Страница 6 из 15
Воля горда собой и самодостаточна: «Своя воля: хочу смеюсь, хочу плачу. Не любо – не смейся»; «Свое добро – хоть в печь, хоть в коробейку». Но с другой стороны: «Круто погнешь – переломишь (лопнет)»; «Своя волюшка доводит до горькой долюшки»; «Дай себе волю, заведет тебя в лихую долю».
Свобода как высшая ценность человеческого бытия впервые с неповторимой драматической силой воспета в русской культуре Пушкиным («Свободы буря подымалась», «Иная, лучшая потребна мне свобода», «Темницы рухнут – и свобода //Вас примет радостно у входа…», «Свободы сеятель пустынный // Я вышел рано, до звезды», «в мой жестокий век восславил я Свободу»…), провозгласившим зависимость свободы от просвещения.
«Строгое определение свободы, – напишет в 1931 г. русский религиозный мыслитель Г.П. Федотов, – встречает большие философские трудности /…/. Существенно не содержание свободы, а вера в свободу или пафос свободы». Истинно духовной свободе, а также свободе политической и экономической противостоит «порядок» деспотической власти, противостоит «государство-вампир, эксплуатирующее нищих рабов» (Г.П. Федотов)[15]: вспомним пушкинское «К чему стадам дары свободы?».
О безграничной силе и масштабах духовной свободы – знаменитый эпизод из «Войны и мира» Л.Н. Толстого. Пьеру Безухову в плену французский часовой не позволил пройти за определенную черту-границу: «Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. “И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер, – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!” Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам».
По проницательному определению И.А. Ильина, «свобода есть воздух, которым дышит вера и молитва. Свобода есть способ жизни, присущий любви. Отвергать это может лишь тот, кто никогда не веровал, не молился, не любил и не творил; но именно поэтому вся жизнь его была мраком, и проповедуемое им искоренение свободы служит не Богу, а бесу. Не потому ли таких людей называют “мракобесами”?»
Законные гарантии свободы всегда связаны с добровольным отказом от некоторой ее части-доли: «Освободить себя не значит стать независимым от других людей, но значит стать господином своих страстей». Ясно и то, что всегда остается возможность для злоупотребления свободой (тому примеров много и в истории, и в нашей современности), но абсолютно прав И.А. Ильин (запомним его слова: они имеют отношение и к общим, размашистым, лихим оценкам, которые мы часто даем журналистике, рекламе, связям с общественностью и т. д.): «Злоупотреблять можно всем, и в злоупотреблении виноват злоупотребляющий, а не злоупотребляемая ценность»[16]. Вредна не реклама как род деятельности, но прибегающие к недостойным, ложным приемам ее «хитроумные» создатели. Плох не пиар сам по себе, а подличающие пиар-ремесленники…
Понятие свободы прежде всего связано с философскими, политическими, культурно-историческими размышлениями. Понятие воли (в известной степени как антитезы цивилизации) – с народным (фольклорным) мировидением. Воля ближе к притягательной и непосредственной природной первооснове человека.
Свободе и воле противостоят рабство, неволя (у Пушкина в «Цыганах»: «неволя душных городов»), кабала, притеснение. Свободный человек противополагается рабу, невольнику, крепостному, холопу, смерду, т. е. человеку, как отмечает В.И. Даль, обращенному в собственность ближнего своего, состоящего в полной власти его.
Власть и свобода могут восприниматься и как синонимы, и как антонимы. При самом различном сближении этих понятий происходит непрестанное перекрестное семантическое их опыление, рождающее новые дополнительные смыслы. Чрезмерная, бесконтрольная власть (как социально-политический институт) губительна для желанной свободы личности. Свобода хрупка и беззащитна под натиском разгулявшейся, удержу не знающей власти, исповедующей испытанный принцип «Всяк сверчок знай свой шесток».
