Страница 5 из 20
Таким образом, государство рассматривало промышленность как находящуюся в своем ведении и управляло ею административными методами. Ничего подобного в странах Западной Европы не было.
Законами Екатерины II эта казенная регламентация была ослаблена, но не ликвидирована. Даже в начале XX в., накануне революции, Россия отличалась от стран Запада большим государственным хозяйством, в составе которого были государственный банк, 2/3 железных дорог, большая часть военной и металлургической промышленности, огромные площади земли, в том числе 60 % лесов. Действовал административный аппарат управления хозяйством, а буржуа в России были людьми второго сорта.
Такой способ производства в свое время К. Маркс назвал «азиатским».[16] При таком способе производства было характерно:
1) преобладание не частной, а государственной или государственно-общинной собственности на землю;
2) сохранение общины и общинных традиций, подавление интересов личности коллективным интересам, что имело следствием «восточную стагнацию»;
3) бесправие жителей страны перед лицом государства.
Проявление этого способа производства характерно и для России, при этом не могла развиться сколько-нибудь прочная группировка самоуправляющихся местных обществ, отстаивающих гражданские интересы торгово-промышленных сословий. Вся история существования сословно-корпоративных, представительных и политических организаций предпринимателей России показывает, что предпринимательский корпус страны обладал набором отрицательных социальных черт, который и определил его судьбу после 1917 г.:
– осознание своей второстепенности по сравнению с дворянством, отсутствие желания превратиться в элиту страны;
– отсутствие общих целей, обоснованных и понятных для людей ориентиров;
– доминирование групповых интересов над гражданскими, противостояние отраслевых групп;
– отсутствие сильных корпораций и партий, организационная слабость;
– отсутствие глубокой интеграции между предпринимательской элитой и массой населения страны.
Отсюда – недоверие масс, идеология бессеребреничества, дискредитация предпринимательства.
А. С. Грибоедов (1795–1829 гг.), писатель и дипломат, знаток русской старины, заметил: «Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он, конечно бы, заключил из русской противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые не успели еще перемешаться обычаями и нравами».
Буржуазия не имела опыта политического руководства страной, политической организации общества и, оказавшись в феврале 1917 г. у власти, она не смогла создать свой, буржуазный порядок.
Кроме того, находясь в определенной оппозиции к царизму, буржуазия в то же время была в зависимости от него. Усиленное вмешательство государства в хозяйственную жизнь, его стремление помогать при этом буржуазии ослабляли ее: покровительственные пошлины защищали от конкуренции с иностранцами, казенные заказы служили важным источником доходов. Оппозиционность к власти, которая тебя кормит, не могла быть достаточно серьезной.
Российское общество в целом настороженно относилось к предпринимательству: крестьянство с его общинной психологией и убеждением, что лучше быть бедным, но жить по совести; у дворян по отношению к купцам и промышленникам господствовали сословные предубеждения – «черная кость»; значительная часть разночинной интеллигенции была убеждена, что достичь богатства можно только обманом, грабежом: «в аду не быть, богатства не нажить». По меткому выражению Марины Цветаевой (1892–1941 гг.): «Сознание неправды денег в русской душе невытравимо».
Культ энергичного делового человека, сильной личности не был распространен в российском обществе. Напротив, здесь закрепились (не без помощи популярной художественной литературы и театра, в первую очередь, драматургии А. И. Островского) такие малосимпатичные черты, как непомерная жажда наживы, грубость, самодурство, невежество. Наличие значительных денежных средств, стремление привлечь к себе внимание общества вкупе с отсутствием культуры часто порождало стремление купцов к экстравагантным развлечениям и всякого рода излишествам, «купеческий размах (разгул)» стал в русском языке устойчивой метафорой.
Поэма Н. А. Некрасова «Современники» нередко приводится в качестве обличительной сатиры на горячку пореформенного предпринимательства в России, но при внимательном перечитывании поэмы видишь, что произведение куда интереснее! В нем удивительная конкретность в портретах предпринимателей с точной «привязкой» во времени и одновременно обобщенных. Как известно, прототипы образов – колоритные фигуры: В. А. Кокорев, Н. Н. Сущов, П. Н. Губонин и др. Названные лица изображены в поэме как стяжатели: на торжестве (презентации, как сказали бы сейчас) при обсуждении идей «Центрального дома терпимости» звучат такие речи:
Поэт писал, как видел и, наверно, тогда не мог иначе, но время расставило все на места: Кокорев – ключевая фигура предпринимательства, в сфере его интересов – нефтяные промыслы, банки, строительство… При этом – речи в Английском клубе, брошюра «Миллиард в тумане» с проектом освобождения крестьян, попытка проанализировать связь между вспышками агрессивности царизма и сбоями в экономическом развитии страны.
Таким образом, все названные лица – люди далеко не с одномерным профилем, а русская литература, имея право на свой высокий нравственный счет, в чем-то грешна перед предпринимателями.
Многие виды деятельности российских предпринимателей по объективным причинам во все века носили криминальный характер, когда казна что-то монополизировала или запрещала. Законодательство носило такой характер, что в принципе было невозможно отделить незаконные хозяйственные действия от законных. Отчасти потому, что до 1917 г. политическую элиту страны, принимавшую и экономическое законодательство, составляли никогда не занимавшиеся предпринимательством бояре и дворяне. Отчасти потому, что запутанное законодательство создавало возможности для коррупции чиновничьего аппарата. Поэтому поведение предпринимателей России всегда велось ''на грани фола'' и регулировалось не столько формальными законами, сколько нормами, постоянно воспроизводимыми как продукт живого взаимодействия хозяйствующих субъектов. В огромной массе деловые соглашения в России не фиксировались в формальных договорах, а если и фиксировались, то их выполнение оставалось скорее неформальным обязательством сторон. В суд или арбитраж обращались очень немногие предприниматели, да и те мало чего добивались, так как до Петра I на всю страну имелся только один коммерческий суд – в Москве, а несовершенство и бюрократизм судебной системы не изменились до наших дней.
Между тем соблюдение или нарушение деловых обязательств – один из важнейших элементов отношений, непосредственно определяющих характер деловой этики. При монопольной структуре отечественных рынков и крайней неразвитости средств информации, что не позволяло быстро находить новых деловых партнеров, нарушения контрагентами правил деловой этики часто оборачивались катастрофой. Существует мнение, что в России всегда был «дикий рынок», в котором каждый выживал в одиночку и где ни о какой этике не могло быть и речи. Издревле иностранные путешественники отмечали, что главные черты Московии – «пьянство и коварство», что здесь «всяк истово божится, а потом норовит надуть». Сторонники противоположной точки зрения считают, что у нас в стране, как и на Западе, нечестными средствами всегда можно было отхватить большой куш, но удержаться в деловой среде, имея подмоченную репутацию, было уже невозможно. Говоря о российской традиции, они обычно упоминают «твердое слово». В доказательство обычно приводится купец С. Четвериков, сам разыскавший кредиторов и раздавший до копейки все унаследованные им долги, которые, возможно, уже никто и не ожидал получить.
16
Маркс К., Энгельс Ф. // Соч. 2-е изд. Т. 13. – М., 1958. С. 7.