Адо

"И я испытал бури сердечные! Их усмирил искупитель, наставник мой и твой, если взыщешь благодати его!" Нор, безмолвствуя, смотрел на знак божественный и однажды возразил вполголоса:

"Ему поклоняются и наши угнетатели, во имя его терзают нас и проливают кровь нашу! Не прельщай меня, старец: не променяю на бога врагов моих богов моего отечества!"

Держикрай. Он бог любви и милосердия. Они бесславят его имя своими злодеяниями, он отвращает от них лицо свое и не есть бог их; но да отпустит им грех их: не ведают, несчастные, что творят! Ты ж не упорствуй и узнай закон его.

Нор часто бродил по улицам великого града, дивился его великолепию, многолюдству и кипящей повсюду деятельности.

Однажды - в день воскресный - шел он мимо св. Софии. Из растворенного храма проливалось чудное пение. Любопытство и нечто другое, похожее на невольное благоговение, влекли юношу вступить в собор; он очнулся в нем, окруженный народом бесчисленным.

Служил сам владыка; литургия совершалась со всем великолепием и торжественностию церкви православной. Пение - самая выспренняя, самая смелая служительница божия: оно глаголет языком дивным, сверхъестественным,.громко восклицает, воспаряет в небо и утопает в радужных волнах и молниях у подножия неизреченного. Глас священного бурного лика - пламенный, величественный - катится как рокот грома по хребтам гор заоблачных. Он подобен духам бесплотным, славящим всевышнего в странах невидимых трубою суда и жизни. Но вдруг раздалось смиренное, глубокое, трепетное: "Господи помилуй!" И тогда растаяла в долгом, медлительно исчезающем вздохе душа Норова.

Служба кончилась. Юный эст задумчивый возвратился в семью Держикраеву. Домовитая хозяйка и ее дочери удалились, дабы уготовить пир для дорогих гостей, родных и ближних своих.

Нор остался сам-друг с своим благодетелем и наконец сказал ему: "Был я в церкви, где вы богу своему служите, и был в изумлении и не ведал, на земле ли: ибо нет на земле такой красоты и благочиния! Воистину, бог тамо с вами пребывает!

Я же ни пересказать, ни забыть не могу вашего благочестия и дивного служения создателю. Кто однажды вкусит сладкое, чуждается горечи; научи меня чудному закону вашему!"

Держикрай потом часто с ним беседовал о высоких истинах христианства, а спустя два месяца был его восприемником при принятии святого крещения.

ГЛАВА ПЯТАЯ

К Иванову дню собрались в Новегороде воины переславские.

Ярослав Всеволодович поднимался в поход; посадники же все еще медлили, граждане все еще не вооружались. Нередко слышался ропот по стогнам; народ казался недовольным и встревоженным.

Юрий (так стал называться Нор, омовенный водою искупления)

несколько раз представлялся князю и просил, да получит позволение возвратиться к землякам своим, чтобы возвестить им наступающую помощь великого города. Он слышал ответы нерешительные, оставлявшие его в величайшем недоумении: самая благосклонность к нему Ярослава, казалось, уменыпилася. Держикрай сколько мог утешал и поддерживал своего сына крестного.

"Друг мой, - говорил он ему, - помни слова царя-пророка: не надейтеся на князи, ни на сыны человеческие! Возложи свою надежду на всевышнего!"

Однажды ночью прибыли послы иногородние. Остановились же послы не в устроенной для их приятия гостинице, но в дому Никифора Дурова надменного посадника, всегдашнего врага власти княжеской и рода Всеволодова. До самого рассвета горели огни в терему его, входили туда и выходили люди житые, именитые граждане, тысяцкие, бояре новогородские и гости чужестранные.

Едва занялась заря - и ударили в набат. Бурные волны народа хлынули со всех сторон и покрыли торжище; собралось вече.

