Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 21



Новаторское искусство во все времена озадачивает. Достаточно вспомнить абсурдность критических оценок почти каждой новой пьесы Чехова, а в наше время – Арбузова (он писал, как били его «Таню», а затем «Таней» били по «Годам странствий»), Володина (за безнравственность героини «Фабричной девчонки» и упадочность «Пяти вечеров»), Розова – за сентиментальность и бытовизм… Драматургия Вампилова прошла тот же путь: от критических упрёков в пессимизме и мелкотемье (ещё при жизни автора) до «восторженного непонимания» (уже после его смерти). О «загадке» Вампилова в своё время очень образно высказался В. Розов: «В материальном мире мы знаем три измерения: линия, плоскость, объём… Пьесы Вампилова тем и удивили нас, когда были обнародованы, что они четырёхмерны… почти каждая пьеса Вампилова начинается как водевиль и даже фарс, а затем достигает предельного драматического напряжения… Театр как бы теряется перед пьесой, в которой есть лёд и пламень, они играют воду. Хорошо, ещё если горячую воду… Но что же, это не беда автора, а его судьба»[39].

Знавшие А. Вампилова вспоминают, как он страдал, когда чиновники от искусства требовали что-то изменить в тексте, дабы «прояснить», «подчеркнуть злобу дня»: они наталкивались при этом на «полуулыбку, добрую, чуть насмешливую», подёрнутую «дымкой какой-то задумчивой грусти». Он словно бы давал понять, что изменить пережитое каждым нервом, написанное «кровью сердца», невозможно. Наиболее чуткие критики отмечали «личностное начало» в его драматургии. Герой его Театра – человек его поколения, сверстник, ищущая, мятущаяся душа которого ему близка и понятна. Столь же пронзительно узнаваема и картина нашей жизни, вплоть до абсурдных, фантасмагорических её проявлений, что протекает в вампиловских «предместьях», деревнях таёжной глубинки, в провинциальных «чулимсках». Но всё это внешнее правдоподобие не мешает автору подняться в поэтике своих пьесах до высот философского, притчевого звучания, до глубоких раздумий о никогда не теряющих своей актуальности общечеловеческих проблемах, среди которых – поиски смысла жизни, недостаток взаимопонимания, доброты и человеческого братства – особенно волнуют драматурга.

Публикации произведений А. Вампилова в 1970—2000-е годы

1. Прощание в июне: Пьесы. М., 1977.

2. Белые города: Рассказы, публицистика. М., 1979.

3. Дом окнами в поле: Пьесы. Очерки и статьи. Фельетоны. Рассказы и сцены. Иркутск, 1981.

4. Избранное. 2-е изд., доп. М., 1984.

5. Успех. В помощь художественной самодеятельности. М., 1990.

6. Записные книжки. Иркутск, 1997.

7. Избранное. М.: Согласие, 1999.

8. Драматургическое наследие. Иркутск, 2002.

Литература о творчестве А. Вампилова

1. Тендитник Н. С. Александр Вампилов. Литературный портрет. Новосибирск, 1979.

2. Вампилов А. Биобиблиографический указатель. Иркутск, 1989.

3. Сушков Б. Ф. Александр Вампилов. М., 1989.

4. Гушанская Е. М. А. Вампилов: Очерк творчества. Л., 1990.

5. Сахаров В. И. Обновляющийся мир. Театр Александра Вампилова. М., 1990.

6. Стрельцова Е. И. Плен утиной охоты. Иркутск, 1998.



Глава 5

Проблема героя в драматургии «новой волны»

Человек в сфере быта стал объектом исследования целой группы драматургов, чьи литературные дебюты состоялись ещё в начале 70-х, а сценические – значительно позже. Разные по возрасту, писательскому почерку, жанрово-тематическим пристрастиям, они, однако, были объединены в критике терминами «новая волна», «поствампиловская драматургия», «драматургия промежутка». В творчестве Л. Петрушевской, А. Галина, В. Арро, С. Злотникова, А. Казанцева, В. Славкина, С. Коковкина, Л. Разумовской, В. Малягина и других, несомненно, много общего. Прежде всего, их пьесы надо рассматривать как определённый этап в развитии отечественной социально-бытовой драмы. Непосредственные ученики А. Арбузова и В. Розова, последователи Л. Зорина и А. Володина, они испытали в то же время сильное влияние таланта А. Вампилова. «Новая волна» влилась в поток литературы, разрабатывающий в застойные годы труднейший жизненный материал – нравственную проблематику, которая, как правило, снисходительно воспринималась официальным общественным мнением и критикой, квалифицировалась как «мелкотемье», «безгеройность», «обочина», «бытовщина» и т. д. на фоне произведений разных жанров, проводящих «магистральную линию» в литературе. Достаточно вспомнить, как за эти же «грехи» совсем недавно подвергались «разносу» такие прекрасные честные пьесы, как «Старшая сестра» и «Пять вечеров» А. Володина, «Варшавская мелодия» Л. Зорина, «В день свадьбы» В. Розова, чтобы предугадать нелёгкий путь новой плеяды драматургов к театральной сцене.

