Страница 10 из 21
На наш взгляд, «инструментом», операциональной единицей анализа культурологически, идеологически и национально релевантных компонентов базовых многоуровневых концептов дискурса является когнитивный (ментальный) стереотип, а методика выявления и описания такого рода когнитивных феноменов может стать весьма продуктивной в подобных исследованиях.
Вообще феномену стереотипизации мышления, сознания и языка посвящено достаточное количество современных гуманитарных исследований.
Стереотипные единицы находятся в фокусе внимания психологов, социологов, философов, культурологов и, наконец, лингвистов[23].
В связи с изучением стереотипов, прежде всего когнитивных, чрезвычайно актуальным оказывается многоплановое понятие национального менталитета, который «в широком смысле… понимается как образ мыслей, система навыков и установок различных социальных групп» [Вепрева 2002: 207], как «национальный способ восприятия и понимания действительности, определяемый совокупностью когнитивных стереотипов нации» [Прохоров, Стернин 2006: 92].
Менталитет нации, как подчеркивают упомянутые выше исследователи, обнаруживается в «определенной стандартности поведения, действий представителей этнической группы в сходных ситуациях, а также в общении, в коммуникативном поведении народа» [Прохоров, Стернин 2006: 92].
В связи со сказанным выше уместно процитировать А. А. Леонтьева, который утверждает, что «в основе мировидения и мировосприятия каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем» [Леонтьев 1993: 20].
Добавим, что национальный менталитет и «этническая обусловленность» мировосприятия, на наш взгляд, обнаруживает себя в том числе в некоторой стандартности и однотипности представлений и, следовательно, суждений, касающихся различных аспектов жизни и деятельности человека, оценки событий и фактов как исторического, так и современного характера: «ментальность устойчива, она… восходит к бессознательным глубинам психики. Захватывая бессознательное, ментальность выражает устойчивые образы мира, свойственные данной культурной традиции, данному обществу» [Вепрева 2002: 207].
Кроме того, национальный менталитет проявляется, по нашему мнению, и в оценке значимости или незначимости тех или иных сфер человеческой деятельности представителями национально-лингво-культурного сообщества.
Как уже было сказано выше, понятие «когнитивный (ментальный) стереотип» неразрывно связано с понятием «концепт»: именно в стереотипах отражается «интерпретация» тех или иных базовых концептов, которая задается всей совокупностью бытовых, социально-экономических, социально-политических, исторических, природных, этнических, культурологических факторов.
Итак, концепты и их стереотипные интерпретации и составляют по сути национальную когнитивную картину мира [Прохоров, Стернин 2006: 92], и в этом смысле когнитивные стереотипы, наряду с концептами, могут рассматриваться в качестве концептуальных доминант дискурсов институционального типа и определять их когнитивную специфику.
В лингвистической науке существует достаточное количество определений когнитивного (ментального) стереотипа, и во всех имеющихся дефинициях так или иначе подчеркиваются базовые, дифференциальные признаки исследуемого феномена.
Когнитивный (ментальный) стереотип формируется на когнитивном уровне как устойчивое типизированное представление о действительности или её элементе (предмете или ситуации) с позиций обыденного массового сознания [Маслова 2001: 109–110], мифологического по своей сути.
Когнитивный стереотип – это «содержательная форма кодирования и хранения информации» [Красных 2002: 23], «некий устойчивый фрагмент картины мира, хранящийся в сознании» [Вепрева 2002: 206]. Он характеризуется, по мнению исследователей, относительной устойчивостью и повторяемостью, схематичностью, стандартизированностью, однозначностью, массовостью, оценочностью, национально-культурной спецификой.
