Страница 3 из 26
Рис. 1. Схема эволюции культуры
О прогрессе культуры можно говорить и в смысле увеличения ее разнообразия: новые отрасли добавляются к старым, увеличивая общее количество и разнообразие культурных систем. Рост количества произведений и отраслей увеличивает «видовое разнообразие» культурной системы и, стало быть, устойчивость культуры (здесь можно провести аналогию с прямо пропорциональной зависимостью между видовым разнообразием и устойчивостью экологических систем).
«Цепная реакция» эволюции культуры напоминает схему Большого взрыва, в момент которого родилась наша Вселенная, а мистика есть точка сингулярности. Аналогия неполная, так как, с точки зрения современной астрономии, расширение Вселенной в процессе эволюции замедляется, тогда как «расширение» культуры, наоборот, ускоряется. Мистика существовала сотню тысяч лет, прежде чем породила искусство. Искусство обросло мифом через десятки тысяч лет. Из мифов выросла философия через тысячи лет. Философия обосновала религию и науку через сотни лет, а идеология разрослась в последние сто лет.
3. Эволюция и этика
Этика, которая почти во все времена была «скелетом» культуры, отражает ее общее колебание. В иррациональной культуре мифа преобладала фаталистическая этика воли, в рациональной античной культуре этика обрела черты самосознания. Колебание маятника культуры в сторону религии усиливает в этике чувственный иррациональный элемент, а становление теории познания в Новое время в системах Канта и Гегеля снова привносит в этику элемент рациональности. Кризису культуры в XX в. сопутствует нравственный кризис общества.
Именно идея эволюции способствует оптимистическому пониманию развития человеческой нравственности. С этой новой точки отсчета к этическим вопросам подошел XIX век. Философы XIX в. увидели моменты постепенного развития нравственности и морали, начиная с первобытных времен. Историческая и эволюционная этики явились реакцией на безуспешные споры в эпоху Возрождения и Просвещения о происхождении нравственности и о том, что такое добро и зло. Последней грандиозной попыткой определить незыблемые правила морали для всех времен и народов был категорический императив Канта. Кант абсолютизировал мораль, но, поскольку нравственный закон у него стал свойством человеческого разума, ничто не мешало трактовать его безотносительно к чему бы то ни было. После этой вершинной точки этики Просвещения необходим стал совершенно иной подход. Появилась сначала историческая этика Г. Гегеля, а затем эволюционная, которую начал Г. Спенсер.
Таким образом, философская мысль XIX в. впервые поставила проблему эволюции нравственности и пыталась ее решить с разных позиций – исторической (Гегель), собственно эволюционной (Спенсер и Маркс) и индивидуалистичной (Ницше). Но никогда вплоть до конца XIX в. ни у одного из мыслителей не возникало желания «вывести» нравственность из природы и распространить на нее влияние этики. П. А. Кропоткин первым посмел написать, что «все животные, живущие в обществах, тоже умеют различать между добром и злом точно так же, как человек. И что всего важнее, их понимание добра и зла совершенно то же, что у человека»[6]. По сути, эта фраза означает, что нравственный принцип, который был сформулирован человеком, зародился и развивался в природе до того момента, когда человек смог его осознать. В природе мораль существует в виде инстинкта, бессознательной силы, которая подчиняет все поведение животного. В человеческом обществе инстинкт кооперации и общительности поднимается до высоты справедливости и самопожертвования.
Историческое развитие этики сформировало разные соотношения понятий этики, морали и нравственности. Обычно эти слова используются как синонимы, но это не совсем правильно. Этика – наука о добре и зле, которые она понимает в объективном смысле, не обязательно относя их к данному обществу и даже к человечеству вообще, а применительно к каким‑либо высшим силам. Законы этики, как любой науки, имеют всеобщий характер и не относятся только к какому‑либо одному или нескольким обществам.
