Страница 7 из 24
Среди важнейших задач последнего Цицерон прежде всего выделял обогащение переводящего языка и его лексики. Вспоминая о своих юношеских занятиях, он отмечал: «Передавая по латыни написанное по-гречески, я должен был не только брать самые лучшие из употребительных слов, но также по образцу подлинника чеканить кое-какие новые для нас слова, лишь бы они были к месту»[11]. В дальнейшем он провел большую работу по созданию эквивалентных греческим латинских терминов. По свидетельству историка Плутарха, написавшего биографию Цицерона, именно последний впервые ввел названия для таких понятий, как «представление», «согласие», «восприятие» и т. д., используя, в частности, принципы метафорического переноса. Необходимость в подобного рода работе, по мнению Цицерона, вызывалась прежде всего тем, что многое римляне не могли поделиться с соотечественниками знаниями, усвоенными у греков, так как были лишены возможности передать полученные сведения на родном языке.
Не меньше внимания уделял Цицерон и другому прикладному аспекту художественного перевода – обогащению принимающей литературы и пополнению ее новыми жанрами. Так, обратившись к воссозданию по-латыни диалогов Платона, Цицерон заложил основы римской философской прозы. Причем, переводя, например, диалог «Тимей», он хотел использовать последний для создания собственного философского труда. Наконец, занятия переводом были для Цицерона одним из самых эффективных способов выработать и отшлифовать свой собственный стиль, т. е. имели ярко выраженную учебно-педагогическую направленность, сохранившуюся в римской культуре в дальнейшем.
В своих теоретических суждениях Цицерон, признавая возможность двоякой передачи оригинала – дословной и воспроизводящей не слова, а силу, явно отдавал предпочтение второму способу. Говоря о методе, которому он следовал при создании латинских версий речей Эсхина и Демосфена, Цицерон отмечает, что, сохранив их мысли и форму, он приспособил слова и обороты к собственному языку. «Я полагал, – подытоживает автор свои рассуждения, – что читателю следует ожидать от меня не подсчета, а взвешивания слов. Как я надеюсь, в этих речах мною сохранены все их достоинства, т. е. мысли, обороты, порядок расположения, слова же я увязал между собой так, чтобы это не противоречило нашему обычаю, – так что, если и не все они переведены с греческого, то отделаны таким же образом»[12].
Вместе с тем выбор того или иного способа передачи греческого текста у Цицерона мог варьироваться. Так, например, большинство выполненных в молодые годы учебных переводов отличаются большей вольностью по отношению к подлиннику, чем созданные впоследствии версии философских диалогов Платона. С другой стороны, живший несколькими веками позднее переводчик Библии на латинский язык Иероним, считавший Цицерона противником дословности, указывал тем не менее, что не дошедший до нас перевод произведения Ксенофонта был выполнен буквально, и отмечал в связи с этим присущие последнему недостатки языка и стиля[13].
Творческое наследие Цицерона сыграло важную роль в дальнейшем развитии европейского перевода и принадлежит к числу наиболее замечательных страниц античного наследия в интересующей нас области.
5. Римский перевод после классической эпохи
В первые века нашей эры воззрения на перевод не претерпели сколько-нибудь существенных изменений. Установка преимущественно на вольное переложение подлинника явственно отражается в утверждении упомянутого выше Марка Фабия Квинтилиана, который в своем труде «О воспитании оратора» указывал, что перевод должен содержать не просто парафразу оригинала, а своеобразное состязание с ним при сохранении содержания. Об образовательной ценности занятий переводом говорил в одном из писем и другой видный деятель римской культуры императорской эпохи Гай Плиний Цецилий Секунд, известный как Плиний Младший (61 или 62 – около 114): «Полезно… – и это советуют многие, – переводить или с греческого на латинский или с латинского на греческий: благодаря упражнениям этого рода вырабатываются точность и блеск в словоупотреблении, обилие фигур, сила изложения, а кроме того, вследствие подражания лучшим образцам, и сходная изобретательность; вместе с тем то, что ускользнуло от читателя, не может укрыться от переводчика. От этого приобретается тонкость понимания и правильное суждение»[14].
