Страница 17 из 22
Докторант с большой точностью предвосхитила поведение Мака - он не двинулся, не шевельнулся. Но удивительнее всего было другое: он даже не сделал попытки изменить свое положение!
- Мак, - Тета говорила очень твердо, но безо всякой назидательности и скрытой угрозы, - докажите инспектору Кси, что вы умеете владеть собою, как истый джентльмен, и уважаемому инспектору очень не помешало бы взять у вас дюжину уроков.
Мак покачал головой, и Эпсилон Кси, придя в себя после первого потрясения, пробормотал:
- Благодарю вас, непременно, благодарю вас.
Мак продолжал качать головой, а Тета все нахваливала его, вроде бы вознаграждая за усилия.
- Ну вот, - сказала она, - ничего страшного, Эпсилон, как видите, не произошло. И я включаю усилитель лишь для того, чтобы поберечь ваши нервы. Кстати, вам не приходило в голову, что можно бы подать прошение о внеочередном отпуске для поправки здоровья? Морские купания в Гаграх, Трапезунде, Каролина-Бугазе очень показаны при нервной и психической астениях.
Последние слова - насчет астении - были, по сути, открытой издевкой, однако инспектор Кси нашел в себе твердость отреагировать на них вполне благоразумно, то есть принять их всерьез, как если бы это был совет встревоженного друга.
- Спасибо, Тета, - тихо произнес инспектор, - я всегда дорожил вашим мнением.
Принося свою благодарность, Эпсилон смотрел почему-то не на Тету, которой она адресовалась, а на Мака, точно самое важное сейчас была не ее, а его реакция на эту благодарность, означавшую, что инспектор в самом деле признает себя не совсем здоровым. В подобном признании оргоп-инспектора содержалась определенная возможность для Мака найти оправдание своим действиям, которые, по настоянию инспектора Кси, квалифицировались как прямое, ничем не прикрытое, посягательство на права и жизнь должностного лица. Мак, однако, оставался безучастным, словно бы весь разговор докторанта с психологом вообще не имел к нему касательства, так что просто бессмысленно было выискивать в нем какие-то благоприятные для него, Мака, возможности.
- О, - спохватилась вдруг Тета, - у меня в кармане три апельсина. Давайте поделимся, Мак: мне один, вам один...
Докторанту не удалось довести до конца своего справедливого, всем поровну, распределения: когда ладони ее, на которых лежали три апельсина, оказались в достаточной от Мака близости, он мгновенно, с поразительной быстротой и точностью, снял их и немедленно, отдирая зубами кожуру, отправил один за другим в рот.
- Мак, вы торопитесь, - спокойно, будто все, что произошло, было вполне ординарно, предупредила Тета, - спешка в еде очень вредна.
Когда апельсинов не стало, Мак выжидательно уставился на Тету, однако обратиться с прямой просьбой все же не решался.
- Хорошо, - улыбнулась докторант, давая понять, что, хотя потчевать нарушителей апельсинами не слишком логично, она сделает для него исключение.
Тета и Эпсилон вышли одновременно. За дверью инспектор сказал, что следовало соблюсти минутную паузу, тогда бы уход их выглядел более натурально. Нет, возразила докторант, именно так они не вызовут никаких подозрений, потому что поступили, как люди, которым нечего скрывать и незачем таиться.
- Пожалуй, - согласился инспектор, - хитрость, которая вся на виду, это уже не хитрость.
- Эпсилон, - очень серьезно произнесла Тета, - вы явно метите в отдел психологов!
- Что вы, - притворно испугался Эпсилон, - разве я так одряхлел, что гожусь только для гадания на кофейной гуще!
- Не волнуйтесь, инспектор, - успокоила его Тета, - вы еще недостаточно проницательны для этого.
Производя весь этот нарочно громкий обмен любезностями, оргопы неотрывно наблюдали за Маком, который был перед ними на экране. Мак не мог не слышать разговора, происходившего за дверью, однако ни в глазах его, ни в позе ничто не выдавало естественного для человека в таких обстоятельствах интереса к подслушиванию.
- Нет, - покачала головой Тета, - нет, дорогой Кси, то, что мы до сих пор делали, это штамп, схема.
- Тета, - прошептал Эпсилон, - но где гарантия, что он не водит нас за нос? В его положении притворство - самое сильное оружие. Почему я должен верить, что он добровольно отказывается от этого оружия? Все свидетели - заметьте, сочувствующие ему свидетели! - показывают, что он проявлял незаурядную ловкость, силу и смекалку. Смекалку, Тета!
- Нет, - продолжала качать головой психолог, - мы восстановили эпизоды раннего его детства - он остался равнодушным. Мы вспомнили его школьные годы - он остался холоден. Верните его в лабораториюи будет, уверяют вас, точно такой же эффект. Парадокс, но мы не знаем его прошлого.
- Ну, нет, - возмутился инспектор, - что, что, а прошлое его известно нам не хуже настоящего!
- Да, - рассмеялась Тета, - ничуть не хуже, я бы даже сказала, в десять раз лучше. Помните, Эпсилон, как настойчиво гадали граждане жизнерадостной Листригонии: что выгоднее - в десять раз больше, или в десять раз лучше?
- Я помню, Тета, как гадали граждане жизнерадостной и славной Листригонии, - улыбнулся Эпсилон, - но требую еще одного теста для нашего друга: пусть он посмотрит аварию, которая чуть не стоила ему жизни.
- Но это жестоко, это чересчур жестоко, Эпсилон!
- Не преувеличивайте, Тета: он сумел пережить реальную катастрофу, он найдет в себе силы просмотреть картинки, в которых о ней рассказывается.
Стена, точно так, как это было в двух предыдущих случаях, внезапно исчезла, и вдали, на розовом асфальте, появилась длинная, спортивной модели машина. Дорога с обеих сторон была обсажена прямоствольными тополями. Мак, поглядывая влево и вправо, все наращивал скорость, пока, наконец, не стало отдельных стволов и над волнистой белесой оградой не потянулся сплошной ряд повисшей в воздухе листвы.
Голоса не было слышно, но по движению губ отчетливо наблюдалось, что человек поет, причем, не просто поет, а норовит перекрыть гул мотора, шум ветра и лихорадочный шип колес. Приближался поворот, однако машина держалась на прежней скорости, и даже вибрация, которая усиливалась с каждой секундой и была сама по себе достаточно грозным предвестником, никак не сказывалась на действиях человека.