Психологическая драма «новой волны» продолжала настойчиво воссоздавать «историю болезни» общества, фиксируя черты нравственного распада, бездуховность, одичание, демонстрируя растлевающую «работу» административно-бюрократической и морализаторской Системы застойного времени. Поэтому со страниц газет и журналов в адрес этих пьес сыпались обвинения в том, что эта литература – «бесстрастный фонограф, стоящий на обочине жизни», «неонатурализм», которому не дано отстоять справедливость, честность, истину и более того – авторы подобных произведений об «узком мирке семейно-бытовых отношений» «опускают обух нравственного обличительства – злого, язвительного, беспощадного… на народную нашу жизнь» (!) Как часто бывало в это время, критики расправлялись с авторами и неугодными им произведениями, говоря от имени некоего абстрактно-идеального «народа», к которому герои критикуемых текстов якобы не имеют никакого отношения. Верность избранной нравственной проблематике в годы застоя «была не менее подвижнической, чем у драматургов «производственной» темы, ибо дух человеческий излечить труднее, чем экономику» (А. Смелянский). Пьесы названных выше авторов ставили острейшие вопросы: «Что с нами происходит?», «Чем больна душа?» и «Как человеку человеком быть?» Вопросы не новые, но всегда по-прежнему злободневные, тревожащие.

Театральные дебюты драматургов «новой волны» состоялись в начале 80-х годов, почти одновременно с началом «вампиловского сезона» в театре. Именно к этому времени стало очевидным, что на смену «положительному» герою, традиционному для советской литературы, и герою-романтику, максималисту, борцу с несправедливостью 50—60-х годов, верящему, что ему по плечу изменить жизнь и состояться как незаурядная личность, пришли «не герои», а (по определению критиков), «серединные люди», «маргиналы», люди «вибрирующие», «средненравственные»…

Как писал критик Б. Любимов, драматургия «новой волны» создала групповой портрет «промежуточного» поколения, несущего в себе все черты «негероического героя». Это поколение «людей не очень добрых, но и не так чтоб очень злых, всё знающих про принципы, но далеко не все принципы соблюдающих, не безнадёжных дураков, но и не подлинно умных, читающих, но не начитанных… о родителях заботящихся, но не любящих, детей обеспечивающих, но не любящих, работу выполняющих, но не любящих… ни во что не верящих, но суеверных; мечтающих, чтобы общего стало не меньше, а своего побольше…»[40]

Именно таковы герои пьес А. Галина («Восточная трибуна», «Ретро», «Стена»), С. Злотникова («Сцены у фонтана» и «Пришёл мужчина к женщине»), Л. Петрушевской («Чинзано», «Уроки музыки»), В. Славкина («Взрослая дочь молодого человека», «Серсо»), Э. Радзинского («Спортивные сцены 1981 года»), А. Казанцева («Старый дом»). Быт застойного времени не мог дать боевитого положительного героя – и в драмах «новой волны» его нет. В лучшем случае речь в них идёт о повседневном героизме преодоления лжи, подлости, предательства.

Вопрос о «положительной программе» в их творчестве был задан авторам на страницах журнала «Театр». Однако собравшиеся за «круглым столом» молодые драматурги отстаивали своё право на исследование внутреннего мира именно такого, а не иного героя. «У каждого времени свои герои и свои выразители… При этом изменился не масштаб героя… а наше отношение к этому масштабу. Он стал измеряться не столько «вширь», сколько «вглубь»» (Олег Перекалин). «Театр сегодня не может умиротворять, утешать, успокаивать. Он должен будоражить, не на шутку тревожить и предупреждать… Прямота, резкость, а порою и беспощадность в постановке вопросов, присущие финалам некоторых современных пьес, это попытка пробиться через жировой слой души, который у части зрителей накоплен годами, – и в результате посещения театра тоже!» (В. Арро). «Моего героя легко не заметить, люди совести скромны и не любят выхорашиваться. Их и глазом не видишь – скорей ощущаешь, как тепло от печки: кто-то топит её и жить легче, и слабый, глядишь, становится бодрее, умный – умнее…» (Н. Павлова)[41]. Но всё же чаще всего в центре внимания «поствампиловской» драматургии – герой, который явился главным открытием А. Вампилова: человек, у которого «качающееся коромысло в душе» (Л. Аннинский). Вампилов раньше и ярче других показал драматизм внутреннего конфликта целого поколения романтиков и мечтателей, «детей оттепели», которые оказались, в силу социальных обстоятельств «изгнанниками» из своего времени и, взрослея, стали натыкаться вдруг на нечто промежуточное, смутное, зыбкое: «плохих» нет, «злых» нет и виноватых в их душевном дискомфорте тоже не видно. Вампилов точно определил болезнь души своего современника, названную в критике «синдромом Зилова». «Зиловы, – писал Б. Любимов, – прочно укоренились в жизни: их родственники летают во сне и наяву, проносятся в осеннем марафоне – современные Пер Гюнты, катящиеся по кривой, мимо семьи, работы, друзей…»[42] Драматурги «поствампиловского» призыва продолжали исследовать тип разочарованного мечтателя, которому «что-то не позволило стать самим собой».

39

Цит. по: Вампилов А. Дом окнами в поле. Иркутск, 1981. С. 627–628.

40

Любимов Б. Что может статистика? // Театр. 1984. С. 19.

41

Ракурсы. Современный герой в пьесах «молодых» драматургов // Театр. 1984. № 4. С. 27–31.

42

Любимов Б. Переходный возраст // Совр. драматургия. 1983. № 4. С. 222.