Страница 3 из 11
«Тут, в армии, все как-то по-другому. Я сейчас стал страшным фанатом всяких ирисок, карамелек, печенья, вафель и прочей ерунды, которой дома не ел. Даже халву тут уписывал за обе щеки. Да, армия меняет человека! 15.12.1986 г.»
Я, очевидным образом, нарушил причинно-следственную связь, и про процессы, предшествующие финальной части работы пищеварительной системы надо было бы рассказывать раньше. Но лучше поздно, чем никогда, тем более что про еду и разговор будет более приятным. Краткий вывод такой – есть хотелось все время!
И что самое удивительное, хотелось того, что дома никакого интереса не вызывало: конфет, печенья и тортов. Потребность удовлетворялась двумя способами – походом в чайную и посылками из дома.
В чайную можно было ходить хоть каждый день, были бы деньги. А вот посылки – это совсем другая история. Присланные из дома гостинцы приобретали совершенно иной вкус, я бы сказал – метафизический. Это была не только материальная пища, но и духовная! К тому же процесс получения посылки, ее вскрытия и употребления содержимого быстро превращался в обязательный элемент социалистического сосуществования. Что, кстати, почти всеми воспринималось как само собой разумеющееся. Когда один из рядовых нашего шестого взвода был замечен за углом казармы, жующим вафли, присланные ему из дома, справедливое наказание оказалось скорым и довольно чувствительным.
Процесс поглощения вкусных подарков, которые привезли друзья с гражданки
В полковую столовую почти ползимы приходилось ходить в шинелях. Из-за ужасного холода решено было не раздевать личный состав в казармах и не гонять нас по улицам «голышом». Так в шинелях и ели… Несмотря на питание по жесткому распорядку, «в коня корм не шел» – первые недели службы все стремительно худели. Процесс начинался сразу после того, как новобранцы переставали «срать бабушкиными пирожками». (Это была любимая фраза старшины батареи, сержанта Федуна.) За полгода в учебке посылки мне приходили неоднократно, благо Москва находилась совсем рядом, но как показывала практика – потеря веса являлась временным явлением. В конце концов организм перестраивался и, как правило, все начинали прибавлять. «Что ни день – сто грамм! Что ни день – сто грамм!»
Если же говорить о настоящих ста граммах, то для курсантов учебного центра они оставались непозволительной роскошью. Мы еще были слишком неопытными в тонкостях армейского неуставного быта, поэтому подобное удовольствие позволяли себе только сержанты-деды и то по большим праздникам, самым большим из которых был, конечно, Новый год.
«У нас было семь тортов, каждый килограммов на шесть, очень большие и плоские, но вкусные. Шесть ящиков конфет, три ящика пряников, ящик печенья, два ящика яблок, ящик мандаринов и четыреста бутылок лимонада! Съели в первый день, конечно, не все, хотя мы и старались. Так старались, что на следующий день у меня заболел живот, и я не смог идти на ужин. 02.01.1987 г.»
Главным украшением стола, несмотря на приведенный выше список, был телевизор. Об этом очень правильно в свое время говорил почтальон Печкин. Я ухитрился посмотреть все: «Огонек», «Ритмы планеты» и «Ну, погоди!» Это было поощрением за то, что я трудился официантом во время праздничного ужина, которому предшествовала большая развлекательная программа. Мы (наш взвод) выиграли в игру «Что? Где? Когда?». Тогда все викторины всегда называли «Что? Где? Когда?», хотя со знаменитой телеигрой они имели весьма отдаленное сходство. Тем не менее было приятно правильно ответить на поставленные вопросы. Например, как переводится слово «камикадзе» или кто из советских клоунов является обладателем циркового «Оскара». Нашими соперниками оказались «заезжие профессионалы» из второй батареи, которые покинули место интеллектуальной схватки пристыженными и мрачными.
