Страница 12 из 17
Другой значительной вспомогательной гипотезой оказалась идея сопротивления. Тезисы 3. Фрейда о том, что «сопротивление – это все то, что препятствует аналитической работе» [3. Фрейд, 1997] и «нет такой деятельности, которая не могла бы служить целью сопротивления» [Р. Гринсон, 1994] не оставляли никакой, хотя бы мало мальской, возможности для фальсификации психоаналитической теории. Идея сопротивления в данных формулировках претендовала на универсальность, поскольку любая попытка ее критики рассматривалась сама по себе в качестве сопротивления («если возражаешь, значит сопротивляешься»). Такое положение вещей обусловило довольно стремительное заимствование концепта «сопротивление» вновь появляющимися направлениями психотерапии. Этого соблазна не избежали даже основатели гештальт-подхода, заимствовав концепт сопротивления в процессе формирования нового психотерапевтического направления, хотя и сместив акцент на процесс контакта. Таким образом, категория сопротивления трансформировалась в понятие о формах прерывания контакта. Однако на поверку сущностные представления о сопротивлении прижились даже в гештальт-терапии.
При описании базовых положений диалоговой модели психотерапии, представляемой в настоящей работе, с неизбежностью возникает важный методологический вопрос: каким образом рассматриваемая психотерапевтическая модель будет соотноситься с концептом сопротивления? Будет ли идея сопротивления принята в традиционном его понимании или заимствована с некоторыми предварительными методологическими трансформациями? Полагаю, что концепт сопротивления в диалоговой модели психотерапии вовсе не является необходимым. Более того, использование его противоречит основным принципам диалогового подхода, например, принципу децентрализации власти, постулированному в более ранней работе, а также теории поля и представлениям о self, лежащим в основе данной модели. И, наконец, идея сопротивления в полной мере перекрывается самим центральным конструктом модели – контактом. При этом очевидно, что конструкт «способы организации контакта в терапевтическом поле» несоизмеримо шире и богаче, чем сама по себе категория сопротивления. Таким образом, то, что принято называть сопротивлением или формами прерывания контакта, в диалоговой модели приобретает вид формы организации контакта. Иначе говоря, мы имеем дело не столько с прерываниями терапевтического процесса, сколько с его продолжением доступными в настоящий момент для клиента способами. Более того, сам симптом с этой позиции следует рассматривать не как способ прерывания контакта, а как форму его организации.
Разумеется, такое положение вещей уже не позволит терапевту в трудных для него ситуациях терапевтической сессии ретироваться, спрятавшись за спасительную идею сопротивления. Более того, мы окажемся избавлены от соблазна возможных злоупотреблений концептом сопротивления, лежащих в основе тоталитарных деформаций (достигающих своего апогея в психиатрической сегрегации), при которых человек, обращающийся за психологической помощью, может быть лишен в значительной степени своих прав. И самое главное, конструкт «способы организации контакта» предоставляет значительно больше ресурсов для терапии – акцентируясь на актуальном способе организации контакта, терапевт получает доступ к осознаванию клиентом желаний, которые этот способ реализует, а также к процессу переживания. Очевидно, что в процессе следования за способом организации контакта клиент и терапевт получают возможность к его трансформации в более подходящие формы контактирования, адекватные текущему контексту поля.
О децентрализации власти и клинической проблематике
Итак, контакт выступает средством и пространством изменений, происходящих в терапии. Ранее уже выдвигался принцип децентрализации власти, на котором основываются и предлагаемые представления о контакте, и описываемая терапевтическая модель. В данном разделе я ограничусь лишь обоснованием применения этого принципа в терапии. В случае, если мы выносим источник власти и ответственности за self-динамику вне субъектов контакта в пространство их контактирования, мы получаем представления о контакте как единственной реальности существования[16]. Психические явления при этом должны быть рассмотрены через призму формирования их и развития в контакте. Таким образом, все психическое методологически превращается в феномены контакта. Ранее уже отмечалась эта природа чувств, образов, фантазий, ощущений. Однако, помимо того, стоит обозначить преломление данного принципа и относительно некоторых принципиальных аспектов терапии. Например, процесс осознавания, который является инструментом терапии, выступает, с позиции этой модели, также феноменом контакта в поле, т. е. выносится за пределы индивида. Фигура терапевтической сессии определяет теперь не столько самого клиента или терапевта, сколько имеет отношение к их контакту. Другими словами, в терапии происходит совместное создание фигуры.
