Молодожены

– Меня это интересует. Я плохо представляю, что у тебя может быть… Одним словом, выходит, что знаешь плохо даже тех людей, с которыми живешь, даже самых близких.

– Это, собственно говоря, общее место.

– Я должна тебе сказать, Жиль… Мне немного неловко, но… Одним словом, я была в курсе дела.

– Ах вон что? Чего же ты тогда меня расспрашиваешь?

– Чтобы выяснить, скажешь ли ты мне правду. Заметь, однако, я не сомневалась, что ты скажешь. Потому что я все же тебя немного знаю.

– А откуда это тебе известно?

– Тебе это покажется очень гадким… – Она на секунду умолкает. – Не догадываешься?

Жиль смотрит на нее вопросительно. Лицо его выражает искреннее недоумение.

– Не догадываешься… Господи, придется тебе сказать. Конечно, когда ты перестал ночевать дома, а это случалось раз пять или шесть, надо было быть идиоткой, чтобы ничего не заподозрить. Но я хотела знать наверняка и организовала за тобой слежку.

– Не может быть! Наняла частного сыщика?

Она кивает головой.

– Послушай, не осуждай меня, пока не выслушаешь до конца. Прежде всего я должна сказать, что обратилась к детективу по совету Арианы.

– Что за странная идея…

– Не такая уж странная. К этому часто прибегают при разводах, если одна из сторон хочет иметь некоторые преимущества. Когда можно предъявить доказательства, что…

– Ясно. Таким образом, я оказывался виноватым? Но ведь показания частного сыщика не принимаются во внимание.

– Принимаются, если сыщик дает их под присягой.

– Ты все предвидела…

– Не я, Ариана.

– Она, видно, поклялась меня погубить.

Вероника улыбается.

– Она была разочарована, потому что, в конце концов, я отказалась от этих доказательств. Это было слишком мерзко. Я бы себе этого не простила.

– Такие чувства делают тебе честь…

– О нет…

– Поверь, делают. Во всяком случае, спасибо тебе.

– Я уничтожила снимки и даже негативы, у меня больше ничего нет.

– Как, он делал фотографии?

– Конечно. Но не волнуйся: только на улице.

– Это просто невероятно. Подумать только, что кто-то ходил за мной по улицам, выслеживал, подглядывал, фотографировал. Меня прямо дрожь пробирает. А я ничего не подозревал…

Она подносит руку в перчатке ко рту, словно желая подавить смешок.

– Представь себе, именно это и значит следить. А ты к тому же так рассеян, дорогой…

Он подымает глаза, глядит на нее с удивлением. Она сказала это слово машинально. Она улыбается.

– Видишь, Жиль, есть привычки, с которыми так быстро не расстанешься.

– Тем лучше. Скажи, хочешь, я приготовлю чай?

– Спасибо, с удовольствием, только я сама его приготовлю.

– Нет, не беспокойся.

Она все же пошла с ним. Прислонившись к двери, она задумчиво смотрела, как он возится на кухне. Через открытое окно виднеется рыжая листва, клочок неба, статуя в глубине аллеи.

– Мне жаль этой маленькой кухни, – говорит она. – Надо сказать, нам крупно повезло с этим окном, выходящим в сад миллионера.

– Зато теперь у тебя будет кухня миллионера… Прости, Вероника, я не хотел этого сказать.

– Неважно. К тому же, знаешь, Алекс не крупный миллионер, не такой, как этот господин напротив… Как умело и красиво ты собираешь чайный поднос… Ты, по-моему, сделал успехи.

– Вот попробуй, какой чай.

– Признаю, я никогда не умела заваривать чай. Не получалось.

– Я научился. Готовлюсь к холостяцкой жизни.

– Ну что ты! Я надеюсь, ты женишься.

– Я в этом совсем не уверен.

Вероника и Жиль с подносом в руках возвращаются в гостиную. Он наливает ей чай.

– Все равно, – говорит он. – Фотографии… Мне бы в голову такое не пришло.

– Да, я знаю. Ты не способен на дурной поступок.

– О, я за себя не поручился бы!

– Нет, не способен. Ты лучше меня. Я никогда в этом не сомневалась, с самого начала.

Он усмехнулся в смущении.

– Давай не будем соревноваться в вежливости… Тебе с сахаром? Черт, я забыл на кухне сахарные щипцы.

– Не ходи. Спасибо. Молока совсем капельку.

Он снова садится и отпивает глоток чаю.

– Вы уже назначили день вашей свадьбы? – спрашивает он, не поднимая глаз.

