Страница 10 из 21
Все произведения Володина – это еще и гимн женщинам, благодаря верности, преданности, доброте которых, и просто их присутствию рядом многие его герои-мужчины распрямляются, обретают веру в жизнь. «По идее можно жить только с такой женщиной, которая высекает из твоей души искры», – говорит Ильин в «Пяти вечерах». Тамара – именно такая женщина, как и жена Мокина Галина, поддерживающая «своего бедного сочинителя», не задевая больного самолюбия «непризнанного гения». Это она придумывает игру – «переписку с провинциальной Незнакомкой», якобы поклонницей его таланта. Елена Ивановна, героиня «Фокусника», помогает Кукушкину «начать новую жизнь», не зацикливаться на своих обидах, чаще всматриваться в лица прохожих, и Кукушкин действительно стал видеть, что «в каждом лице была жизнь, своя забота или радость, своё ожидание или волнение». «Я хочу, – говорит она ему, – чтобы вы были весёлый, лёгкий, добрый, открытый… Дайте слово, что у вас никогда не будет инфаркта!»[22]. Прекрасный образ такой женщины создал А. Володин в стихотворной миниатюре «Пианиста слушает жена…»
Одна из заветных тем, сквозная в творчестве писателя, – тема таланта, ответственности человека за талант, дарованный ему от природы, от Бога, тема губительности любого насилия, вмешательства чужой воли, даже из хороших побуждений, в неповторимую человеческую индивидуальность.
В «Похождении зубного врача» Володин гротескно изображает недоброжелательную атмосферу вокруг талантливого врача Чеснокова, обладающего способностью удалять зубы без боли: незаурядность порождает в среде коллег зависть, клевету, наветы, подсиживание, вплоть до абсурдного «коллективного» письма-жалобы: будто из-за Чеснокова, «общий процент зубов у населения за последнее время уже сократился. И не только в нашем городе, но и в ряде других городов и посёлков области… И шумиха… ненужная шумиха»[23].
Чесноков вынужден уйти на преподавательскую работу, чем успокоил своих недоброжелателей и возмутил сторонников («Значит, вы капитулировали? Решили жить послушно? Значит, они вас всё-таки скрутили? Значит, получается, что победа за ними?..»). Талантливый Чесноков – человек далеко не бойцовского характера: «Я ни с кем не воюю. Я воюю только с собой… Забавная ситуация! Одни требуют, чтобы я делал чудеса, на меньшее не согласны, А другие всё на чём-то стараются подловить и ставят капканы… Достаточно того, чтобы у меня пропало хорошее настроение. Мне нужно, чтобы у меня было хорошее настроение, иначе у меня вообще ничего не получится. Что делать, я такой, сам себе надоел»[24].
Талант, по убеждению Володина, всегда нуждается в понимании и поддержке. Фокусник Кукушкин счастлив, выступая бесплатно в студенческом общежитии. Он всякий раз проделывал свои манипуляции «с удовольствием», потому что «у него было хорошее настроение, и зрители ему нравились все до одного» и потому что девушка-студентка аккомпанировала замечательно: «Мне под вашу музыку было весело делать фокусы, им под вашу музыку было весело смотреть, – значит, это искусство. Аристотель говорил: искусство учит правильно радоваться»[25].
Ответственность самого человека за сохранение своего природного дара, отстаивание своей индивидуальности составляют драматический нерв пьесы «Моя старшая сестра» (1961), имеющей несколько вариантов, в которых менялись акценты, уходил излишний мелодраматизм, ужесточался финал. Одно из первых названий пьесы – «Талант» имеет отношение прежде всего к образу Нади Резаевой, старшей из сестёр. Но в пьесе и киноповести «Старшая сестра» все герои (и Лида, и Ухов, и Кирилл, и Володя), каждый по-своему, вовлечены в главный спор: надо ли бороться с судьбой, или лучше идти по накатанной дорожке.
У двух сестёр-сирот, Нади и Лиды Резаевых, общее детдомовское прошлое, с горестями и радостями, сокровенными тайнами и мечтами, и общий дядя Митя Ухов, который три года разыскивал их по всем детским домам и теперь активно опекает, пытаясь руководить их судьбами: «…вы слишком дорого мне достались… Я вложил в вас несколько лет жизни, немножко здоровья и кусок своей души, как в сберкассу. И хочу, чтобы там было сохранено»[26]. Многие критики считают этот образ открытием А. Володина, в литературе ранее не замеченный. Появился даже термин «уховщина» как символ волевого вмешательства в человеческую жизнь «из лучших соображений». Руководствуясь трезвым рассудком, Ухов уготовил сестрам жизненный путь, который бы, по разумению его, дал им «всё» (специальность, материальную базу). При этом отметалось как лишнее, не учитывалось то, чего хотят для себя сами сестры. И если Лида, как может, сопротивляется («Всё это ещё не всё»; «дядя нас выходил, дядя дал нам жизнь, пускай теперь даст нам пожить спокойно»), то Надя, чувствуя свою ответственность за судьбу младшей сестры, подчиняется многоопытному в жизни дяде Мите и становится его единомышленницей. Вся пьеса – о печальных последствиях такого непротивления.
