Бандит с Черных Гор

– Вы хотите сказать, что он вел себя очень плохо с маленькой больной девочкой, какой вы тогда были?

– Нет, он не обижал меня. Он держался со мной как с собственной дочерью. Но во всем мире для него не существовало никого, кроме собственной личности. Я догадалась об этом уже в первые дни жизни в пещере.

Он начал с того, что позволил мне привести пещеру в порядок. Он говорил, что я уже достаточно велика, чтобы взяться за серьезную работу, и завалил меня самыми разными заданиями. Я научилась готовить, чинить одежду – словом, все, что было необходимо, чтобы сделать жизнь в пещере сносной. Конечно, я ненавидела эти занятия, как ненавидела и дядю Генри. Трижды я пыталась бежать оттуда, но каждый раз он ловил меня. В первый раз он сказал, что нехорошо бегать от него, потому что я могу погибнуть от холода и голода. Я ответила, что лучше уж погибнуть, чем гнуть на него спину. Поймав во второй раз, дядя Генри пообещал наказать меня, если я еще раз попробую сбежать. Ну, а в третий раз он привел меня в пещеру и избил плетью, до крови.

– Гнусный пес!

– С тех пор я больше не решалась нарушать его приказания, – продолжила рассказ Салли. – Я должна была быстро и беспрекословно выполнять все, чего он потребует. Он ни разу не повторял свои задания дважды. Если я забывала, он молча избивал меня. Он никогда не бил меня просто от злости. Наказание было для него чем-то естественным, он относился к нему как к совершенно обычному занятию. Окончив побои, он, как ни в чем не бывало, закуривал свою трубочку и как будто забывал о том, что только что происходило. Так он избивал меня до тех пор, пока я сама не вспоминала, что мне следовало сделать. Конечно, прошло совсем немного времени, и я послушно, автоматически выполняла любой приказ, не задумываясь. Каждое слово, им произнесенное, навечно врезалось в мою память.

Так и прошла первая зима. Это было самое тяжелое время в моей жизни, В самом деле, вряд ли кому выпадали на долю такие мучения, как мне. Каждый день я подвергалась побоям за то, что якобы не выполнила то или иное поручение. Каждую ночь истязания снились мне, не давая отдыха душе.

Когда наступила весна, жизнь моя несколько изменилась в лучшую сторону. Он показал мне выход из пещеры. Достал для меня коня и выезжал со мной на небольшие верховые прогулки по окрестностям, но не слишком далеко. Обычно это происходило на рассвете или в сумерки, когда нас никто не мог видеть.

Иногда он совсем хорошо относился ко мне. Достал где-то банджо и научил меня играть на нем. Я выучилась довольно быстро, хотя он сказал, что не может гарантировать качество моего музицирования. Он научил меня петь. Дядя Генри знал огромное количество старых песен и потребовал, чтобы я выучила их и пела ему по вечерам. Вы можете подумать, это были идиллические часы? Вовсе нет! Он ни разу не сказал, что ему нравится мое пение. Ни разу он не сказал мне, что у меня хороший голос, Я слышала от него только попреки и укоры, когда я делала что-нибудь не нравящееся ему. А свое недовольство он чаще всего выказывал с помощью плетки.

– Несчастная… – начал было Дюк, но голос его пропал от очередного приступа гнева и сострадания.

– Я прекрасно помню первые годы в пещере, – продолжила Салли. – Это было ужасное время. Потом-то я почти привыкла к дяде Генри. Я думаю, вряд ли кто на свете сумеет помешать бедной девушке быть хоть временами счастливой. У меня был конь, и я его любила. Потом у меня появилось банджо. Как только выдавалась свободная минутка, я играла сама для себя. Да и дядя Генри иногда приносил для меня из своих вылазок кое-какие вещи.

