Страница 13 из 19
Представление
о развитии
«нравственных мышц»,
которое подобно
развитию обычных
мышц у гимнаста,
ближе к истине, чем
нам кажется
И во многом изучение первого языка сводится к примитивному подражанию. Ребенок слышит речь своих родителей или старших детей и старается ее имитировать. Но даже в довольно раннем возрасте мы можем видеть проявления оригинальности, когда ребенок не просто усваивает навыки речи, но начинает создавать свои собственные, слегка изменяя усвоенные правила. На этом этапе ребенок постоянно усваивает то, что специалисты называют грамматикой – куда входит морфология (законы образования слов) и синтаксис (как эти слова соединяются в предложении), – и, разумеется, расширяет словарь, где он одновременно движется в двух направлениях, задавая вопросы: «Как называется эта вещь?» и «Что обозначает это слово?» И даже если ребенок страдает серьезной дислексией или необычайным поэтическим даром – а эти две вещи могут иногда совпадать, – у него формируются привычки и определенные связи в мозге, а это значит, что язык стал его второй природой. В подавляющем большинстве разговоров люди не обсуждают вопросы языка, грамматику или словарь. Мы задаемся этими вопросами лишь тогда, когда кто-то использует слово или фразу, которые нам непонятны. Обычно мы совершенно не думаем о словаре, не говоря уже о правилах грамматики. Мы думаем только о предмете разговора.
Изучение родного языка само по себе – это неплохая иллюстрация того, о чем мы говорили. Но нам куда полезнее будет подумать об изучении нового языка, особенно когда это делает взрослый. Такая иллюстрация лучше по двум причинам. Во-первых, здесь мы куда больше пользуемся сознанием. Даже в ультрасовременной лаборатории языка, где для вас имитируют «естественные» условия, в которых вы изучали родную речь, вам приходится думать о том, почему слова образуются именно таким образом, почему эти странные неправильные глаголы ведут себя именно так, вопреки нашим ожиданиям, и о других подобных вещах. Вам надо усвоить нюансы, метафоры и акценты, которые делают живой язык столь прекрасным, хотя и трудным для овладения. Вы часто будете делать ошибки, но упорство здесь окупается, потому что мы стремимся к telos, к тому, что нас ждет впереди. Если ваш родной язык английский, а вы изучаете немецкий, вам приходится постоянно напоминать себе о том, что глагол должен стоять в конце предложения. И даже если этот язык похож на ваш родной (как это будет, скажем, для итальянца, изучающего испанский), вам все равно придется запомнить множество незнакомых слов. Это требует усилий психики, сознательного стремления освоить эти правила, а также физических усилий (положение языка, зубов, губ, голосовых связок), и в результате тренировка мозга должна привести вас к состоянию, когда вы говорите на иностранном языке без специальных усилий и даже без работы сознания. Именно о подобной сложной работе, как мы увидим, говорили первые христиане, когда они призывали друг друга развивать такой характер, который позволяет предвосхитить новый Божий мир.
К.С. Льюис описывал этот переход к пониманию нового языка (вспоминая о том, как он изучал древнегреческий) такими запоминающимися словами:
Тот, для кого греческое слово живет только в словаре, кто должен непременно подменить это слово словом родного языка, по-гречески не читает – он просто разгадывает головоломку. Сама формулировка «naus означает корабль» неверна. И naus, и корабль нечто значат, но они указывают на разные вещи. За словом naus (как и за словами navis или nаса) кроется образ темного и узкого судна с парусом или гребцами на волнах, и никакое английское слово не указывает на такую картину[3].
И здесь второй язык показывает нам, как действует добродетель: она становится второй природой. В итоге, если занятия идут должным образом, вы совершаете переход от изнурительного усилия к совершенно новой «естественности».
Тут мне хочется напомнить об одной важной вещи. Мы можем освоить новый язык, а потом его забыть. В молодости я выучил несколько языков. Один из них, сирийский, с его плавучими звуками и поразительной древней поэтичностью, был для меня источником особого наслаждения. Но после тридцати лет я им не пользовался до того момента, пока мне не стукнуло пятьдесят с небольшим. И вот я открыл сирийскую Библию, чтобы кое-что проверить, – и с горечью понял, что не могу вспомнить даже алфавита. С добродетелью может произойти нечто подобное. Скажем, человек в детстве научился быть по-настоящему щедрым, но суровый мир взрослых вытеснил из его жизни эту привычку. Тогда ему придется потратить немало сил, чтобы освоить этот навык снова. К сожалению, с подобной проблемой постоянно сталкиваются те люди, которые решили жить по-христиански. Если сделать остановку в практике этой жизни – позволить себе забыть о конечной цели, – ты можешь навсегда потерять этот новый язык.
Изучение второго языка служит прекрасной иллюстрацией формирования добродетели и еще по одной причине: вы занимаетесь языком, потому что хотите себя чувствовать «дома» в том месте, где на нем говорят, или, по крайней мере, читать и ценить литературу этой страны (а в случае древних языков – литературу того времени). Таким образом, изучая язык, мы стремимся к определенной цели – мы хотим сформировать такие привычки мозга и тела, которые позволят нам стать уже здесь и сейчас компетентными в сфере языка гражданами этой страны. Мы хотим легко говорить на ином языке. Самую большую радость человек, изучивший другой язык, чувствует тогда, когда его по ошибке принимают за местного жителя в чужой стране. Это снова «награда» за труд – и не внешняя награда, как в случае ребенка, которому купили велосипед за успешную сдачу экзаменов, но награда, составляющая подлинный telos, подлинную цель наших усилий.
Мы можем освоить
новый язык, а потом его
забыть. C добродетелью
может произойти нечто
подобное. Скажем, человек
в детстве научился быть
по-настоящему щедрым,
но суровый мир взрослых
вытеснил из его жизни
эту привычку. Тогда ему
придется потратить немало
сил, чтобы освоить этот
навык снова
Именно так Аристотель понимал смысл формирования добродетелей, именно это – если мы только усвоим, чем Аристотель отличается от Иисуса! – происходит в жизни христианина. Как мы уже говорили, Аристотель называл цель словом eudaimonia, процветание. Добродетели – четыре «кардинальные» добродетели и другие, которые висят на этих «петлях», – можно назвать грамматикой и словарем языка «процветания» человека. Ни для кого из людей этот язык не родной. Но иногда мы можем на миг увидеть эту иную страну и можем хотя бы отчасти понять, как работает этот язык, какие привычки ума и тела нам следует развивать, чтобы стать гражданами этой страны, умеющими говорить на местном языке. И чем больше мы занимаемся этим языком – иными словами, чем больше мы учимся действовать с мужеством, умеренностью, мудростью и справедливостью, – тем ближе мы к образу жизни человека, который «процветает» в подлинном смысле этого слова. Кто знает, может быть, однажды меня примут за местного жителя той страны? Если формирование подобно изучению иностранного языка, оно также похоже на развитие вкуса или на обучение игре на музыкальном инструменте. Прежде всего, ни один из этих навыков не появляется у нас «естественным образом». Но если ты над ними трудишься, они становятся все более и более «естественными», пока не станут характером, после чего ты обретаешь долгожданную свободу – можешь непринужденно говорить, обладаешь изысканным вкусом или легко исполняешь музыку.
3
C.S.Lewis, Surprised by Joy: The Shape of My Early Life (1955; London: Fontana, 1959), 115.