В области литературного перевода следует упомянуть прежде всего деятельность баснописца Федра, раба, а затем вольноотпущенника императора Августа. Разумеется, говорить о переводе здесь можно лишь с большой долей условности. Созданные им пять сборников «Эзоповых басен» включали не только изложенные латинскими стихами сюжеты греческих басен, приписывавшихся легендарному Эзопу, но и самостоятельные произведения. Позднее, уже в V в., Авианом была осуществлена стихотворная передача басен древнегреческого поэта Бабрия, жившего на рубеже I–II вв. н. э., с указанием, что латинская версия представляет собой поэтическую обработку того, что раньше уже было воспроизведено прозой.
Своеобразное стремление использовать иноязычный сюжет с целью пропаганды римской экспансии на Востоке характеризует деятельность Валерия Флакка (умер около 90 г.). Обратившись к поэме «Аргонавтика» греческого поэта III в. до н. э. Аполлония Родосского (один раз уже переданной по-латински Варроном Атацинским)[15], он самым существенным образом изменил характер главного героя, превратив робкого и коварного Язона в храброго и надменного витязя, олицетворяющего собой тип настоящего римлянина в его лучших и худших чертах.
Достаточно разнообразна картина переводческой деятельности последних веков существования Римской империи. К ней обращался виднейший поэт IV в. Децим Магн Авсоний (около 310–395), оставивший несколько переводов греческих авторов, которые достаточно полно передают соответствующие оригиналы. Из прозаических переводов можно упомянуть греческие романы III–IV вв. н. э.: «Деяния Александра», героем которого был Александр Македонский (в средние века это произведение пользовалось большой популярностью и было переведено на многие языки), и «История Аполлония, царя Тирского». С другой стороны, получают распространение и различные переводческие мистификации. В этом случае произведению мог намеренно приписываться переводной характер, как это имело место, например, в относящемся к III–IV вв. сборнику басен «Ромул», который выдавался в предисловии за перевод басен Эзопа, хотя опирался исключительно на латинские источники. Вместе с тем история передачи на латинский язык памятников, действительно связанных в той или иной степени с греческими оригиналами, могла дополняться подробностями явно вымышленного характера. Именно так обстояло дело с двумя произведениями повествовательной литературы III–IV вв. н. э. – «Дневником Троянской войны» и «Историей падения Трои». О первой сообщалось, что она первоначально была написана на финикийском языке неким Диктисом – участником троянского похода, найдена в его могиле при императоре Нероне и переведена по приказанию последнего на греческий, а затем неким Луцием Септимием – на латинский язык. Рукопись же второго произведения якобы обнаружил в Афинах известный историк I в. до н. э. Корнелий Непот, который перевел ее на латинский язык, ничего не изменив.
В области перевода философской и научной прозы особое значение имела деятельность Аниция Манлия Торквата Северина Боэция (около 480–524), жизнь и деятельность которого протекали уже после падения Западной Римской империи при дворе остготского короля Теодориха, по приказу которого он впоследствии был казнен.
Именно Боэций стал как бы соединительным звеном между античностью и средневековьем, переводя на латинский язык такие произведения греческих авторов, как логические труды Аристотеля «Об истолковании» («Герменевтика») и «Категории» с «Введением» Порфирия, первые четыре книги Евклида (хотя и без доказательств) и «Основания арифметики» Никомаха (последняя версия представляла собой пересказ), снабдив их своими комментариями, оказавшими громадное влияние на дальнейшее развитие философской мысли в Западной Европе. Характерно, что, формулируя принципы, которыми он руководствовался в своей работе, Боэций счел необходимым прежде всего решительно отмежеваться от преобладавшей в римской античности традиции вольного обращения с подлинником: «Боюсь, что я приму на себя вину “верного переводчика” (в оригинале – fidus interpres, т. е. аллюзия на упомянутое выше высказывание Горация. – Л.Н., Г.Х.), ибо передал текст… слово в слово. Причина этому та, что в трудах, в которых ищут познания вещей, должна быть выражена не изящная красота речи, а не подвергшаяся искажениям истина»[16].
11
Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1972. С. 104.
12
И в этом случае следует помнить, что о большинстве переводов Цицерона приходится судить по косвенным источникам.
13
Цит. по кн.: Kloepfer R. Die Theorie der literarischen Übersetzung. München, 1967. S. 22.
14
Письма Плиния Младшего. М., 1983. С. 122.
15
Суждения исследователей об этом переводе расходятся. Одни склонны видеть в нем почти буквальную верность, другие считают, что имела место некоторая переработка.
16
Цит. по: Jakobsen E. Translation. A Traditional Craft. Copenhagen, 1958. P. 97.