В начале пьесы мы застаём Надю хлопочущей о предстоящем экзамене Лиды в театральную студию. Да, когда-то, в детдоме, они обе «болели театром». Но сейчас Лида на этот счёт не обольщается, прекрасно понимая, что Театр – это Надина страсть, просто обстоятельства жизни не дают этой страсти осуществиться. «Представляю, как тебе хочется оборвать поводья и поскакать по холмам, – говорит Лида сестре. – Твоя беда в том, что я всё время вишу у тебя на шее… А тут ещё дядюшка…» [14]. Надя несомненно артистически талантлива. Достаточно вспомнить, как она, придавленная бытом, повседневной работой на стройке, преображается, окрыляется, репетируя с Лидой монолог Наташи Ростовой, или как вдохновенно читает перед комиссией фрагмент из статьи Белинского. И её, Надю, а не Лиду принимают в театральную студию. Но что делать, когда «и влюбиться-то нет времени», когда «днём работа, вечером учёба, да ещё дорога туда-обратно»?
В сюжетных линиях, связанных с главными героями (Надя, Лида, Кирилл) заложен острый социально-нравственный конфликт «я и обстоятельства», по-разному разрешаемый, но иногда неразрешимый, тупиковый. Кирилл усилиями Ухова и Нади изгнан из дома «для лидиного блага». Продолжая любить друг друга, они встречаются на улицах, в подъездах, даже после того, как Кирилл женился на милой, скромной учительнице Шуре. Страдают все трое. На упрёки Нади по поводу этих тайных встреч Лида обрушивает на сестру всё, что накопилось в её душе, спасая своё право на личное счастье: «Он не ей изменил. Он мне изменил. А теперь он ко мне вернулся… Я пробовала жить по-вашему, у меня не получилось. Теперь я буду жить по-своему… Это вы прогнали Кирилла. Лучше бы я тебя тогда не послушалась. Что делать, придётся мне не послушаться тебя теперь. Я понимаю. Ты руководствовалась здравым смыслом. Правда, не своим, а дядиным. Но, как видишь, это мне не принесло счастья…» Дальнейшие её слова – удар по самому больному в жизни Нади: «Может быть, тебе принесло? Не знаю. Когда тебя брали учиться, ты не пошла, решила, что это неблагоразумно. А теперь? Если бы тебе было двадцать лет, смазливая мордочка, можно было бы как-нибудь проехать. А если этого нет? Доброе слово и кошке приятно? Это твой идеал?..» [46]. Самое печальное в том, что всё сказанное Лидой, – горькая истина: упущено время, ушла былая страстность и непосредственность, «ушла индивидуальность».
Правда, в печатном тексте пьесы («Моя старшая сестра». М.: Искусство, 1961) Володин предлагает сказочно-оптимистическое решение Надиной судьбы. Она, не довольствуясь произнесением на сцене отельных реплик, вроде «доброе слово и кошке приятно», продолжает мечтать о большой роли, не теряя надежды, по многу раз показываясь комиссии и режиссёру, наконец, добивается своего. Пьеса заканчивается сценой в гримуборной театра, где Лида и Володя слушают по трансляции голос Нади – Лауры. Лида восторгается сестрой, на долю которой выпало столько испытаний, но которая, начав с нуля, осуществила свою мечту. Риторические вопросы Лиды: «Неужели я смогла бы так? Собраться с силами, подняться на ноги и зашагать себе дальше? Всё сначала, кончить институт, работать, знакомиться с новыми людьми, радоваться жизни… Ведь мы сестры. Должны же мы быть похожи!..» – снимают все сомнения и утверждают надежду. Конечно же, и присутствие в этой сцене Володи, когда-то отвергнутого Надей в организованной дядей Митей сцене сватовства, тоже не случайно. Одним словом, «хэппи энд». Голос Нади – Лауры, праздничный, призывный, завершает пьесу:
22
Там же. С. 72.
23
Там же. С. 18–19.
24
Володин А. Избранное: В 2 кн. Кн. II. С. 26–27.
25
Там же. С. 26–27.
26
Володин А. Моя старшая сестра. М.: Искусство, 1961. (Текст цитируется по этому изданию.)