Страница 3 из 8
Между тем, у Формозова подошёл срок защиты кандидатской диссертации «Локальные варианты культуры эпохи мезолита в европейской части СССР». Наметилось расхождение с установкой московской школы археологов-каменщиков (Фосс и Брюсов) на выделение узколокальных культур. Формозов склонялся к установкам ленинградцев Замятнина, Ефименко и др., для которых существовали обширные области в каменном веке, охваченные сходствами основных параметров. Он внёс и нечто новое – идею об огромной устойчивости таких зон. Скажем, особая концентрация искусства во Франции сохраняется от первобытности до современности. При обсуждении стало ясно, что с диссертантом не согласны в том или ином вопросе семеро авторитетных коллег: Ефименко, Борисковский и Замятнин – кое в чём, Фосс и Бадер – во многом, Бибиков и Брюсов – в целом. Всё же защита прошла успешно в 1954 году. Новоиспеченному кандидату наук было 25 лет.
3. Крымская война. В 1952 г. Формозов был направлен в Крым как начальник Бахчисарайского отряда Костёнковской экспедиции П. И. Борисковского. То есть начальник был из Ленинграда, а центр экспедиции под Воронежем! Из раннесоветских исследователей каменного века в Крыму все – Г.А. Бонч-Осмоловский, Н.Л. Эрнст, Т.В. Гелах, О.Н. Бадер, Д.А. Крайнов и др. – подверглись репрессиям и отправились в лагеря или ссылку. Единственным, кто уцелел, был С.Н. Бибиков, кстати, уроженец Крыма, работавший в Ленинграде. Бибиков участвовал в раскопках Бонч-Осмоловского, а после его ареста копал несколько сезонов без него (последний раз в 1938 г.) и пришёл к выводу, что всё в Крыму изучено, и копать больше незачем. Этим мнением он и поделился с Формозовым. Против выбора Формозова не возражал. Сам он, оставив Крым, больше всего занимался Трипольем на Днестре.
В 1953 г. Формозову повезло – он обнаружил в пещере под Старосельем погребение мальчика-неандертальца (Формозов 2004а: 90 – 98). Перед тем в Крыму погребение неандертальца было обнаружено в 1924 году Бонч-Осмоловским, но сильно разрушенное. А тут почти целый скелет! Формозов оценил важность находки и свою ответственность. Поэтому могилу присыпал и, несмотря на присутствие в экспедиции двух начинающих антропологов – супругов В.П. и Т.И. Алексеевых, вызвал из Москвы комиссию из виднейших авторитетов: археолога С.Н. Замятнина и антропологов М.М. Герасимова и Я.Я. Рогинского. Дальнейшие раскопки шли в присутствии и с участием комиссии. Это было предусмотрительно: в дальнейшем появились подозрения, что это не неандерталец, а татарчонок XVIII века – поблизости есть татарское кладбище, а детские кости труднее отнести к какой-то стадии эволюции. Но комиссия подтвердила, что погребение находилось в ненарушенном культурном слое, и увезла монолит со скелетом в Москву.
Это вывело из себя Бибикова – сделать такое упущение! По Триполью ему было трудно конкурировать с Пассек, а вот в палеолите Крыма зря был упущен приоритет – ведь можно было утвердить свою монополию! Такое открытие нельзя было оставлять в руках московского молокососа. Бибиков приехал после отъезда комиссии и завершения работ и обрушился с упрёками, частично справедливыми, частично с придирками. На следующий год был создана Крымская археологическая экспедиция, начальником которой стал Бибиков, и формозовский отряд был включен в неё. После сезона 1954 г. в Москву прибыла бумага из Ленинграда, в которой ряд сотрудников во главе с Бибиковым негодовал по поводу низкого уровня раскопок Формозова.
Как раз в 1954 г. Хрущев подарил Крым Украине, а в 1955 году Бибиков (чью диссертацию Формозов подвергает сомнению – её нет в архивах) стал директором Института археологии Украины, и на 1956 год отказал Формозову в открытом листе. Открытый лист получила по просьбе Формозова М. Д. Гвоздовер. Копал по её листу и писал отчёт Формозов. В общем, ему пришлось покинуть Крым. Но и Бибиков там не закрепился (после удаления Формозова у него возникли новые интересы) – копать палеолит Крыма стал украинец Ю.Г. Колосов.
В том же году директором ИИМК в Москве стал Б. А. Рыбаков. Он был по натуре человек не зловредный, но властный, самоуверенный и коварный, так что учитывая подписанную им пять лет назад характеристику своему выпускнику, Формозову предстояла нелёгкая жизнь под надзором активного дрессировщика.