Разумеется, рассматриваемый принцип децентрализации имеет отношение и к феномену психических нарушений или психической патологии. Иначе говоря, невроз, психоз или пограничное расстройство личности, которое я наблюдаю у своего клиента, является в той же мере моим, сколько и его. Это феномен нашего с ним контакта, в который я привношу не менее, чем он. Следует ли при этом ставить задачу разграничения вкладов (чем занимаются, например, в регулярных супервизиях психоаналитики)? С позиции предлагаемой модели это занятие перестает иметь важное значение, поскольку не только сама по себе психическая патология является феноменом контакта, но разрешение ее также находится в нем. Все, что имеет смысл – это постоянная терапевтическая работа, в процессе которой качество контакта улучшается, что, следовательно, ведет к изменению результатов прежней «клинической диагностики» клиента. Словосочетание «клиническая диагностика» помещено в кавычки постольку, поскольку оно утрачивает прежнее свое большое значение, попадая в пространство диалоговой модели терапии.
Я думаю, что категория психической болезни появилась в качестве способа справиться с тревогой, имеющей своим истоком сложности в контактировании с людьми, которые значительно отличаются от большинства. С течением времени по мере обнаружения все большего количества видов и форм «психической патологии» тревога внутри появившегося института психиатрии не снизилась, а наоборот, только увеличилась в размерах, равно как и сам институт. Потребовались новые усилия по исследованию и «лечению» разнообразной нозологии, что увеличило объем «психической патологии» в мире, отразившись на эпидемиологической картине. Как вы уже, наверное, догадались, тревога и на этом не стала меньше, а напротив, снова возросла. Более того, появилось некоторое терапевтическое бессилие и отчаяние по поводу многих «заболеваний».
Очевидно, что современная клиническая ситуация в психиатрии нуждается в ресурсах. Причем ресурсы и усилия, основывающиеся на прежней клинической методологии, кажутся тщетными. Диалоговая же модель терапии, основывающаяся на методологии гештальт-подхода, предлагает новые ресурсы в клинической области. Итак, каждая клиническая нозологическая единица рассматривается с позиции диалоговой психотерапевтической модели в качестве феномена контакта, точнее, способа организации контакта в системе «терапевт – клиент». Это не оговорка: нозология действительно принадлежит контакту. Психоз, обнаруженный терапевтом у клиента, является в той же мере присущим и самому терапевту. Более того, поскольку реальность существует только в контакте, то и трансформироваться она может только там. В этом, на мой взгляд, обреченность бесконтактной по своей сути современной психиатрии. Тем не менее, с одной стороны, ввиду усиливающихся от осознания этой обреченности отчаяния и бессилия, энергия которых тратится на новые многочисленные попытки психиатрических исследований в русле прежней индивидуалистической методологии и, с другой стороны, ввиду сверхприбыльности фармацевтического бизнеса, в будущем, по всей видимости, следует ожидать все ту же выраженную тенденцию к усложнению эпидемиологической картины в сфере «психического нездоровья». Вместе с тем становится все более очевидным, что ресурсы клинической практики современности лежат именно в психологической методологии, сфокусированной на контакте.
16
Интересную аналогию мы можем обнаружить в современной биологии. Например, долгое время в гистологии считалось, что «мозгом» клетки, который регулирует процесс ее жизнедеятельности, является ядро, поскольку именно оно содержит ДНК. Мембране же исследователи уделяли лишь незначительное внимание. Однако именно мембрана, как показывают современные исследования, отвечает за развитие клетки, корректируя влияние генов. Более того, при удалении из клетки любой ее составляющей, кроме мембраны, она продолжает жить еще какое-то время. Лишение же мембраны всегда смертельно для клетки [Б. Липтон, 2008].