Мораль, в отличие от этики, фиксирует обычаи и представления о добре и зле, существующие в данном обществе или свойственные человеку как таковому. В широком смысле «мораль – это целостная система регуляторов, иерархизированная по уровням укорененности субъекта в природном, социальном, родовом и космическом универсумах… Мораль и нравственность своими разнообразными формами располагаются на континууме, крайними точками которого выступают процессы субъективирования и объективирования»[7]. Иными словами, мораль занимает промежуточное положение между субъективностью нравственного выбора и объективностью этических оценок.
Относительность морали ощущается в разных ситуациях. Например, (1) некто застрелил своего соседа. Общество, идентифицируя себя с жертвой, называет это убийством и требует наказания. (2) Некто застрелил своего противника на войне. Общество идентифицирует себя с солдатом, а жертва на этот раз находится за границами идентификации. Солдат может быть представлен к награде. (3) То же самое, что (1), но судья, узнав, что убийца был глубоко оскорблен соседом, может начать симпатизировать обвиняемому. Вследствие идентификации с убийцей и убитым одновременно судья оказывается в ситуации конфликта, связанного с проблемой вины обвиняемого. (4) То же, что и (2), но солдат придерживается религиозной догмы о том, что убийство – это страшный грех. В результате он также будет находиться в ситуации конфликта между требованиями своей страны и своей совести. Судья говорит: «Я осуждаю вас» и «Я не осуждаю вас». Солдат чувствует: «Я должен убить» и «Я не должен убивать». Такая дилемма соответствует внутреннему, нравственному выбору человека.
Нравственность – это формирующееся внутри данной личности представление о добре и зле, которое может не совпадать ни с этикой, ни с моралью общества, в котором живет человек. Нравственность имеет материальное воплощение в виде поступка, которого нет у этики и морали. Именно в нравственности проявляется дилемма, выраженная Медеей – героиней «Метаморфоз» Овидия: «Благое вижу, хвалю – но к дурному влекуся».
В соответствии с разделением на мораль и нравственность в этике можно выделить два направления: социальную этику, изучающую основы и развитие морали в обществе, и индивидуальную, которую больше интересуют источники внутреннего нравственного чувства. Различные этические системы делали упор на социальной или индивидуальной этике. Например, утилитаризм, искавший обоснование этики в биологии и экономике, отказывается от индивидуальной этики в пользу социальной. Диалектика индивидуальной и социальной этики такова: индивидуальная этика связана с социальной и без нее несовершенна, хотя может быть очень глубокой и жизненной. Социальная же этика, лишенная поддержки индивидуальной, напоминает изолированный от всего тела орган, не получающий никаких жизненных соков. Она быстро оскудевает и прекращается.
Итак, этика – сфера объективных представлений науки; мораль – сфера общественных предписаний, обычаев; нравственность – сфера внутренних установок, прошедших через внутренний регулятор – совесть человека. Человек поднимается от субъективных представлений до обычаев общества и затем до объективных законов. Чтобы объективные законы стали побуждением воли, необходимо, чтобы они прошли через совесть, т. е. необходима обратная связь между нравственностью, моралью и этикой. Из-за того, что личные установки человека могут не совпадать с обычаями общества, происходит изменение обычаев, которое ведет и к прогрессу науки. Так осуществляется эволюция этики, морали и нравственности.
Отвлекаясь от частных ответов, в истории этики можно увидеть два основных подхода: 1) человек сможет удовлетвориться своей жизнью, если поймет, что быть добрым – лучше для него же самого; 2) только через любовь к высшей духовной сущности (Богу) человек может полюбить других людей. Эволюционная линия «разумной» этики прослеживается от Сократа через Канта к современной этике «разумного эгоизма», например дискурсивной этике Апеля. Вторая линия – этики через любовь – идет от Платона через Христа к живой этике, «глубинной» экологии и этике всеединства.
6
Кропоткин ПЛ. Этика. М., 1991. С. 293.
7
Федоров Ю. М. Универсум морали. Тюмень, 1992. С. 400–401.