В повседневности телевизор выполнял в основном патриотически-воспитательные функции. Ежедневно личный состав ровно в девять вечера усаживался на табуретки для просмотра программы «Время». То, что на самом деле ее никто не смотрел, никого не волновало. Главное, чтобы все сидели на своих табуретках и смотрели в телевизор.
Такая же история происходила в выходные, когда в таком же обязательном порядке все смотрели передачу «Служу Советскому Союзу!», по понятным причинам именовавшуюся не иначе, как «В гостях у сказки». Развлекаться с помощью телевизора было сложно, но оставался еще проигрыватель, стоявший в ленинской комнате.
Обычно здесь писали письма, хотя изначально это помещение предназначалось для проведения политинформаций и других важных мероприятий «разъяснительного характера». Наша «ленинская комната» запомнилась мне бесконечным прокручиванием двух пластинок. Первой была «Песни на стихи Леонида Дербенева», главным хитом которой являлась композиция в исполнении Михаила Боярского со словами «Уеду срочно я из этих мест».
Вообще-то в ней речь шла о свадьбе друга, на которой лирический герой влюбился в чужую невесту, но мы реагировали исключительно на вербальный раздражитель «уеду срочно я». Вторая популярная пластинка, название которой, к сожалению, моя память не сохранила, была сборником узбекской эстрады, с абсолютным хитом – песенкой про цыплят. «Цып-цып-цып, мои цыплятки» – такой перевод текста был мне известен на русском. Не исключаю, что в узбекском варианте пелось о чем-то другом, но, так или иначе, две эти мелодии навечно отпечатались в моем подсознании именно благодаря бесконечной «ротации» в нашей ленинской комнате.
Искусство постоянно присутствовало в нашей повседневности. Начать с того, что строем мы ходили, конечно, с песней. Репертуар был проверенный, одобренный всевозможными инстанциями и потому быстро приевшийся. Но оставалась лазейка – иногда мы маршировали в полях или лесах, куда ухо замполита не проникало. Одним из самых интересных экспериментов оказалось исполнение в маршевой аранжировке песенки Крокодила Гены «Пусть бегут неуклюже». Она идеально подошла для прохождения строем: поднимала настроение, была известна всем без исключения бойцам и оказалась не лишена некоторых изысков. После слов «к сожаленью, день рожденья только раз в году!» правофланговый пел: «Па-бада-бадам-бада-бадам-бада-бадам!»
Радиотрансляции на территории полка тоже вносили свой вклад в абсурдизацию мира. Тогда большой популярностью у «городской» армейской молодежи пользовалась радиостанция «Юность», время от времени включавшая в свои передачи западную музыку. Причем иногда даже не слишком старую. Например, полы в казарме особенно успешно натирались «машкой» под AC/DC. (Поясню, что «машкой» называлась огромная швабра. Вместо щетки к ней крепилась большущая деревянная чушка с войлочным покрытием. Полы натирались мастикой, а затем с помощью этого инструмента доводились до блестящей кондиции. Что касается названия, то оно объясняется незамысловатым солдатским юмором. Сам процесс натирания полов именовался словом «ебаться», а так как делать это в одиночку было, согласитесь, странно, то и происходило это – «с «машкой»)
Процесс уборки помещений в армии превращался в подобие религиозного ритуала. Прошу понять меня правильно, я не имею в виду ничего такого, что могло бы оскорбить чувства верующих. Лишь хочу подчеркнуть его важность. Как говорил нам старшина Федун, в армии все должно быть «пусть хуеобразно, но однообразно!» Это удивительно, как быстро молодые ребята, несколько месяцев назад получившие сержантские погоны, а вместе с ними – полномочия руководителей, перенимали язык и манеру поведения старших командиров. Видимо, это общее такое человеческое качество. Наблюдая за стремительными метаморфозами многих известных людей, ставших, например, депутатами Государственной думы, я сейчас думаю, что именно в армии впервые заметил эту особенность – власть меняет человека. И не в лучшую сторону.