Посадник открыл оное следующею речью:

"Господин князь Ярослав Всеволодович и вы, мужи-братия, люди новогородские! Созвал ты, князь, в город наш своих ратников переславских, а нам поведал: се прислали ваши данники, Чудь и Ямь и Ливы, к вам по помощь на купцов рижских и рыцарей немецких, - ибо те гнетут их, и себе в неволю обращают, и берут с них дани неправые. Слова же твои, господин князь, не оправдалися; не на немцев хотел ты идти ратию, но еще до прибытия Юрия Норова, сына старосты чудского, велел трубить в поход в земле Переславской, и в области Перемышльской, и в странах низовых: то поведали нам наши лазутчики. А полк твой - на псковичей, наших братаничей, дядей и сродников: мы же тебе не выдадим нашей братии. И не реки нам: лживое на меня возводите поношение! Помним мы, господин князь, как на Филиппов пост пошел ты из Новагорода во Псков и хотел взять город их лестию, псковичи же не впустили тебя, и возвратился ты и вещал нам и преосвященному владыке нашему: пошел было я во Псков с миром и любовию, хотел дарить псковичей - и они меня избесчествовали; се днесь на них печален и скорбен я. Вслед за тем (никто еще не помышлял здесь об чудских наших данниках), вслед за тем, повторяю я, стал ты на войну готовиться. Мы же видели мысль твою и потому неспешно творили твоего повеления, Ярослав Всеволодович; и когда псковичи на тебя заедино, убоявшись, с рижанами совокупилися, утвердились стоять вместе в единомыслии и пролить друг за друга кровь свою, когда прибыл сюда Нор, сын Индрика, и ты изведал силу псковичей, наших братьев; тогда ты послал к ним боярина, вещающи: хощем идти с новогородцами на Ригу, идите с нами! Но и тут не отложил ты коварства и пагубы наших сродников! Ныне услышь, что они ответствуют на твое послание!"

В продолжение всей речи посадника лицо князя изменялось:

он то краснел, то бледнел, от ярости его брови соединялись, глаза сверкали, уста сжималися. Несколько раз хотел он воспрянуть и сорвать крамольника с холма Вадимова, но он зрел себя окруженным буйною чернию, отделенным от своей переславской стражи. Верный боярин Феодор шепнул ему, что она частию обезоружена, частию уже изшла из города, - и князь пребывал на своем седалище. Главный посол псковичей сменил посадника и обратил слово к князю новогородскому.

"Господин наш, Ярослав Всеволодович, ты ведаешь, все мы - единое Адамово племя, и верные и неверные; но и с неверными неправо без вины брань творить! Будем и с ними жить в мире; только к безверию и к беззаконию их не приложимся: пусть узнают они наше житие, любовь и смирение и приидут в богоразумие - и все спасены будем благодатию Христовою и пречистой его матери!

А ты, князь, столь мудрый и благомысленный, велишь нам воевать рижан, нас ничем не обидевших!"

"Вы мне ругаетесь, изменники! - воскликнул Ярослав, побежденный негодованием. - Вы мне за то дорого заплатите! Мужи новогородские, или потерпите, чтобы здесь союзники врагов моих сыпали хуления на князя вашего?"

Тысяцкий Иван Смелый прервал гневного: "Мы служим пречистой богородице, господин князь, и друг за друга главы свои складываем! Вам, князьям, кланяемся, но с братнею своею, с псковичами, живем мирно. Ныне псковичи не хотят с тобой на Ригу идти ратию, и мы, князь, нейдем. Распусти свое воинство, не крамольствуй на наших сродников!" И в один голос все торжище повторило: "Нейдем на Ригу! Распусти свое воинство!"

Тогда князь, безгласный, смущенный, трепещущий от негодования, оставил шумное вече. В лице Юрия новогородцы почтили посла иностранного: никто не обидел его ни делом, ни словом, и он без препятствия вступил в дом своего гостеприимца.

Все надежды несчастного юноши были разрушены. Кто опишет его отчаяние? Оно превышало всякую меру, слово человеческое слишком слабо, дабы изобразить его. Но слово божественное, утешения веры не дали совершенно пасть душе злополучного.

Скажем мимоходом, что в посаднике и в тысяцком, сокрушивших все его упования, он узнал двух из тех мужей, которых при начале своего пребывания в земле русской однажды застал беседующих с Держикраем и которых немилость к себе мог бы уже тогда узнать из их поспешного удаления. Держикрай давно уже предчувствовал неудачу, грозившую его юному другу, но он еще надеялся и посему, хотя увещевал его быть готовым ко всему, не открывал ему своих опасений.