– Нет еще. Спешить некуда. Мы выждем не меньше шести месяцев после развода.

– Он добр к тебе?

– Алекс? Да, очень. Он милый. Пока у нас все хорошо.

– Почему ты говоришь «пока»? Надо верить, что это надолго.

Вероника чуть печально усмехнулась.

– Лучше не питать особых иллюзий…

– Но раз вы женитесь, значит, вы уверены, что…

– В принципе да. Но можно ли в наше время быть в чем-то твердо уверенным? Я предпочитаю жить настоящим.

Молчание.

– Меня беспокоит, как Мари будет проводить у вас эти два месяца. Дети так чувствительны к переменам обстановки, атмосферы, окружению… Она будет думать, кем ей приходится этот господин.

– Мы думали об этом. Скажем ей, что это ее дядя.

– Да. Но Мари очень тонкая девочка. Долго ее не удастся обманывать.

– Что поделаешь. С этим придется примириться. В наш век от детей мало что можно скрыть. Их не уберечь от… впрочем, теперь они развиваются скорее, чем прежде. И, может быть, они менее ранимы.

– Мари очень развита для своих лет, но думаю, что она не менее ранима, чем я в детстве.

– Она на тебя похожа, это правда.

– Ты думаешь, он будет к ней хорошо относиться?

– Алекс? Да, уверена.

– Но ты говорила, что он не очень любит детей.

– Я уверена, что он будет очень хорошо относиться к Мари.

– Вы намерены жить больше на побережье или в Париже?

– И там и тут. А кроме того, мы будем много путешествовать.

– Я хочу попросить тебя об одной вещи. Но, может, тебе это покажется нелепым?

– Все равно скажи.

– Если можешь, не езди с ним в Венецию.

Она нежно улыбнулась.

– Хорошо. Обещаю. Буду придумывать всякие предлоги.

– Это, наверно, будет нелегко, потому что Венеция, безусловно, входит в программу его светских развлечений. Наверно, и в октябре еще кое в каких дворцах устраивают празднества… Ладно, забудь о моей просьбе. Как бы то ни было, эта Венеция и наша так непохожи друг на друга… Я полагаю, что на нашу ладью ты больше не попадешь.

– Ты фетишизируешь воспоминания.

У Жиля чуть заметно вздрагивают щеки и веки, быть может, от фразы, которую только что произнесла Вероника, или просто от того, что она употребила слово «фетишизируешь». Она это заметила.

– Тебе это больно? – спрашивает она.

– Да нет, что ты! – Он мотает головой, потом говорит, видно, чтобы переменить тему: – Выпьешь еще чаю?

– Охотно. Чудный чай. Почему это мне никогда не удавалось так заваривать?

– Для этого надо быть немножко китайцем. Сколько насыпать… Сколько настаивать… Вот, например, ты протираешь чайник изнутри, после того как ошпарила его кипятком? Нет? Ну, тогда и говорить не о чем. Чтобы хорошо заварить чай, существует строго определенная последовательность действий, которые требуется выполнять внимательно и точно. Я бы даже сказал: с любовью…

Он как будто шутит. Наливает чай, придвигает ей чашку. Вероника наблюдает за ним. Он высокий и худощавый. На нем свитер и вельветовые джинсы в широкий рубчик. По его серьезному, еще юному лицу волнами проходят то тени, то вспышки.

– В этой одежде, – говорит Вероника, – ты очень, очень похож на студента. С ума сойти, до чего ты молодо выглядишь!

– Ты тоже.

– Я по-другому… Да, я думаю, что тебе надо жениться. Если бы ты повстречал женщину с теми же вкусами, с теми же стремлениями, что у тебя… Я была ошибкой. Теперь мы это знаем.

В голосе ее смирение и печаль – и это не кажется ни притворством, ни наигрышем. И вместе с тем она как бы извиняется.

– По-моему, ты хочешь что-то сказать и не решаешься. Говори все, что хочешь, Жиль, я готова все выслушать.

– Что ж, поскольку, что бы мы ни говорили друг другу, это ничего не изменит, не могла бы ты сказать мне как можно более откровенно, почему все-таки у нас ничего не получилось? Конечно, у меня было время об этом подумать самому, и я нашел кое-какие объяснения. И все-таки я до конца еще не могу понять… Так вот, может быть, ты могла бы мне сказать, какова, по твоему мнению, основная причина нашего разлада? Я обещаю тебе, что не рассержусь, даже если это будет мне обидно. Пусть даже хуже, чем обидно. Я тоже готов все вы слушать.