Выполнил он монографию по Староселью. Прохождение её шло туго. Рецензентами были назначены О.Н. Бадер и Д.А. Крайнов. Они недолюбливали друг друга, но оба терпеть не могли автора монографии. Отношения с Бадером явствуют из последующих книг Формозова. Он считал, что Бадер гонится за количеством статей, не заботясь об их качестве и о выполнении своего долга по полному изданию памятников. Очевидно, Формозов и не скрывал своего мнения – он вообще не умел скрывать оценок. А незадолго до своей защиты Формозов отказался редактировать книгу Крайнова, считая её негодной к публикации. Крайнова звали самым глупым из учеников Городцова, но именно он был очень близок к директору Рыбакову. Рыбаков же потребовал, чтобы непременно был отзыв Бибикова. Директор желал отзыва от директора. Монография вышла в 1958 году.
Затем Формозов определённо заработал неприязнь лидера сибирской археологии А.П. Окладникова, написав откровенный отзыв на его рукопись статьи для юбилейного сборника. А затем ещё и закрепил эту неприязнь отказом быть оппонентом кандидатской диссертации В.Е. Ларичева, тогда самого любимого ученика Окладникова.
Итак, ряд недоброжелателей выстраивается достаточно импозантный: Рыбаков, Брюсов, Бибиков, Бадер, Крайнов, Окладников. Для 25-летнего кандидата наук неплохо. Таковы были ближайшие и отдаленные результаты «крымской войны» Формозова.
4. Покорение Кавказа. С 1957 года Формозов решил сменить регион полевых работ – с Крыма на Северный Кавказ. Администрация ИИМК приняла эту идею с энтузиазмом, предложив Формозову руководить изучением палеолита всего региона и обещав поддержку и неограниченное финансирование. Формозов уловил за этим заднюю мысль выжить из региона ленинградца Любина, и перевести всё в Москву. Руководить всем он отказался и организовал взамен объединение небольшого московского отряда с таким же небольшим ленинградским (эрмитажным), предложив эту идею своему ленинградскому другу Столяру. Идея привилась. В 1957 г. оба друга проводили работы на неолитических стоянках в районе Адлера, со следующего года занялись раскопками местонахождений каменного века и ранней бронзы в Адыгее. Столяр начал раскапывать открытую аспирантом-физиком (добровольцем в его экспедиции) Алексеем Ельяшевичем энеолитическую крепость Мешоко (Ельяшевич впоследствии стал профессором и руководителем науки Петербурга). Совместные раскопки продолжались до 1965 года.
Столяр, с 1964 года ставший доцентом университета, продолжил раскопки и в 1965 г., но затем ему это стало трудно: сказались нагрузки в университете, раздоры с хранителями материалов Мешоко в Эрмитаже и тяжёлое заболевание матери. С 1967 г. привязанным к уходу за больной матерью оказался и Формозов.
Осмысляли находки оба друга тоже без столкновений, но несколько по-разному. Сначала Формозов выпустил очень толковую книгу «Каменный век и энеолит Прикубанья», в которой на широком фоне проследил непрерывное развитие майкопской культуры. Потом Столяр по стратиграфии Мешоко разбил в своих статьях майкопскую культуру на две стадии – собственно майкопскую и новосвободненскую, и это разделение на две культуры вошло в археологический обиход.
5. Борьба за петроглифы. Формозов же занялся наскальными изображениями СССР и в 1960-е годы выпустил книги по первобытному искусству. Здесь он столкнулся с интерпретациями Окладникова, который придерживался менее строгой методики, а кроме того не терпел сильной конкуренции. Несогласие Окладников принял в штыки, а у него было немало подручных.
Историю их противостояния Формозов излагает подробно в специальном очерке «Как мы спорим», написанном в 1983 г. напечатанном в расширенном виде в книге «Человек и наука». Окладников впервые занялся сибирскими писаницами в 1940-х годах и опубликовал о них более 20 книг. Он отнёс их к каменному веку, некоторую часть даже к палеолиту. Аргументы его были неубедительными: 1) отсутствие бизонов и лошадей в Сибири после палеолита (вымерли), 2) величина рисунков, и, главное, 3) сходство с фигурами пещерных фресок очень отдалённых стран – Франции и Испании, причем сходства частные (поза). И быки, и лошади водились в Сибири и после палеолита; размер рисунков – не доказательство, а поза (с подогнутыми коленями) слишком банальна. С отдельными возражениями выступали Замятнин, Киселёв и Грязнов, но в провинции выводы Окладникова, красиво изложенные принимались на ура.