Если задаться вопросом о существовании вненациональных когнитивных стереотипов (например, связанных с феноменами мужчина и женщина, мать и отец, ребенок, родители и т. д.), то можно предположить, что многие из них в целом обладают относительной универсальностью (.Родители должны любить своих детей и воспитывать их; ребенок должен слушаться родителей и пр.), хотя и в этих стереотипах обязательно обнаружатся этноспецифические черты, обусловленные своеобразием историко-культурологических, социально-экономических, политических и религиозных характеристик государства, нации, этноса.
Таким образом, утверждая, что «сознание человека всегда этнически обусловлено» [Леонтьев 1993: 20], можно, по-видимому, говорить и о том, что практически любой когнитивный стереотип, который «интерпретирует» содержательную структуру концептов, обладает – в большей или меньшей степени – этнокультурной спецификой, проявляющейся в отражении особенностей мировидения и мировосприятия национально-лингво-культурного сообщества.
Думается, однако, что вовсе не в каждом дискурсивном пространстве названные когнитивные феномены эксплицируются так явно и частотно и с таким языковым разнообразием, как это происходит в спортивном дискурсе, поскольку, как справедливо замечают теоретики журналистики Нейл Блейн и Раймонд Бойл, «модели освещения в СМИ спорта становится источником – возможно, уникальным источником – информации о том, каковы наши убеждения и мнения, какова наша культура в широком смысле этого слова» (выделено мной. – Е. М.) [Блейн, Бойл 2005: 471].
Заметим далее, в том числе и в связи со сказанным выше, что нам не кажется неоспоримой эксплицированная в большей части определений такая характеристика способов языковой объективации когнитивного стереотипа, как стандартизированность и клишированность.
По-видимому, разнообразие средств экспликации когнитивного стереотипа в языке находится в зависимости от типа дискурса, в котором эта объективация происходит, от типа субъекта дискурса и его коммуникативной позиции.
Так, например, определенная субъективность позиции адресантов русского спортивного дискурсивного пространства (агентов, в терминологии дискурсивной социолингвистики): журналистов, спортсменов, тренеров, болельщиков – позволяет говорить о том, что вербализация названных феноменов в этом типе дискурса характеризуется разнообразием и относительной нестандартностью.
Однако мы можем сделать безусловный вывод о том, что при языковой репрезентации исследуемых концептуальных доминант русского спортивного дискурса отражаются стандартизованные, повторяемые, частотные, национально-специфичные и повышенно оценочные представления носителей русского языка не только о спорте и о спортивных победах или поражениях, но и – шире – о собственном государстве, стране, Родине, власти – с одной стороны, и о русском характере, этических и моральных принципах русских, об их отношении к Родине, отечеству, его истории сквозь призму спорта и спортивных достижений – с другой.
Кроме того, характерным признаком анализируемых в данном исследовании когнитивных стереотипов является их взаимосвязанность и явная семантическая сопоставленность: так, стереотипы, характеризующие один из базовых концептов дискурса, как правило, семантически сопоставлены не только с другими стереотипами, реализованными в этом типе дискурса, но и с другими концептами, доминирующими в данном дискурсивном пространстве.
В. В. Красных полагает, что когнитивный стереотип имеет две разновидности – стереотипы-поведения и стереотипы-представления.
Для нашего исследования актуальными оказываются прежде всего стереотипы-представления, основными видами которых являются, по мнению исследователя, стереотипы-ситуации и стереотипы-образы.
В основе стереотипов-ситуаций находится некоторое стандартизированное представление о ситуации (например, о поведении болельщиков на трибунах), а в основе стереотипов-образов – типизированные представления о предмете, лице, феномене (например, профессиональные и поведенческие стереотипы-образы спортсмен, тренер, спортивный фанат, болельщик; национальные русский, француз, финн; социумные (легенда спорта, звезда спорта). Они выполняют предикативную функцию, определяют, что следует ожидать от какой-либо ситуации или предмета реальной действительности.
23
Cм., например: [Кон 1966], [Карбовский 1984], [Агеев 1990], [Прохоров 1996], [Мельник 1996], [Меренков 2001], [Красных 2002] и мн. др.