не растащили до окончания поединка. Лично я не дал бы ему выступать за нашу страну и на заднем дворе. Чтобы понять, почему, достаточно было глянуть на портрет. Там Хинан был изображен во весь рост — стоя, заметьте, не на носках, а на пятках! — и походил на бронзовую статую, что, впрочем, правильно, поскольку он был примерно настолько же неповоротлив. Самое слабое его место — живот — как шлагбаум перекрывала правая рука. Художник польстил Хинану, слегка округлив ему мышцы, но нетренированный корпус все равно был похож на тюфяк. Я живо представил, как кулаки Сайерса с каждым ударом погружались в дряблый живот почти до запястья. И чем дольше изучал картинку, тем сильнее переживал, что не оказался в том бою на месте Хинана. Уж я бы показал тому англичанину! Во всяком случае, в клинче…

Голос над ухом отвлек меня от раздумий:

— Что прикажете налить?

Вопрос задал чернокожий бармен, и я уставился на него с ненавистью. Его интонация показалась мне слишком фамильярной, отчего распалила еще больше.

— Что налить? — зарычал я. — Виски! Или, может, воды предложишь?

Он пожал плечами и недовольно сощурился, давая понять, что не привык к грубому обращению.

— У нас тут много всего, сэр! — пояснил негр. — Из вин, например, есть кларет и старый добрый портвейн. Еще есть шерри, но оно, правда, не очень… Бренди на любой вкус — большой выдержки и нынешнего года, ну а еще…

— Боже ты мой! — не выдержал я. — Неужто меня в Новый Орлеан занесло? И кларет, говоришь, и бренди?..

Он кивнул и ухмыльнулся.

— Ну тогда давай бренди, но только чтоб постарше, — изрек я. — И не дай Бог, если окажется разбавленным! Тогда шею тебе сверну, понял, самбо?

Бармен попытался изобразить улыбку, но вместо нее вышла вялая гримаса. Видно было, что он задет. Это меня порадовало.

— Мое имя не самбо, а просто Сэм! — поправил меня негр.

— Самбо — твое имя! — взорвался я от такой наглости. — Потому что в Луизиане, откуда я родом, самбо — всегда самбо, если только белому джентльмену не захочется звать вашего брата по-другому.

— Простите, сэр, — возразил он из-за стойки, — но, по-моему, белому джентльмену не годится так разговаривать со своими цветными братьями.

— Всяко годится! — отрезал я. — А ты никак мне перечишь, черномазый?

Бармен выкатил глаза и опустил руку под стойку.

— А ну, держи руки на виду! — вконец разозлился я. — Вытаскивай, кому говорят! — И уже приготовился в случае чего выхватить револьвер.

Такая нужда вполне могла возникнуть: этот негритос был, видать, задиристее иного белого. Руку из-под стойки он не убрал и таращился на меня с вызовом. Только отвечать за себя ему не пришлось, потому как один из посетителей поднялся из-за стола, окликнув меня:

— Эй, уважаемый! У нас в городе такие разговоры вести не принято. И вообще, отстань от него, слышишь?

Вот так и сказал, представьте себе! Конечно, зря я набросился на этого беднягу негра, но слышать такие речи… В общем, сами понимаете, есть отчего взбеситься.

Я прошел к нему через всю комнату и встал напротив.

— Приятель, — сказал ему, — я знать не знаю, чем этот город такой особенный. И приехал сюда, чтобы тихо-мирно провести время, без каких-либо ссор. Но если у вас принято чуть что — хвататься за револьвер, так я здесь установлю другие порядки! Ты хорошо меня понял?

Словом, взамен каждого доллара тут же вернул ему два — с такой наличностью у меня никогда не бывало туго. Мой собеседник замер. Я уж подумал, что он наделает в штаны, но не тут-то было. Парень на секунду призадумался, а потом спокойно ответил:

— У меня нет привычки ввязываться в драки с незнакомыми людьми. Просто хотел тебя предупредить, что донимать Сэма мы не позволим.

Чувствуя его правоту, я понимал, что поступаю как неотесанный грубиян. От стыда меня прямо-таки охватила дрожь — в душе, разумеется, не в коленках, — но спросить постарался спокойно:

— Как тебя зовут?

— Том Кеньон.

— Так вот, Кеньон! — продолжил тогда. — Ты сказал куда больше, чем я готов выслушать.

Тут парень повел себя до крайности странно — повернулся к друзьям:

— Как вы думаете, братцы, он, часом, не специально прислан, чтобы со мной поцапаться?

— Специально, не специально — какая разница? — ответил один из их компании, глядя на меня голодными глазами, будто хотел сожрать живьем.

— И то правда, — вздохнул Кеньон, — все равно деваться некуда. — И сделал шаг в мою сторону: — Чего ты от меня хочешь?