Уже в первый год я поняла, что он – изгой, человек вне закона, и что наверняка на его совести страшные преступления. Как-то раз он дал мне понять: если пещеру обнаружат, то те же люди, что стремятся убить его, покончат и со мной. Я задумалась над этим и пришла к выводу, что я ничуть не лучше дяди Генри, который ворует все эти вещи, потому что я их с удовольствием надеваю, пользуюсь добром, награбленным у честных людей. С тех пор он, принеся мне из очередного похода книгу или платье, внимательно наблюдал за мной, и, если подарок нравился мне, он с удовольствием рассказывал, сколько человек пришлось ему убить, чтобы овладеть именно этим предметом. Он расписывал ужасающие подробности: кто в кого и как стрелял, как в муках умирали его жертвы, и рассказывал до тех пор, пока мне не становилось дурно. После таких сцен он в очередной раз внушал мне, что, если нас обнаружат, со мной тоже покончат, не задумываясь ни на минуту. И я верила ему. И вот, когда мне исполнилось тринадцать лет – пять лет спустя после нашей первой встречи, – он дал мне маленький легкий револьвер двадцать второго калибра и научил стрелять.

– Разве он не боялся, что вы употребите оружие против него самого?

– Нет, вовсе нет. Он столько рассказывал мне о своих схватках и о тех людях, которых он отправил на тот свет, что я готова была сразиться с отрядом солдат, но только не с ним. И он знал об этом и продолжал учить меня обращаться с револьвером. Мне и самой нравилось стрелять. Патронов он не жалел. Пожалуй, наблюдение за моей стрельбой было единственным занятием, которое совершенно не утомляло его. Я могла часами без перерыва бить по мишени, а он сидел и покуривал свою трубку, внимательно следя за мной и подсказывая, когда я делала какие-то ошибки.

Прошло немного времени, и я научилась вполне сносно стрелять. И тогда он принялся обучать меня ходьбе и бегу по горам. Показывал, как следует напрягать пальцы ног, как бегать на цыпочках. Он постоянно внушал мне, что я должна вести себя как настоящий мужчина. С этой целью он даже отобрал мои платья и сжег их. Он просто вынудил меня одеваться в мужскую одежду. Сначала все это было мне как-то странно и смущало меня, сама не знаю почему. Но мало-помалу я утратила стыд, и мой образ жизни стал просто очень даже нравиться мне. В своей новой одежде я чувствовала себя свободно, я могла бегать, скакать, прыгать. Вы понимаете меня?

– Конечно! – воскликнул Дюк.

– Между Тем, – продолжала Салли, – когда мне исполнилось пятнадцать, он сказал, что я заслужила хорошего, настоящего коня, и приказал мне самой подыскать себе подарок. С годами он сильно сдал, постарел и ослаб и все реже выбирался из пещеры. Ему становилось все труднее передвигаться, и все житейские заботы свалились па меня. Но он успел обучить меня всему – красть в округе все необходимое, чтобы обеспечить нашу жизнь. Он показал мне ближайшие ранчо, показал все ходы и выходы в Черных горах. Вечерами, у костра, он чертил на пыльном полу карты, и я училась читать их. Он стирал свои рисунки, и я должна была в точности повторить их. Он задавал мне самые разные вопросы: как я должна поступить, если опасность застанет меня? – и так до тех пор, пока я не изучила в деталях Черные горы и их окрестности, пока не научилась скрываться от погони в любом месте. Мне часто приходилось выходить с ним на дело, я внимательно следила за каждым его движением, изучала приемы, но сама никогда ничего не брала. И все-таки ему удалось внушить мне мысль о том, что я имею право взять себе все, что мне потребуется.

Каждый человек имеет право на то, что ему необходимо для жизни, – так он обычно говорил мне, и я верила ему. Впрочем, разве возможно было отказаться, когда он велел мне пойти и украсть лучшего в округе коня?

– Я отправилась на поиски скакуна. На одном из выпасов я и нашла великолепного пегого жеребца. В тот же вечер я набросила ему лассо на голову и вскочила на него. Немножко пришлось помучиться, пока он не превратился в отличного верхового коня. Но когда я вернулась с ним, необузданным, горячим жеребцом, в пещеру, это была самая счастливая ночь в моей жизни!

– Несчастный мой Пинто! – неожиданно произнесла она дрожащим голосом. – Так и текло время в пещере, а дядя Генри год от года становился все слабее. Но с каждым днем он внушал мне все больший ужас. Кроме всего прочего, я полюбила наш образ жизни. Я искала приключений. Мне нравилось ночами добывать на ранчо продукты, в том числе и на ранчо Гатри, который расставил повсюду стражу, чтобы схватить меня!