Носители идеологии свободы – либералы – в русской транскрипции и в сменяющих друг друга разных исторических обстоятельствах нашей жизни почти всегда выступают нарушителями вожделенного покоя, это личности подозрительные, неприкаянные, непоследовательные (вспомните щедринскую сказку «Либерал»), «проклятые» (в терминологии городничего Сквозника-Дмухановского из «Ревизора» Н.В. Гоголя), обдаваемые презрением, те, кому «больше всего и больше всех надо» и т. п.
Свобода добродетельно (и вполне резонно) шествует лишь в паре с Ответственностью[17]. Свобода – способность брать на себя ответственные ограничения, оставаясь вместе с тем самим собой. Иначе – личностная деградация (мол, «уши выше лба не растут»!). Власть человека над собой открывает ему новые горизонты свободы…
Свобода без границ – устрашающее нас опустошительное безвластие, анархическая вакханалия. Избыточная, ничем не контролируемая свобода, в свою очередь, ведет к распущенности, одолеть которую дано только власти (власти как институту и власти над собой). Однако мы чаще всего свободе предпочитаем властный порядок, от которого всякий раз ждем не дождемся гарантий нашей безопасности… Ау, свобода!?
1. Припомните ставшие хрестоматийными строки из произведений А.С. Пушкина, посвященные феномену власти и свободы (стихотворения разных лет, «Евгений Онегин», «Борис Годунов», «Капитанская дочка», «Медный всадник» и др.).
2. Объясните смысл пушкинских слов: «Власть и свободу сочетать должно на взаимную пользу».
3. В чем проявляется своеобразие отношения к феномену власти у М.Е. Салтыкова-Щедрина и Л.Н. Толстого (сравните суждения обоих писателей, приведенные во 2-й главе)?
4. Попробуйте смоделировать жизненные и житейские ситуации, при которых «власть» и «свобода» воспринимались бы в одних случаях как синонимы, а в других – как антонимы.
Глава 3. Понятия «власть» и «свобода» в контексте реальной журналистской практики
Власть и свобода СМИ: смысловые объемы словосочетания. – Журналистика – оппонент демократической власти. – Давление властей на СМИ. – Власть потребителя над СМИ. – Вожделенная свобода и цензурные «соблазны». – Журналистское саморегулирование и самоконтроль.
Власть и свобода СМИ: смысловые объемы словосочетания
Власть и свобода СМИ вполне сообразуются со всеми отмеченными выше смысловыми объемами и оттенками интересующих нас ключевых понятий.
Я раскрываю газету или журнал, просматриваю их и приступаю к чтению того, что меня более всего заинтересовало. Я по привычке, беззаботно включаю радио и начинаю вслушиваться в очередную, по-настоящему захватывающую меня передачу. Разыскиваю необходимый мне телеканал и, с удовольствием (или без особой радости), уставившись на экран, послушно внимаю ему.
Продукция традиционных СМИ с этого мгновения непосредственно влияет на меня. Я ощущаю на себе ее воздействие, положительное или негативное – это уже другой вопрос. Я по собственной воле вступаю в непосредственный контакт – диалог с журналистским текстом. Между нами возникают почти межличностные отношения сочувствия, согласия, спора, раздражения, неприязни и т. д.
Журналистский текст – источник направленной на меня властной энергии; субъект власти надо мной – автор (авторы) текста, редактор, ведущий; я, как и вся разнообразная, внимающая данному тексту аудитория, – добровольный объект влияния. Нескончаемая новостная лавина не может ждать (подобно художественной литературе высокой пробы), до востребования, своего потребителя. Она нетерпеливо и властно настигает его по его же хотению (брак и по любви, и по расчету).
Все СМИ мира безостановочно повествуют о политических проблемах разного калибра, об очередных распоряжениях властей или, напротив, о властной нераспорядительности. Здесь специально выделяются государственные СМИ, официальные издания различных органов власти, политических партий, общественных организаций, регулярно публикующих очередные, обязательные для исполнения законы, постановления, решения и т. д.